Она легко и быстро поднялась по ступеням лестницы: длинноногая, худенькая, невесомая, окутанная прозрачной накидкой, которую только чудо удерживало на ее плечах. С первого взгляда ее можно было принять за подростка, молодого и изящного юношу, но, вглядевшись, Эрл отметил округлость и мягкость тела, развитость форм, нежность линии шеи и губ. Он заметил также множество мелких пятен и родинок цвета черного дерева, которые, разбегаясь по белоснежной коже, образовывали разные узоры, словно рука искусного и талантливого художника воплотила в этих рисунках свои непонятные и трудноуловимые мечты, чувства, желания. Эти фантастические узоры были у нее на груди — там, где начинался вырез платья, — и на плечах, и на лице, вплоть до корней чудесных темных волос, которые, словно водопад, рассыпались по плечам и спине, ниспадая до тонкой талии.
Какая-то неизвестная мутация, думал Дюмарест, пигментация кожи оказалась не сплошной, а точечной, вопреки всем законам природы. Наверное, все ее тело покрыто такими узорами, решил он, словно налетом паутинки. Эрл не видел в этом ничего отталкивающего — слишком много необычного встречалось ему в других мирах, и он даже любовался ее непохожестью и своеобразием, — но наверняка в ее обществе подобное отклонение повлекло за собой одиночество и изоляцию. И он не нашел ничего удивительного, когда увидел в ее огромных и глубоких, словно озера, глазах выражение настороженности и готовности отразить любой недостойный выпад.
— Селкас! — Она тепло улыбнулась, подставив открытые ладони для приветствия, и направилась к нему. — Спасибо, что ты пригласил меня!
— Ты украсишь мой дом, — ответил он, касаясь своими ладонями ее. Немного поговорив с ней о мелочах, Селкас повернулся к Эрлу:
— Веруча, познакомься с моим другом. Эрл Дюмарест.
— Мне очень приятно, моя госпожа. — Эрл повторил приветственный жест Селкаса и заметил в ее глазах выражение удивления и неприятия подобной фамильярности. Когда она опустила ладони, ее щеки пылали алым румянцем. Даже это говорило о том, что она не такая как все.
Она знала о своей способности неожиданно краснеть и смущаться и ненавидела себя за подобную слабость и отсутствие самоконтроля. Легкое касание мужских рук — и она, словно девочка, реагирует на это! Она подняла голову, стараясь успокоиться и слушать то, что говорит Селкас.
— Вы уже встречались, — говорил он, — хотя я полагаю, что Эрл не помнит этого. В те минуты у него было на уме совсем другое. Ты должна благодарить его, Веруча, за свой огромный выигрыш.
Значит, это тот самый борец, на которого она ставила в схватке на арене. Она смотрела на него пристально, удивляясь, почему их близкое знакомство начинается с таким опозданием. Его нынешнее лицо отличалось от того, которое она помнила по играм: более расслабленное, спокойное, твердые волевые складки немного разглажены и смягчены. И еще он был намного выше ростом, чем казался тогда, — она едва доставала ему до плеча.
— Моя госпожа, — произнес Эрл, предлагая ей руку, — если вы не против, я могу сопровождать вас.
Снова эта фамильярность. Она оглянулась в поисках Селкаса, но он уже отошел на значительное расстояние, словно поручив и доверив ее этому незнакомцу. Впрочем, почему бы и нет? Это будет просто романтическим приключением. Она оперлась на протянутую сильную руку и вновь почувствовала, как сильнее забилось сердце, горячее стала кровь. Обычная биологическая реакция на близость мужчины, решила она, подумав. Как далеко я могу зайти в своей неискушенности и увлеченности?
— Вы впервые на Дредиа? — Она наконец смогла начать вежливую беседу.
— Да, моя госпожа.
— Меня зовут Веруча. И мы, беседуя, обычно не вспоминаем о титулах. Исключение составляет лишь Властитель. Все наши жители общаются, как равные.
— А остальные, госпожа?
— Веруча. Вы имеете в виду землевладельцев? Они тоже, хотя у них есть определенные привилегии, которые они не выпячивают. А вы часто выступаете на арене?
— Это был первый раз.
