- У меня есть три человека, а мне нужно шесть. Вот этот молодой человек, он умеет вязать?
- Конечно. Опыта у него, правда, маловато. Но он вырос в семье огородника и работать умеет. Шустрый парень, через пару дней он будет у вас лучшим вязальщком.
- Могет быть. Но я плачу хорошо, два доллара в день. Вряд ли я смогу платить столько новичку.
- Ну ладно. Не нравится - не берите. Вон там ещё два фургона подъезжают по дороге.
Фермер оглянулся и посмотрел на фургоны.
- Ну хорошо, залезайте в повозку. Старуха, наверное, уже приготовила ужин.
Дорога поднялась на пригорок. С его вершины Генри увидел море созревающей пшеницы различных оттенков, бежевой и светло-коричневой, перемежающейся изредка островками тёмно-зелёной кукурузы и лугами более светлых оттенков. На востоке поле в пять акров уже считалось приличным, а в десять - впечатляющим. Здесь же, если, проезжая мимо, присмотреться к столбам на углах заборов, то среднее поле пшеницы представлялось акров в пятьдесят-шестьдесят.
Что давало возможность устраивать обширные поля пшеницы - так это по существу характер почвы прерии, свободной от камней и пней и лёгкой в обработке. Но ничего бы из этой лёгкой почвы не вышло, если бы не произошло революционного прорыва в фермерской технике.
Зерновые косили серпом с незапамятных времён. Усовершенствование появилось в виде рамы, устройства, калечащего людей, косы с мелкими зубчиками, торчащего вверх стержня на соединении лезвия и косовища, поддерживающего три длинных изогнутых деревянных рычага, расположенных параллельно лезвию. Режущим ходом стебли пшеницы укладывались на рычаги и затем высыпались ровненькими пучками, которые было легко собирать, чтобы увязывать в снопы.
За десять-двенадцать дней, со времени созревания пшеницы до времени, когда она начнёт осыпаться, то есть рассыпать зёрна на землю, - человек с косилкой может скосить пшеницу на десяти акрах. Тот, кто предпочитал не изнашиваться к пятидесяти годам, удовлетворялся пятью акрами.
Скошенную пшеницу нужно увязывать в снопы, но это не проблема. В старой фермерской общине у хозяина было достаточно детей, чтобы увязать всю скошенную пшеницу. Или можно было нанять работника. В таких общинах находилось много свободных молодых людей.
В семидесятых годах уборка косилкой и небольшие поля, к которым она была приспособлена, преобладали в большей части востока и юга. А в степных штатах в ходу был агрегат под названием самоходные грабли. Он состоял из длинного режущего полотна, установленного на платформе, и вращающейся лопасти, которая прижимала стебли к этому своеобразному серпу. Когда срезанные стебли, падающие на платформу, накапливались в достаточном количестве, стальные грабли, управляемые соответствующим числом оборотов колеса, выскакивали из корпуса машины, сгребали стебли в кучу и сбрасывали их позади агрегата охапками, удобными для вязания снопов. С таким агрегатом фермер мог скосить десять акров пшеницы за день - безжалостно долгий день. Чтобы поспевать за ним, требовалось пять человек, чтобы вязать снопы, а шестой нужен был для того, чтобы составлять их в костры, то есть устанавливать их вертикально группами для просушки.
У фермера с обширными полями вязка снопов была узким местом. Он мог распахать пятьдесят акров и даже больше осенью, мог засеять и пробороновать это поле за десять дней, мог даже скосить всё поле за десять дней, но ему нужно было шесть помощников для вязания и складывания снопов в костры. А на месте не было избытка в рабочей силе, которую можно было бы привлечь для этого. Любой работник, хорошо работавший на ферме на востоке, мог проехать немного дальше на запад и обзавестись собственной усадьбой.
Вот здесь-то армия бродяг или как Джейк называл её "пожарная команда экономической системы" начинала играть свою роль. А бродяги со всего востока стекались в пшеничные края.
Бродяга мог поработать в одном районе в течение сезона и, заработав себе достаточно денег для своего образа жизни, уволиться. А мог и следовать за урожаем на север, от северного Техаса по всей индейской территории до Канзаса, до канадской границы или даже дальше. Их было достаточно для тех фермеров, которые рисковали, засевая поля, которые они никак не могли убрать без помощи бродяг.
На рассвете Блэки, Джейк и Генри плотно позавтракали жареной картошкой со свининой и выпили по нескольку чашек кофе. Фермеры знают, что не стоит экономить на еде, и кормят своих работников хорошо. После завтрака все шестеро отправились в поле, где фермер гонял свою машину уже больше часа. Пять рядов уже были полностью готовы к вязанью. Джейк и Блэки показали Генри, как надо вязать сноп.
