- Пожалуйста, возьми... - уговаривает Варя своим низким голосом, добрым и густым, как сливовое варенье ее бабушки, Варвары Дмитриевны. - Возьми, у меня еще есть.
Соня вдруг говорит - не робко, не застенчиво, а так, словно гвозди вколачивает:
- Мне мама запретила. "Хоть что-нибудь, хоть пустяк, все равно, говорит, не бери. Не обязывайся".
- У тебя умная мама! - хвалит Люся Сущевская. - "Не обязывайся"! Можно, я это слово запишу?
- Пожалуйста... - сконфуженно разрешает Соня. - Только не пиши, что это я рассказала. Что это моя мама...
- Нет, нет! - успокаивает ее Люся. - Мне просто это слово понравилось, я его запишу. "Не обязывайся"! Моя мама тоже часто говорит: "Ничего у богатых брать не смей!" Только, Соня, ведь мы-то здесь не богатые, мы свои. И мы друг от друга принимаем, угощаем одна другую.
На большой перемене Соня вместе со всеми пансионерками уходит завтракать в институтскую столовую.
Все мы сегодня какие-то кислые. Я - из-за Сониных тайн.
Другие - из-за того, что я кислая. А у Люси Сущевской, мы это чувствуем, еще какая-то своя неприятность. Вчера она была веселая, обещала сегодня угостить нас шоколадом, а не угощает!
- Да-а-а, - вдруг говорит Люся, - от богатых добра не жди. Они все жадины!
Помолчав еще с минуту, Люся неожиданно выпаливает:
- Девочки, простите меня! Я вас обманула...
- Ты - нас ?
- Ну да! Кто обещал вам плитку шоколада? Я вчера обещала. И обманула. Как последняя шаромыжница!
Слово "шаромыжница" кажется нам смешным, неожиданным.
Мы смеемся, и сама Люся громче всех.
- Понимаете, - говорит она уже обычным своим веселым голосом, - мне вчера должны были заплатить за урок за целый месяц: пять рублей!
- И не заплатили? - сочувственно ахает Катенька.
- Обманули, шельмы! Я готовлю в гимназию дочку кондитера Кохановского. У них при кондитерской еще и кафе. Урок шикарный. Пять рублей в месяц заниматься с девочкой ежедневно по часу. Как прихожу - сейчас мне подают стакан "бялой кавы" (кофе с молоком) и миндальное пирожное. Пирожное, правда, чуть с черствинкой - вчерашнее пирожное; подавать его посетителям кафе сегодня нельзя, - но все равно я довольна.
Выпиваю "бя'лу ка'ву", а пирожное уношу с собой в бумажке.
Вечером съедаем с мамой пополам. Все чудно, правда? Ну, а вчера... Люся на секунду запинается, потом говорит сердито и мрачно. - Вчера оказалось, что кондитер Кохановский - скважина, сквалыга, выжига, хапуга! Вот он кто!
- Не заплатил за уроки?
- Заплатил! - с презрением говорит Люся. - Заплатил, но вычел из пяти рублей стоимость двадцати шести стаканов "бя'лой кавы" и двадцати шести миндальных пирожных. И еще говорит: "Я вам по своей цене считаю товар - не так, как посетителям кафе: пирожные считаю вам по три копейки за штуку, бя'лу ка'ву по пяти копеек за стакан". Ну, и...
- И что?
- И все!.. Принесла я маме вместо пяти рублей два рубля семьдесят пять копеек.
- Мама огорчилась? - спрашивает Маня.
- А ты как думала? Ведь мы на эти пять рублей рассчитывали. Мама работает просто рук не покладая. Прислуги мы не держим, а у нас два квартиранта, жильцы, да еще троих столовников обедами кормим. Мама все сама: и на базар, и полы моет, и одежду чистит, и в комнатах прибирает, и обеды стряпает, и посуду моет. А платят они все - гроши, да еще сегодня есть они у нас, эти жильцы и столовники, а завтра - фью, ни одного! Вот мои десять рублей в месяц - за два урока (у меня еще и второй урок есть), - они нам во как нужны!
- Твоя мама... плакала вчера? - неожиданно спрашивает Соня.
- Немножко побрызгала... - В голосе Люси звучит чуть насмешливая нежность. - Мама у меня как ребенок. Поплакала, перебрала всех покойников: "Видел бы это твой бедный папа!
Знал бы это твой бедный дедушка!" Потом подумала и сказала:
"Уж если нужно, чтобы кто-нибудь был поросячья душа, так пусть лучше будет этим твой кондитер Кохановский, а не мы с тобой!" Потом села за пианино, заиграла, запела: "Он уехал, жених - он в чужой стороне!.." А уж вечером, когда я спать легла, мама поцеловала меня: "Не горюй, дочка! Совесть у нас чистая, живем честно, трудимся, никаких благодетелей в плечико не целуем!.."
Кто-то спрашивает:
- А как же с кондитером Кохановским? Будешь давать уроки его девочке?
- Конечно! Только уж "бя'лу ка'ву" я пить отказываюсь. Ну, а пять рублей в месяц - это деньги!
Глава одиннадцатая. НОВЫЙ ЗНАКОМЫЙ - АНДРЕЙ КОЖУХОВ
Утром, когда мои ученики Разин и Шнир, окончив урок, уже собирались уходить, Степа Разин нечаянно выронил какую-то книжку. Она упала прямо ко мне на колени. Упала в раскрытом виде - как мы говорим: "раззявившись". Обложка отогнулась, и я прочитала заглавие: "Сборник задач и примеров по алгебре.
Шапошников и Вальцев". Обыкновенная книжка, как все учебники, в простом бумажном переплете: по черному полю, словно "мраморным узором", набрызганы цветные кружочки. Такие переплеты на всех наших учебниках; разница только в цвете этих пестрых кружочков.
Я равнодушно отдала книжку Степе Разину.
- Знаете эту книжку? - спросил Шнир.
- Еще бы! Мы по ней задачи решаем. Тоска!
Разин и Шнир почему-то весело переглянулись, даже рассмеялись.
- Азорка... - сказал, по своему обыкновению, Степа. - Азорка, а?
- Конечно! - одобрил Шнир его невысказанную мысль. - Покажи ей, что это за "тоска". Пусть она знает!
Степа Разин откинул первые страницы задачника Шапошникова и Вальцова, а там началась новая книга.
С. Степняк-Кравчинский
АНДРЕЙ КОЖУХОВ
Я уже раньше слыхала, и не один раз, что революционные книжки, запрещенные правительством, нарочно переплетают таким образом, чтобы их нельзя было распознать с первого взгляда. И про книжку "Андрей Кожухов" я тоже слыхала. Все читавшие ее говорили о книжке с восторгом. Но сама я еще ни разу ее не видала.
- А можно... - говорю я просительно, - можно мне прочитать эту книгу?
- Конечно! - отвечают они в один голос.