— На Дредиа, конечно, я понимаю. — Она была рада, что он не стал вдаваться в подробности и описывать схватку. Другие мужчины наверняка бы не преминули пуститься в пространные рассуждения о своих боях, описывая насилие и смерть. Остальные мужчины? А кто заставлял драться его?
Она огляделась: знакомые лица. Селкас подбирал своих гостей с большой тщательностью. Веруча кивнула Небку, пожилому и грузному, который, тяжело дыша, устраивался у стола. Поздоровалась с Волином и Пезом. Она не питала теплых чувств к двум присутствовавшим женщинам, Шаме и Джебел, но они обе имели большое влияние. Веруча заметила, что Дюмаресту отведено место недалеко от нее.
— За здоровье Властителя! — Селкас поднял бокал, произнося традиционный первый тост.
— За Властителя!..
Гости пригубили вино, и вечер покатился по обычной накатанной колее — смена изысканных блюд, мяса, овощей, сладкого, вин; все было приготовлено очень умело и вкусно. Тихий гул разговоров висел над столом словно легкое облако: созревание урожая, новый закон о праве, увеличение расходов на содержание арены…
Небк допил вино и сказал:
— Отвратительно. Потеря времени и разрушение всех хороших начал в людях. Конечно, я прекрасно знаю все доводы сторонников арены, но это неверный путь. Нельзя укреплять дух независимости и силы нации с помощью таких отвратительных низкопробных спектаклей. Я прав, Веруча?
— Вы знаете мое мнение, Небк.
— Да, оно схоже с моим. А что думаешь ты, Волин?
— Мы проводим голосование? — Волин пригубил вино. — Я полагаю, со мной согласны все, что проведение игр и содержание арены нам слишком дорого обходится. Стоимость выращивания спортивных крелей растет постоянно; птицы не дают никакого дохода, они — настоящая обуза для экономики. Если смысл этих схваток — укрепить дух, волю, мастерство, то почему бы не устраивать бои между мужчинами?
— Зачем вообще драться? — Шама склонилась над столом, открывая взорам присутствующих высокую грудь в низком вырезе платья. — Лично я прекрасно знаю, что у наших мужчин достаточно силы и мужества.
— Кому это знать, как не тебе, — не преминула едко заметить Джебел, — у тебя их было предостаточно.
— Дамы, пожалуйста… — Пез покачал головой, а затем высказал свое мнение: — Мы должны взять за исходное тот факт, что мы слабы. Это соответствует действительности? Если да, то что надо предпринимать, чтобы исправить положение? Лично я считаю, что это неверно. Понятие слабости слишком относительно и в большой степени зависит от господствующей в обществе культуры и нравов. Любой народ в своем развитии переживает и взлеты и падения, и ни для кого не секрет, что сейчас мы внизу, у подножия. Падает уровень рождаемости, почти не развивается производство… Но подобное состояние экономики не продлится долго. Это, если хотите, просто естественная пауза, вдох перед рывком. Время изменит это, но оно легко обойдется и без таких диких помощников, как наши спортивные состязания. Они чрезвычайно вредны и ведут к всеобщей деградации. Я уже говорил это неоднократно, и вы все слышали меня, но я по-прежнему уверен, что данную проблему необходимо решать иными средствами.
— Да, конечно, — ядовито вставила Джебел, — вы правильно подчеркнули, что мы все это слышали уже не один раз!
— Правда не искажается повторением.
— Что есть правда? — Волин, улыбаясь, откинулся на спинку кресла. — Пез! Ты говоришь одно, Властитель — прямо противоположное. А разница между вами в том, что он — действует, а ты только говоришь. Я согласен, что игры в том виде, в котором они существуют, вредны, но где и какая альтернатива им? Ты говоришь: созидайте, стройте… а где взять энергию, желание, стимул для труда? Наша нация просто находится в спячке, и, пожалуйста, Монтарг прав, утверждая, что арена, кровавые зрелища разбудят людей и укрепят их характер.
Веруча отрицательно качнула головой:
— Нет, никогда.
— Как ты можешь говорить столь уверенно?
— Я чувствую это. Люди приходят смотреть, что происходит на арене, смотреть — а не принимать участие. Они хотят лишь видеть насилие, но не участвовать в нем. Не участвовать действием.