Чтобы его связать, берут два пучка стеблей из аккуратной кучки, оставленной самоходными граблями, и скручивают колосьями в ложный узел, который подворачивают, когда подымают охапку. Затем пучки туго затягивают, скручивают ость, подтыкают скрученные концы под жгут, который образует эти пучки. Если всё сделано правильно, то получается сноп, который не рассыпается при встряске и затем при копнении.
Всё это звучит и выглядит просто, но это не так. Блэки и Джейк просто показали Генри, как это делается, и он прекрасно всё понял. Но когда он скрутил ость и начал подтыкать пучок под жгут, второй конец пучка распустился, и ему пришлось начинать всё сначала. Блэки и Джейк успевали сделать по двадцать снопов, пока Генри возился с одним. Но они возвращались и "брали его на буксир", вязали ему снопы, чтобы он поспевал вместе со всеми, и чтобы фермер, проезжая на машине мимо них, не видел, что он отстаёт.
Постепенно Генри стал осваивать премудрости вязания. "На буксир" его теперь брали реже и не так долго. К полудню Генри уже не отставал и даже начал вырываться вперёд.
- Эй, паренёк! - окликнул его один из бродяг. - Ты что, работаешь на пари?
Генри помедлил, пока бригада не нагнала его.
- Разве никто из нас не может работать быстрее? - спросил бродяга. - Мы могли бы делать три акра вместо двух. Но разве фермер заплатит нам лишнего? Ни за что в жизни. Мы выполняем двухдолларовую работу за два доллара. Ты лучше не высовывайся.
На следующее утро Генри не мог встать со своей набитой сеном постели. Все суставы у него, казалось, занемели, и всё тело превратилось в одну сплошную болячку. Крылья ушей у него поджарились как бы до корочки. Шея тоже пылала бы, если бы Блэки не повязал ему красный платок.
- Пора вставать, Генри, - Джейк схватил его за руку и поставил на ноги. - Сейчас сполоснёмся у колонки, и станет легче. - Блэки качал, Джейк сунул голову под струю холодной воды, резко потряс ею и зафырчал как морж. Он схватил Генри за голову и сунул её под кран. Вода тому показалась ледяной, Генри задрожал. От этого ломота вроде бы стала проходить, но усилилась боль. Но это уже было терпимо.
То утро было очень тёплым, и вскоре день стал нестерпимо жарким. Бригада шла ровно, но вдруг Блэки упал на стерню, и глаза у него закатились.
- Генри, беги к колонке и принеси ведро холодной воды.
Генри побежал. У себя в школе он был чемпионом по бегу на короткие дистанции. А у его тренера была установка: мускулы не немеют. Они начинают болеть, а вы стараетесь их ублажить. Проявите силу воли, вы всё же остаётесь таким же гибким, когда думаете, что всё занемело. Генри сбегал на колонку и вернулся назад с водой, как ему казалось, за рекордное время.
Джейк вылил воду на голову Блэки, и та оживила его. Блэки поднял руки, затем голову и сел. Он был очень бледен и дышал неровно.
- Всё в порядке, - прошептал он. Джейк помог ему встать на ноги. Некоторое время тот нетвёрдо стоял на ногах, затем нагнулся и стал вязать сноп. Работал он медленно, и Генри с Джейком помогали ему. Вскоре он вошёл в норму и вязал как обычно, а на лице у него блуждала смущённая улыбка.
За ужином Блэки ел очень мало. Он извинился и встал из-за стола. Ему очень хотелось спать. После ужина Генри попросил Джейка посидеть с ним немного на лавочке под вязом. - Джейк, Блэки этого не выдержит, - сказал он. - Ещё немного и солнце его доконает. Надо заставить его полежать в постели дня два- три. Мы с тобой могли бы давать ему половину своей зарплаты.
- Он не возьмёт. Он должен заработать эти пять сотен для Долорес сам. Это в некотором роде покаяние, а когда французский канадец впадает в покаяние, его ничто не удержит. Так бывает каждый год. Как только он попадает на поле с урожаем, он ломается. Но через день-другой он привыкает и вполне справляется с работой.
- Покаяние! Да разве он совершил что-нибудь ужасное?
- Нет. Но он считает, что да. Я тебе расскажу, как это было. Добрая дама мне всё рассказала. Та девушка, мать Долорес, была хорошей женщиной, но очень несчастной. Ты когда-нибудь видел родимые пятна? Так вот у неё было родимое пятно в целую половину лица. Её мать считала это божьей карой за какое-то своё прегрешение. Она терпеть не могла бедную девочку. Ей удалось устроить сына в колледж, а другую дочь в женскую семинарию, но она не стала тратить ни цента на образование девочки с таким родимым пятном. В конце концов девушка убежала из дому и устроилась горничной в одной из гостиниц Нью-Йорка. Вот там-то наша добрая дама встретилась с ней и привезла её к себе на ферму. Блэки работал там на уборке и косовице, а когда увидел девушку - влюбился. Возможно, это было из жалости к ней. Никто до сих пор не любил её, и на некоторое время она просто потеряла голову от счастья. Но у неё была чахотка, и она знала, что долго не проживёт. Блэки хотел жениться на ней с первого же дня, как только её увидел. Он был бродягой, и ему нравилась такая жизнь, но он был готов остепениться и устроить с ней жизнь по-другому. Добрая дама была готова предоставить ему постоянную работу на ферме и изо всех сил старалась убедить девушку выйти замуж за Блэки. Но та не захотела. Добрая дама говорит, это было потому, что она знала, что конец её близок, и считала, что должна поехать домой и умереть там.
