- Петух скушал? - догадывается Сенечка.
- Не скушал - нагадил он в яичницу, вот что! Всю испаскудил, подлец петух! Так я и уехал голодный...
Сенечка смеется. И мама, и сам дедушка тоже.
Но я слышу это из своей комнаты, как сквозь сон... То есть и смех, и разговоры доносятся до меня, да и историю с петухом и яичницей дедушка не раз мне рассказывал!.. Но тут - словно меня нет. Вместе с книгой "Андрей Кожухов" я улетела далеко - в Швейцарию!
Там, в Женеве, русский революционер Андрей Кожухов читает письмо, полученное от товарищей из Петербурга.
Что пишут ему товарищи? Из-за морозов погибли овечки...
Сестра Катя вышла замуж... Очень несчастна... Отец в отчаянии.
Его седые волосы...
Что за галиматья! Какие-то овечки, какая-то Катя, какой-то отец с его седыми волосами... Что все это означает?
Это - конспиративное письмо. Андрей Кожухов смазывает страницы кисточкой, пропитанной каким-то химическим составом.
Тотчас же смываются и исчезают нелепые фразы письма; под ними обнаруживается другой текст. Но и его не так просто прочитать. Это не слова, а какие-то отдельные цифры, буквы - шифр!
Опасаясь, как бы жандармы, в свою очередь, не додумались до химического состава, смывающего верхний слой письма, петербургские революционеры еще и зашифровали письмо. Несколько часов проводит Андрей Кожухов, расшифровывая письмо при помощи особого "ключа".
Наконец письмо прочитано. Андрей Кожухов узнает, что его друг и товарищ по революционной работе, Борис, арестован.
Андрей должен немедленно возвратиться в Россию. Его встретят в пограничном городке, вручат ему фальшивый паспорт и помогут нелегально перейти русскую границу...
Дедушка давно ушел. Сенечка спит. Мама одевается - собирается в гости, куда должен приехать и папа, если он рано освободится.
А я все читаю замечательную книжку.
Вместе с Андреем Кожуховым я приезжаю в Россию и окунаюсь в тревожную, напряженную жизнь революционеров... Какие люди! Какие герои!
Один из них, Борис, схвачен и сидит в тюрьме. Революционеры - среди них его жена Зина и недавно приехавший из-за границы Андрей Кожухов предпринимают отчаянные попытки освободить из тюрьмы Бориса и двух его товарищей. Но все попытки в самую последнюю минуту срываются. Уже готов подкоп, прорытый под зданием тюрьмы, - завтра Борис и его товарищи убегут из тюрьмы. Но все срывается - подкоп обнаружен!
Тогда революционеры решают: когда Бориса с товарищами поведут на допрос, напасть на конвой и отбить арестованных.
В назначенный день все готово: через подкупленного тюремного надзирателя Борису и товарищам его передано оружие. По всему городу выставлены сигнальщики; готова коляска, которая увезет отбитых арестованных. В назначенный день Андрей с группой вооруженных революционеров нападают на конвой - товарищи Бориса отбиты и увезены. Но Бориса отбить не удается - он остается в руках у тюремщиков! И теперь после вооруженной схватки с конвоирами - положение Бориса безнадежно: его ожидает смертная казнь...
Уже поздно. Мама уехала в гости. Сенечка и Юзефа давно спят. А я все читаю.
- Загась лямпу! - приказывает мне Юзефа, приподняв от подушки растрепанную седую голову. - Спать не даешь!
И она снова засыпает.
Погасить лампу? Прервать чтение? И до самого утра не знать, что было дальше с этими удивительными героями? Нет, не могу я оторваться от книги.
Лампу я, конечно, погасила - пусть Юзефа и Сенечка спят.
Неслышно ступая босыми ногами, я ухожу из нашей комнаты.
Куда? Ну конечно, в единственное надежное убежище: в уборную. Вслед мне доносится сонный голос Юзефы - она заметила, что в комнате стало темно.
- Загасила лямпу? Ну и умница... Спи, спи!
Нет, я не сплю. Я сижу в уборной и при свете маленькой коптилки читаю свою книгу.
...Все пропало! Царский суд приговорил к повешению Бориса, его жену Зину и Василия, милого Василия, такого веселого затейника, такого верного товарища и железного революционера!
Привязанных веревками к позорной колеснице, их везут по городу к месту казни. Андрей Кожухов становится в толпе так, чтобы революционеры-смертники в последний час перед казнью увидели лицо друга. Вот колесница поравнялась с Андреем. Вот их взгляды скрещиваются в последний раз. Ветер развевает светлые волосы Зины вокруг ее милого лица... "Почему у нее стали короткие волосы? - думает Андрей. - Ах, да, понимает он, - ее остригли для того, чтобы палачу было удобнее повесить ее..."
Возвратившиеся из гостей мама и папа, не найдя меня в кровати, встревоженные, отправляются искать меня. Мама сразу замечает полоску света, пробивающуюся из-под двери в уборную.