Она замолчала, вспоминая собственные ощущения от последних состязаний на арене. Действительно ли она была просто зрителем, или она чувствовала, что она там, внизу, на песке рядом с Дюмарестом? Она посмотрела на него, спокойно и молча сидевшего рядом, но в этот момент поднялся Селкас:
— Я полагаю, что мы имеем возможность внести в нашу дискуссию об арене свежую струю. Среди нас есть истинный эксперт, имеющий в отличие от остальных огромный опыт. Что ты думаешь об этом, Эрл? Ты слышал наш спор. Согласен ли ты с утверждением, что вид крови и жестокости помогает воспитывать дух и непобедимость расы?
— Нет, я так не считаю.
— А вы не могли бы развить свою мысль, подкрепить ее фактами и своими впечатлениями? — Пез внимательно смотрел на него, впрочем, не забывая о вине. — Ведь, в конечном итоге вас очень близко касается факт существования подобных игр. И более чем странно, слышать, что человек отрицает и не приемлет явный источник своих доходов, средств к существованию. Расскажите о подробностях!
— Пойдите на арену, — резко ответил Эрл, — попробуйте отстоять в жестокой схватке свою жизнь. Вслушайтесь в рев и стенания толпы. Понаблюдайте, как образованные женщины из высшего общества предлагают свое тело незнакомцам, которые побеждают. Это вам подскажет достаточно фактов и подробностей. Почувствуйте вкус крови. Подобные игры способны воспитать только варваров.
— Но ведь вы принимаете участие в подобном?
— Только по жестокой необходимости, а отнюдь не по желанию или убеждениям.
Джебел задумчиво произнесла:
— Варвары. Но ведь их культура, образ жизни не умерли и оказываются вполне жизнеспособны?
Селкас перебил ее, не вставая со своего места во главе стола:
— Это касается только настоящих варваров, но для цивилизованных наций попытка делать ставку на варварство — это чушь! Возврат к прошлому, деградация! Но цивилизованные общества часто опускаются до таких глубин безнравственности и извращенности, которые не известны варварам. Как по-твоему, Эрл?
— Я согласен с вами. — Пез улыбнулся. — Ты слышишь, Волин? Сколько раз я повторял подобное? Мы пытаемся быть тем, чем не являемся на самом деле. И в этом таится большая опасность.
— И разгадка смысла единоборств и борьбы? — Шама еще ниже склонилась над столом, улыбаясь Дюмаресту. — Вы, как никто другой, должны ценить это. Ведь зрители чувствуют настоящий, необъяснимый подъем, наблюдая схватку. Включаются все внутренние силы, резервы, глубинные чувства и эмоции! Это должны ценить и на это должны уповать те, кто участвует в единоборствах непосредственно, активно. Не чувствуете ли вы себя рожденным заново после поединков такого рода? А огромное удовлетворение? Очищение? Приток сил и уверенности?
— Нет, госпожа. Я чувствую только облегчение, что все уже позади.
— Вы просто поддразниваете меня, — кокетливо сказала она, — и мне бы очень хотелось, чтобы здесь был Монтарг, который наверняка смог бы объяснить все гораздо лучше меня.
— Он сражался когда-нибудь на арене?
— Монтарг? Нет, но…
— Тогда он не смог бы стать экспертом в этом вопросе, при всем моем уважении к вам.
— А вы сами — эксперт и знаток? — спросила она едко.
— Дюмарест жив, — вмешался Селкас, — и это лучшее доказательство…
После горячих блюд на стол были выставлены изысканные напитки, вина, сладости и фрукты. Эрл выбрал для себя тисейн, аромат которого напоминал запах цветов, а вкус — мед. Он расслабился, откинувшись в кресле и лишь краем уха прислушиваясь к разговорам. Незнакомые имена — Монтарг, Чозл — подобно ярким вспышкам света, мелькали в разговоре то здесь, то там. Ошибки, неуверенность, натиск, хитрость…
Протягивая руку за очередным пирожным, задумавшись, Дюмарест почувствовал скользящее прикосновение мягкой кожи и взгляд глубоких синих глаз.
— Позвольте предложить вам… — Он прямо и вопросительно посмотрел ей в глаза.