Странно как-то? Люди готовы жить где угодно, но умирать хотят дома. Возьми, например, меня. Мне всё равно, где я сейчас живу. Но я знаю, когда подойдёт время, я захочу уехать в Питтсбург и умереть там. Не такой уж это был добрый дом для меня. Я даже не знаю, родился ли я там или меня просто там бросили. Но когда я был ещё пострелом, я добывал себе пропитание на улице.
Иногда я попрошайничал и получал кусок хлеба. Но большей частью я питался с помоек.
Чаще всего я ночевал на ямских дворах. Но когда было очень холодно, я забирался в конуру какой-нибудь большой собаки. Собаки ужасно тёплые, а большие собаки обычно мягко обходятся с маленькими детьми, если только те сами их не боятся.
Вот чем был Питтсбург для меня. Но умирать мне нужно будет там.
Так вот, бедной женщине надо было ехать домой умирать, и она не могла появиться там с мужем из французских канадцев. Её родня считала французских канадцев ниже несчастных язычников. Она не могла уехать до рождения Долорес, но как только стала на ноги, уехала домой. Через пару месяцев она умерла.
Генри задумался. - Не вижу, за что Блэки надо совершать покаяние, сказал он.
- Я тоже. Но он стал думать, что, если бы он сменил имя и веру, то она, может быть, и вышла за него замуж, и тогда на Долорес не было бы печати незаконнорождённого ребёнка. На следующий день Блэки совсем пришёл в себя. Он не только успевал за бригадой, но ещё не раз помогал одному члену её, который "маялся животом" и не поспевал за всеми. На четвёртый день они закончили это поле. Генри надеялся было отдохнуть несколько дней, но соседний фермер уже "договорился" с бригадой и ждал их со своей подводой, когда они вернулись с поля.
- Получайте зарплату, ребята, и лезьте сюда. Ужинать будем у меня.
Их хозяин вышел из дома с небольшим мешочком. С явной неохотой он развязал верёвочку и отсчитал каждому по восемь серебряных долларов.
Когда они отъехали, их новый хозяин, который вроде бы был весёлым малым, заметил: "Если бы меня не было там, он расцеловал бы на прощанье каждый доллар".
Новый хозяин кормил их лучше и предоставил им лучше постель на сеновале. Его жена-молодуха сказала, что неверно будет помещать такого старого человека, как Блэки, и такого калеку, как Джейка, на сеновале. Им дали свободную комнату в доме. Это смутило их обоих. Разве можно бродягам влезать в прекрасную постель с чистыми белыми простынями? Они улеглись на полу, но тщательно разворошили постели поутру, прежде чем идти на завтрак.
Им понравился этот фермер. Он не проверял, достаточно ли быстро они работают, когда проезжал мимо них на косилке. В результате они работали быстрее и догнали его, когда работа закончилась в субботу вечером.
За ужином хозяин просительно сказал: "Ребята, видите, какая пшеница, совсем перезрела. У меня белый канзасский сорт, поспевающий немного раньше, чем миннесотский, который растёт вокруг. Пойдёт дождь, и я потеряю весь остаток урожая. Я не люблю работать по воскресеньям, ещё больше не люблю просить работать других в выходной. Но, видите, какие дела. Не останетесь ли вы на завтра? Я заплачу вам по три доллара за день работы.
Вся бригада согласно кивнула, и Генри пришлось поступить так же, хотя день отдыха ему был нужен гораздо больше, чем три доллара. Впереди их ждала трудная неделя. Их уже завербовали. Работы там было на пять дней. Когда они покончили и с этим нарядом, уборка урожая в этом районе практически закончилась. Насколько хватал взгляд окрест, поля, усыпанные навозом, были заставлены копнами, за исключением отдельных ферм, где три или четыре уборочных машины в сопровождении стольких же бригад вязальщиков отчаянно пытались бороться с природой. Бригада Генри скоро будет готова к уборке урожая в Миннесоте, где пшеница поспевает позднее. Но когда Джейк, Генри и Блэки слезли с крыши вагона, выяснилось, что только один из троих остальных членов бригады готов был ехать на ферму с ними.
- А что будет с остальными мужиками? - спросил Генри.
- О, - протянул Джейк, - они бросили это дело. - У нас всех теперь по двадцать пять долларов в кармане, и эти ребята считают, что этих денег достаточно, чтобы продолжать кочевать. Но ты посмотри-ка на эти составы. Видишь, там ещё много других бродяг.