Открыв эту дверь, мама и папа пугаются еще больше. В длинной, до пят, ночной рубашке, поджимая озябшие босые ноги, я сижу на единственном в уборной седалище и плачу... Плачу так сильно, что даже не слышу, как на пороге появились мама и папа!
- Пуговка... - осторожно окликает меня папа полузабытым уже именем моего раннего детства. - Пуговка!..
Папа берет меня на руки, как маленькую, - и я, как маленькая, обнимаю его за шею, кладу голову на его плечо.
- Папа, их всех казнили... - шепчу я. - Всех!.. И самого Андрея Кожухова тоже!
Глава двенадцатая. КАК РОЖДАЕТСЯ КРУЖОК..
Утром просыпаюсь разбитая. Голова болит и гудит, словно в нее, как в колокол, ударяют чугунным билом.
Сперва я даже радуюсь: вот как повезло - я заболела! Можно не идти сегодня в институт.
Но нет, это зряшная надежда. В горле у меня при глотании не саднит, голова хоть и болит, но не горячая: просто читала полночи "Андрея Кожухова", не выспалась... Даже под ложечкой не сосет. Нет, к сожалению, я здорова.
А как бы хорошо - остаться дома, лежать с закрытыми глазами, снова и снова перебирая в памяти все, что я узнала ночью про Андрея Кожухова и его товарищей! В воображении можно даже самой участвовать во всех событиях, описанных в книге.
Вот, например, я Зина. У меня есть маленький сынишка, и, конечно, я его обожаю. Но он живет не при мне, и это очень горько. Я вообще нигде не живу: я революционер-подпольщик, и потому у меня нет постоянного пристанища. Скрываюсь от ареста, ночую где придется: нынче у одних, завтра у других, иногда в лесу или в поле... Разве можно при такой жизни таскать за собой сынишку? Ребенок - это ребенок: ему нужна своя постоянная кроватка, и молоко вовремя, и котлетка, и конфетка... Вот и живет мой сынишка не со мной, а у моих мамы и папы (они ведь ему дедушка и бабушка). Мне даже нельзя приехать хоть на один день в город, где они живут. Меня могут там арестовать, а от этого пострадает самое важное - моя революционная работа.
И вот однажды, мечтаю я, меня посылают с революционным поручением (опасным ужасно!) и как раз в тот город, где живет у мамы и папы мой сынишка. И вот я приезжаю в этот город. До тех пор, пока не исполнено революционное поручение, я даже не позволяю себе вспомнить о свидании со своими. Наконец, продолжаю я мечтать, я исполнила все, что мне поручили, исполнила хорошо. Теперь я могу в сумерки прокрасться в наш дом. Это, конечно, тот же дом, где мы живем теперь. Я издали узнаю наш подъезд, узнаю вербы, растущие цепочкой на противоположной стороне нашей улицы... "На пять минут! Только на пять минут!" - говорю я себе.
Подхожу к нашему подъезду, а там засада: полиция, жандармы... Сейчас они меня схватят! Но я проворно и незаметно проскальзываю в магазинчик часовщика Свенцянера рядом с нашим подъездом. Полицейские, конечно, врываются туда вслед за мной.
Бедный старик Свенцянер, конечно, страшно пугается, но я говорю ему совершенно спокойно: "Господин часовщик, вы уже починили мои часики?" Вот какая я толковая: я не называю его по фамилии, я как будто и не знаю, что его зовут "господин Свенцянер". Просто я отдала в починку мои часики первому попавшемуся часовщику, а теперь пришла за ними... Вот какая я сообразительная! А сама смотрю на Свенцянера пронзительно-выразительно, словно хочу сказать ему: "Поймите! Поймите! Я как будто бы отдала вам в починку часики!" И Свенцянер - чудный старик! - он сразу все понимает. Он не говорит: "Ах, мадмазель Яновская, как вы поживаете? Как папа? Как мама?", или "Какие часики вы мне давали? В первый раз слышу!" Нет, Свенцянер смотрит на меня равнодушно-вежливо, словно он видит меня в первый раз в жизни. Он отвечает совершенно холодно, как незнакомой заказчице: "Приходите завтра, часики будут готовы..."
А сам глазами показывает мне на дверь в глубине. Она ведет в чуланчик за магазином, где Свенцянер живет со своей семьей.
В мгновение ока я бросаюсь туда, вижу там дверку, ведущую прямо во двор, и ускользаю через эту дверку. Позади себя я слышу крик Свенцянера: "Помогите! Она толкнула меня и убежала!.." Ну не чудесный ли старик?
Или еще так: я - Таня, и мой любимый, Андрей Кожухов, прощается со мной - он уходит на подвиг, на смерть... "Андрей, - говорю я, - я буду любить тебя до самой смерти!"
Меня и Бориса вводят на помост. Сейчас нас повесят. "Прощай, Борис! говорю я. - Мы счастливые: мы умрем вместе за революцию!.."