— Благодарю вас, — она взяла автоматически, не выбирая. На протяжении всего вечера она незаметно наблюдала за ним, пытаясь поймать знакомое выражение упрямства, воли, внутреннего напряжения борьбы. А он был вежлив, предупредителен и мягок с ней, как с настоящей женщиной, полной очарования и достойной поклонения, а не как с монстром, уродом или изгоем. Чтобы сказать что-то, заполнить неловкую паузу, она произнесла, смущаясь:
— Вероятно, в ваших скитаниях вы побывали на дальних планетах и мирах?
— Да.
— И это длится давно?
Слишком давно. Он уже потерял счет мирам и планетам, которые вставали на его дороге, пока он неустанно искал ту, единственную, скрытую от него расстояниями и тайной… Высокие перелеты, низкие, замедление времени, сон и пробуждение… Часы, превращающиеся в минуты, месяцы — в дни…
— Да, госпожа.
— Селкас тоже много путешествовал, — она взглянула в сторону друга, — его не было здесь долгие годы, пока он был молод, и снова, уже после моего рождения. Мне кажется, что он просто одержимый. Вы тоже? Из-за этого вы не можете долго находиться на одном месте?
Дюмарест ответил откровенно и честно:
— Нет, Веруча. Все дело в том, что я постоянно ищу. Планету. Она называется Земля.
— Земля? — она удивленно посмотрела на него. — Разве планета может так называться? Ведь земля — это почва, песок, камни… Это, вероятно, очень странная планета.
— Нет. Она очень древняя, изранена множеством случайностей, войн и неудач. Но над Землей находится необъятное голубое небо, золотое солнце, а ночью — в темноте волшебно блестит серебряная луна… — Он помолчал и добавил тихо: — Я родился там…
Она все сразу поняла, почувствовав его боль и тоску:
— И вы стремитесь вернуться домой. Именно поэтому вы сражались на арене, чтобы получить деньги на очередной Высокий перелет! Что ж, я могу помочь вам. Я выиграла пари во время вашей схватки, и часть этих денег — ваша. Когда с Дредиа стартует следующий корабль, вы можете улететь на нем домой.
— Все не так просто, Веруча. — Он впервые назвал ее по имени. — Никто не знает, где находится моя Земля! Нет точных координат и ориентиров.
— Но ведь вы улетали оттуда когда-то? Вы должны знать обратный маршрут.
— Я покинул Землю очень давно, когда был еще десятилетним мальчишкой. Капитан одного из межпланетных кораблей, которые останавливались иногда на Земле, был добр ко мне и взял меня с собой, заботясь, как о сыне. Мы бороздили Галактику от планеты к планете, забираясь все дальше… Позже он умер, и я попытался вернуться, но…
Все дальше и дальше к центру Галактики, где звезды ярче и планеты ближе и плотнее друг к другу… Где небо усеяно кометами, туманностями и вспышками света. Годы странствий там, где само название «Земля» вызывает лишь вежливое внимание и недоумение.
— Значит, вы затерялись в этих просторах, — произнесла она мягко; в ее голосе звучали тепло и понимание. — Вы не можете найти обратную дорогу. Но ведь кто-то должен знать, где ваша Земля? Может, Селкас слышал что-то? Я спрошу его.
Ее голос — чистый, уверенный, полный неподдельного участия — обволакивал. За вопросом последовало молчание, и Дюмарест невольно напрягся. Он взглянул на свои руки, которые судорожно сжали бокал с тисейном. Суставы побелели от напряжения, и Эрл запоздало попытался привести в порядок мысли и чувства. Было глупо так долго надеяться и искать, но надежда до сих пор не умерла и заставляла его снова и снова рисковать, бросать себя в омут битв, трудностей, опасностей и поисков… Может быть придет час, когда кто-нибудь сумеет конкретно ответить на его странный вопрос о Земле…
— Земля? — Селкас удивленно приподнял брови. — Нет, Веруча, я ничего не знаю о ней. Хотя название словно напоминает что-то… Земля… — Он пытался поймать что-то ускользавшее, призрачное — Земля…
— У нее есть второе название, — сказал Эрл, — Терра. И она расположена именно в этой области Галактики. — Это было все, что он знал о местоположении родной планеты.
— Затеряна в неизвестности? — Пез вежливо улыбнулся. — Но разве подобное возможно? Сдается, мой друг, что вы гонитесь за призраком, легендой.
Селкас вдруг поднял голову:
— Конечно! Легенда! Теперь я вспоминаю! Первые люди — они утверждали, что были выходцами с Земли. Более того: они говорили, что корни всех людей — на одной-единственной планете!
— Парадокс! — Небк отпил из бокала тягучего вина. — Этого не может быть. Как могло все множество существующих рас жить на одной-единственной маленькой планете? Я слышал об этой вере, Селкас. В молодые годы мне довелось немного путешествовать, а салоны кораблей всегда полнятся слухами и легендами. Это способ времяпрепровождения. Земля — такая же легенда, как Эльдорадо, Черные Дыры, Бонанза, Эдем и многое другое. Мечты, основанные на пустоте.
— Не обязательно, — Селкас был задумчив, — ведь в каждой легенде есть изначальный реальный факт, крупица истины, которая оказалась погребена под массой домыслов и фантазий. И я полагаю, что мысль о едином происхождении человечества, о единой родине его — вполне реальна. Может, конечно, это даже не одна планета, а единая область, регион Галактики.
Он улыбнулся, услышав протестующие голоса:
— Попробую пояснить свою мысль наглядно.
Он выложил на стол горку маленьких печений, расположив их плотно в центре стола и реже — около себя:
— Давайте примем за исходную версию, что человечество родом из этой области Галактики, — он указал туда, где точки располагались реже и дальше друг от друга. — Люди изобрели космические корабли, что позволило им путешествовать к другим звездным мирам. Да, я понимаю, что сейчас для нас подобные перелеты — обычное дело, но представьте времена, когда это только начиналось. Человечество начинает осваивать соседние планеты, а потом направляет свои корабли дальше, к центру, где звезды расположены плотнее и где существует большая вероятность найти удобные условия обитания. — Селкас указал на центр стола.
— А поскольку планеты там расположены достаточно близко, то люди забирались все дальше и глубже именно в эту, отдаленную от их родной планеты, часть Галактики, так, Селкас? — Пез кивнул, соглашаясь с предложенной гипотезой. — Твоя версия очень убедительна.
Джебел пожала красивыми плечами:
— Пустые теории, не имеющие доказательств. Красивая сказка, не более.
— Но очень интересная. — Волин кивнул в сторону плотного скопления воображаемых планет. — Это наверняка происходило не сразу, понадобились века. Первые корабли обменивались сигналами с родной планетой. Эти сообщения всегда запаздывали, и чем дальше они забирались, тем реже получали ответ. А время многое стирает из памяти. И родные планеты были забыты, воспоминания превратились в легенды… — Он улыбнулся. — А ведь у нас есть своя легенда, помните? Первый Корабль.
— Это не легенда! — голос Веручи звучал решительно и твердо.
— Это ты так считаешь.
— Насколько мне известно — не только я. — Она обвела взглядом сидящих за столом гостей:
— Этот корабль существует, и нам даже известно, где приблизительно его можно обнаружить. Удача может улыбнуться нам, стоит только немного потрудиться, а мы пытаемся от нее отвернуться, отрицая все и вся.
— Успокойся, дорогая. — Шама замурлыкала, как кошка, и потянулась к блюду с тортом. Она откусила кусочек и стала медленно жевать. — Что нам даст этот старый забытый корабль, даже если мы когда-нибудь найдем его? Это часть нашей истории, и, как говорил Волин, скорее легенда, чем что-то еще. Плод фантазий и глупых надежд. Мое мнение, что думать о прошлом — это лишь терять время. Настоящее — несравнимо интереснее.
Она улыбнулась, откровенно-зазывно глядя на Эрла.
— Ты берешь на себя слишком много, Веруча, — сказал Волин, — у нас нет доказательств определенного местонахождения этого корабля, даже если допускать, что он существует. Если верить одним слухам, то он находится во Френдерийских горах, другие утверждают, что он скрыт ледником в Козне, согласно третьим — он на дне Элгейского моря.
— Забудьте об этом злосчастном корабле, — сказала Шама, — меня уже утомили разговоры о мертвом прошлом и споры, основанные на глупых легендах. Настоящее вполне удовлетворяет меня. Какие планы у вас, Эрл? Вы будете продолжать выступления на арене или станете подыскивать иную работу? Если так, то я, кажется, смогу помочь вам в поиске. — Она улыбнулась полными яркими губами. — Наверняка смогу. В моем доме всегда найдется уютная, просторная комната для мужчины с вашими данными.
Веруча неожиданно для себя быстро произнесла:
— Он уже нанят.
— Неужели? — Шама приподняла бровь и засмеялась. — В каком качестве, позвольте узнать, моя дорогая?
Она умело била в незащищенное место. Но слово уже вылетело, и Веруча лихорадочно пыталась достойно выйти из щекотливой ситуации. Она была бесконечно благодарна Дюмаресту, который ни взглядом, ни словом не выдал своего удивления, вызванного ее скоропалительным заявлением. Господи, зачем она вообще заговорила? Что изменится, если Эрл станет любовником Шамы?
— В качестве моего поверенного. Мне бы хотелось, чтобы он привел в порядок дела на моих южных землях.
— И ты наверняка станешь щедро платить ему. — Шама многозначительно улыбнулась и подняла бокал. — За тебя, Веруча! Надеюсь, твой избранник тебя не разочарует!
Дюмарест ответил за Веручу, мягко, но решительно:
— Не сомневайтесь, сударыня. Я обещаю не разочаровать и оказаться на высоте.
Веруча постепенно успокаивалась. Эрл не только не заставил ее краснеть и сожалеть о вырвавшихся внезапно словах, но защитил и закрыл собой. Он, по сути, спас ее честь в этой нежданной ситуации.
В комнату тихо вошел дворецкий и протянул Селкасу записку. Веруча наблюдала, как Селкас пробежал ее глазами, кивнул слуге, отпуская, и, дождавшись, пока за ним закроется дверь, поднялся. Твердые интонации его голоса, ставшего сразу напряженным и строгим, заставили и ее напрячься:
— Веруча, нам необходимо отправиться во дворец. Срочно. Чозл очень плох…
Он казался очень маленьким на огромной кровати: поверженный гигант, опутанный сетью трубок, капельниц, проводов медицинской реанимационной аппаратуры. Рядом с кроватью, выстроившись вдоль невидимой черты, молча стояли медики. Гаман, убеленный сединами пожилой врач, на протяжении всей жизни следивший за здоровьем властителя, оторвал взгляд от листа с записями последних показаний приборов и взглянул на вошедших. В его усталых и умных глазах Веруча прочла грусть и бессилие изменить что-то.
— Он слишком плох, Веруча. Очень. Я сомневаюсь, протянет ли он эту ночь.
— Когда это случилось?
— Произошел рецидив его болезни, около двух часов назад. Даже обделенный умом человек не стал бы в его годы любоваться жестоким зрелищем игр на арене; я предупреждал его и не раз. Переживания и волнения привели к перегрузке и шоку. Это не страшно для человека средних лет и более или менее здорового, но ему этого оказалось достаточно.
Веруча подумала, что избыточный вес Чозла тоже внес свою горькую лепту в происшедшее — властитель был известным гурманом и любителем горячительных напитков.
— Я обследовал его после состязаний, — продолжал Гаман, — и все было в норме. Потом произошел удар. Я не ожидал этого и хочу докопаться до причины. Но это прискорбный факт, и с ним ничего нельзя сделать.
— Нет никакой надежды?
— Ни малейшей. Кровоизлияние в мозг. Чозл практически полностью парализован. Он был бы уже мертв, если бы мы не применяли аппарат. — Голос врача стал немного мягче. — Прости, Веруча, но такое случается. Рано или поздно все находит свой конец.
Это был не просто конец одной жизни. Веруча приблизилась и встала рядом с беспомощным монархом. Сейчас было трудно поверить, что когда-то он был высоким, стройным, все его сильное тело буквально исходило избытком энергии и задора. Она помнила, как он играл с ней в ее детские годы, подбрасывал в воздух и, смеясь, ловил могучими руками, играл с ней в догонялки, отдавая ей редкие свободные минуты, заменял ей отца, которого она не знала никогда.
Но это все было слишком, слишком давно; она тогда была маленькой девочкой. Позже их пути немного разошлись, но они всегда были рядом, на виду. Она взрослела, училась, росла, а монарх занимался важными государственными проблемами, осуществляя на практике свои странные теории и гипотезы… А теперь он умирал, и казалось, что заканчивается целая эпоха.
Она стояла возле кровати так, чтобы суметь увидеть малейшее движение умирающего, поймать взгляд его запавших и потускневших глаз. Казалось, он силится что-то сказать ей, объяснить, но из его груди вырывался только тихий стон. Подошла медсестра с аппаратом искусственного дыхания, стала укреплять маску на лице Чозла. Веруче было больно видеть беспомощным и одиноким того, кого она все эти годы считала могучим и сильным.
Селкас о чем-то тихо говорил с врачом. Закончив, он подошел к Веруче и взял ее за руку. Его голос был тих и мягок:
— Мы ничем не сможем помочь ему, Веруча. Ему лучше умереть. Он уже никогда не сможет ни говорить, ни двигаться. Гаман уверен в этом, хотя с помощью аппарата будет поддерживать жизнь Чозла до самой последней минуты.
— А Монтарг знает о случившемся?
— Ему сообщили, но он не потрудился приехать. Правда, меня скорее удивило бы обратное. Наверное, он готовится сейчас принимать поздравления, надеясь стать следующим Властителем Дредиа. Нам тоже надо торопиться; у нас слишком мало времени.
— Не волнуйся. — Увиденное тяжело подействовало на нее. — Ведь мы оба знаем, что произойдет дальше. Монтарга изберут, а мою кандидатуру отклонят.
— Сдаешься, Веруча? Отступаешь?
— Нет, — произнесла она, чуть помедлив и зябко поводя плечами, — надо попытаться, по крайней мере. Когда ты хочешь созвать срочную ассамблею Совета?
— Завтра после полудня. Чозл вряд ли проживет дольше, и нам нельзя откладывать заседание. — Он крепко пожал ее холодные пальцы. — Сейчас не время выказывать слабость, моя девочка.
— Еще один твой совет, Селкас?
— А разве первый был так уж плох?
— Нет, но почему ты так заботишься обо мне? Ты никогда раньше не проявлял интереса к моим делам.
— Мне слишком не нравится Монтарг. Полагаю, что он будет несчастьем нашего мира, если ему доверить власть, и это вполне объясняет мой интерес к тебе и твоим делам. Пришло время твердо встать на ту или другую сторону. Я выбираю твою.
Они вышли из дворца на свежий воздух. Селкас мягко сказал:
— Мне кажется, что тебе сейчас лучше поехать домой. Дюмарест ждет внизу, чтобы сопровождать тебя.
— Мне не нужна охрана. Я вполне справлюсь и сама.
— Очень может быть, но он нуждается в тебе. Ведь ты наняла его, помнишь?
Она уже почти забыла о своей глупой выходке. А теперь, похоже, пришло время расплаты.
— Хорошо, — сказала она, — он поедет со мной…
Веруча жила в небольшом доме на окраине города — уютном каменном строении, утопавшем в зелени сада. Дверь открылась, как только Веруча прикоснулась к ней; Дюмарест, опередив ее, вошел первым, а затем, слегка поклонившись, пригласил ее следовать за собой. Как только они оказались в холле, автоматически сработал внутренний свет, и Дюмарест остановился, осматриваясь. Деревянный пол был устлан красивыми мягкими коврами, свет горел неяркий, матовый, и везде — на столиках, вдоль стен, на полочках — стояли цветы. Дышалось легко и чувствовался вкус и привычки искусной хозяйки.
— Вы устали, наверное, — произнесла Веруча, когда Эрл помогал ей снять плащ. — О себе скажу только, что я на пределе. У меня был слишком трудный день.
Он не двинулся с места:
— У вас очень милый и уютный дом. Можно мне взглянуть? — И, не дожидаясь приглашения, стал осматривать помещения мягким шагом, переходя из одной комнаты в другую, замечая каждую мелочь.
Она некоторое время наблюдала за ним, а потом прошла к себе в кабинет. Эта комната была ее любимой. Стены здесь были отделаны теплым деревом, увешаны старинными картами; на многочисленных полках ровными рядами стояли книги…
Дюмарест присоединился к ней, когда она готовила им напитки, наливая золотистую жидкость в инкрустированные бокалы.
Протягивая ему бокал, она спросила:
— Прекрасно, вы удовлетворены?
— Осмотром?
— Тем, что никто не прячется в темноте, вынашивая планы убить меня?
— Если там кто-то и прячется, то я его не заметил. — Эрл отпил глоток бренди. — А вы полагаете, что мы не одни в доме?
— Нет, конечно.
— Позвольте спросить, откуда у вас эта уверенность?
— Дредиа — мир иного рода. И не осуждайте нас за арену. Это — воплощенный в жизнь чей-то плохой совет. Жители Дредиа очень добры и не склонны к насилию. Чозл пытался изменить их характеры и для этого ввел состязания на арене. Но вы сами уже достаточно видели здесь, слышали беседы на сегодняшнем приеме и наверняка составили собственное мнение. Нет, я не боюсь насилия. Да и вряд ли кто-то захочет свести со мной счеты.
Эрл был уверен в другом, так как знал достаточно, но разубеждать ее не стал, потому что жизнь охраняется не подходящими аргументами или словами. Вместо этого вслух он сказал:
— Считайте это просто моей привычкой. Я привык изучать обстановку, окружающую меня в данный момент. Я заметил, вы увлечены изучением старины?
— Вы имеете в виду карты? Это — хобби… и нечто большее. У меня слишком конкретный интерес к прошлому.
Она уютно расположилась в мягком кресле:
— Можно приятно закончить вечер и без того. Вы остановились где-нибудь? Завтра я позабочусь, чтобы вам выплатили деньги. Если вам не хватает на ночлег, можно что-нибудь придумать.
— Я думаю, что все уже прекрасно устроить. Как ваш агент я могу оставаться в вашем доме.
— Но это невозможно! Я живу одна!
Она поймала его ответную улыбку и нахмурилась, осознав, что ведет себя как маленькая капризная девочка. А ее реакция была вызвана отнюдь не детской прихотью, и она прекрасно понимала это.
«Я влюбилась в него, — думала она обреченно. — Или только начинаю влюбляться, но сил и желания сопротивляться этому шквалу у меня нет». Она отпила глоток бренди, вспомнив прошлое увлечение, когда молодой привлекательный юноша, который нравился ей да и сам казался увлеченным, в итоге просто использовал ее, дразнил, наслаждаясь собой, словно хозяин, вынуждающий собаку сидеть и терпеливо ждать куска мяса, которым он трясет у нее перед носом, не давая съесть. А потом наступило прозрение, когда она увидела ухмылку и услышала издевательский смех того молодого кутилы…
Тогда ей было всего пятнадцать, и с тех пор она никому не позволяла себя увлечь, замкнувшись в своем одиночестве…
«Давно, — думала она, — как давно все было, и теперь снова»…
— Веруча! — она почувствовала, как он приблизился, и повернулась, пытливо вглядываясь в его умные глаза, ощущая каждой клеточкой его мужскую силу и пытаясь заметить малейшие признаки жалости, которой она так страшилась. Но в его взгляде не было сожаления или смятения, лишь легкая тревога:
— Веруча! Что-нибудь не так?
— Нет, все в порядке. — Она отвернулась к столу, взяла свой бокал и быстро допила остатки. Бренди обожгло и согрело. — Все хорошо, ничего не случилось… Эрл, мне кажется, вам лучше уйти.
— Это ваше пожелание или приказ?
Веруча взорвалась:
— Вы же прекрасно понимаете, что нет! Этого я хочу сейчас меньше всего, но если вы останетесь, то случится худшая вещь. Страшная для меня. Неужели вы искренне считаете, что я смогу заснуть, зная, что вы здесь, рядом? Что вы так близко и… — Она замолчала, сдерживаясь. — Нет, не надо.
— Я все-таки останусь, — твердо произнес Эрл. — Я не причиню беспокойства. Вы примете душ, успокоитесь, заснете. Вы забудете, что я недалеко. Но я не могу оставить вас в доме одну.
Он был сильнее ее. Он был слишком сильным. Напряжение, волнение постепенно уходили, и она подумала: зачем противиться неизбежному? Зачем убегать от себя? Почему бы не поступить как Шама и другие? Почему бы хоть раз не почувствовать себя обычной слабой женщиной? Всего лишь женщиной…
Если он не уйдет, то она не станет спать в одиночестве…
Резкий звонок телефона не давал ей возможности сказать о своих чувствах Эрлу. Она склонилась над аппаратом, нажимая кнопку связи. Экран высветил усталое лицо Гамана.
— Веруча, — сказал он медленно, — я всех ставлю в известность. Чозл умер…