Для первого моего "выезда в свет" мама велела мне обновить голубенькую блузочку, еще ни разу не надеванную. Блузка оказалась тесна. Да к тому же мама ядовито сострила: "Постарайся не протереть локтей в первый же вечер!" Правда, я часто протираю коричневое форменное платье именно в локтях каждую новую "форму" портниха шьет мне с двумя парами запасных рукавов. Ну и что же из этого следует? Совершенно так же обстоит дело у всех моих подруг. Вероятно, хрупкость рукавов - это вроде как закон природы, и тут не над чем насмехаться.
Дальше - мама собственноручно соорудила мне для выезда в гости новую прическу. Вместо гладко причесанной головы со спускающейся по спине заплетенной косой (да, да, я теперь гладенькая, детские мои "кудлы" давно позабыты, и коса у меня выросла густая, красивая, каштановая, чуть с рыжинкой) мама взбила мне на лбу челку и заколола косу красивым узлом на затылке.
Все это было началом моих бедствий. Новое платье и новую прическу надо примерять и пробовать до того, как едешь в гости или в театр, - вот так, как объезжают лошадей. А то эти новые платья и прическа весь вечер брыкаются, как необъезженные кони. Челка на лбу - чудо маминого искусства! - растрепалась еще по дороге к Липским и чем дальше, тем все больше напоминала небольшую швабру. Шпильки, которыми мама так элегантно заколола косу, мало-помалу, незаметно выскользнули на пол, - изящный и грациозный узел волос мотался на затылке из стороны в сторону, как дачная балконная парусина под дождем и ветром. Тесная новая блузка бессовестно резала под мышками.
Из-за этого я непроизвольно подергивала плечами, - по маминому выражению, "чесалась, как больной мопс"...
В довершение всего, я все время помнила, что я должна вести себя не как дворник, не как пожарный, не как ломовой извозчик и даже не как его лошадь, - и это окончательно повергало меня в уныние.
На вечере у Липских оказалось невыносимо скучно. Даже мама назавтра говорила, что меня взяли зря, так как это был вечер "для взрослых". Взрослые сразу уселись за карточные столы:
играли в винт, преферанс, дамы сражались в стукалку и тертельмертель. А молодежь... но никакой молодежи, кроме одной меня, не было.
Но зато была одна старуха гостья, не играющая в карты, и она вконец отравила мне вечер! Умоляя хозяйку "не беспокоиться" о ней, она несколько раз повторила:
- Нет, нет, душечка, Раиса Львовна! Я прелестно проведу вечер с Сашенькой! Я обожаю учащуюся молодежь, обожаю!
Мне здесь очень уютно.
Когда Раиса Львовна, послушавшись ее, ушла и оставила нас вдвоем, Пиковая Дама (так я мысленно назвала старуху) весело подмигнула мне:
- Ну, расскажите, расскажите мне про ваши школьные шалости. Я это обожаю!
И тут же, удобно устроившись в большом кресле, Пиковая Дама задремала, временами сладко всхрапывая, как старая кошка.
Я пересмотрела все альбомы на столе в гостиной. Родственники хозяина и хозяйки дома - декольтированные дамы, военные в пышных эполетах и аксельбантах, голенькие дети, сосредоточенно сосущие собственные ноги... Виды Швейцарии и Парижской выставки... Знаменитые ученые, артисты, писатели...
Пиковая Дама иногда просыпалась и подавала голос, словно продолжая какой-то давно начатый разговор:
- Обожаю учащуюся молодежь!.. Ну-те, ну-те, так какие же у вас школьные проказы и проделки?
И, подмигнув, немедленно опять засыпала.
Я смотрела на нее с ненавистью. Ну, спроси-ка, спроси-ка еще раз, какие у нас школьные проказы и проделки, я тебе наскажу, будешь довольна, старая обезьяна!
И, когда при следующем своем пробуждении Пиковая Дама снова спросила меня, весело подмигивая, как мы шалим на уроках, я ответила ей очень непринужденно:
- Да шалим понемногу... Вчера мы учителя французского языка зарезали!
На секунду я подумала с ужасом: что же это я такое плету?
Но Пиковая Дама уже снова задремала - она так и не узнала про наши "шалости и проказы".
Я стала слоняться по всем комнатам, тоскливо присаживаться то у одной, то у другой стены... Мама потом с отчаянием рассказывала папе, будто я вытерла пыль со всех стен своей новенькой голубой блузочкой.
Забрела я и в переднюю. Увидела на вешалке мою шубку с торчащей из рукава вязаной пуховой косынкой - и чуть не заплакала: они показались мне единственно родными существами в этой пустыне скуки.
Случайно взглянув в большое трюмо, я увидела... ох, что я увидела! Ходит, вижу, по пустыне скуки один до невозможности печальный верблюд, такой взлохмаченный, словно он долго валялся в репьях! На верблюде - новая голубая блузочка, тесная под мышками... Если бы Юзефа увидела этого верблюда, она бы сказала про него свое любимое слово: "Чупирадло! (пугало)".
Вид у меня был несчастный. Если бы я была коровой, я бы жалобно мычала: "Му-у-у! Дом-м-мой! Дом-м-мой!"
Встретившаяся в гостиной хозяйка дома Раиса Львовна улыбнулась мне своей милой улыбкой, матерински поправила мою взлохмаченную челку и развалившийся узел волос на затылке.
- Бедная Сашенька! Тебе у нас скучно?
В этом было такое доброе тепло, что даже я при всей моей "дворницкой невоспитанности" понимала невозможность признаться: да, мне скучно... И я стала энергично уверять:
- Нет, нет, Раиса Львовна, что вы! Мне совсем не скучно.
И, для того чтобы совсем правдоподобно объяснить причину моей мрачности, я уточнила:
- Просто у меня очень болит живот...
Надо же было, чтобы как раз в эту минуту - так порой бывает} - в шумной гостиной стало вдруг на миг совсем тихо. Мои злополучные слова прозвучали на редкость отчетливо - меня услыхали все. И жена доктора Томбота - как на грех, мамина недоброжелательница - сказала, смеясь:
- Какая очаровательная непосредственность!
Не стоит и говорить, что в сторону мамы я уж тут и не взглянула. Мама была, конечно, совершенно другого мнения о моей очаровательной непосредственности.
После этого вечера у Липских меня, слава богу, больше не возят "во взрослые гости". Но мама очень недовольна мною. Не такой, говорит она с грустью, мечтала она вырастить единственную дочь... И ноги у меня непомерно длинные, как у кенгуру.
Как ни садись за столом, непременно натолкнешься на мои ноги.
И говорю я почему-то "вульгарно": охотно чертыхаюсь... И почему только папа позволяет мне читать вместе с другими девчонками и мальчишками запрещенные книги?
- Допрыгаемся еще... Придут с обыском, девочку арестуют!..
Тогда заплачем, да поздно!
Уже много месяцев продолжаются занятия в нашем кружке под руководством Александра Степановича Ветлугина. Мы уже проштудировали "Коммунистический Манифест", теперь занимаемся по "Эрфуртской программе".
Я очень подружилась с Гришей Ярчуком. Такой он всегда бодрый - а живется ему совсем несладко! - свежий, неунывающий!
Такой он весело-рыжий - словно голову его обмакнули в морковное пюре!
- Рыжий! - поддразниваю я его. - Ты всегда веселый, да?
- Ну вот еще! Что я, теленок, что ли? Я бываю очень мрачен... Но, конечно, в основном, я считаю, жизнь - очень интересная вещь!
В один субботний вечер, когда Гриша провожает меня домой после занятий в нашем кружке, я делюсь с ним моими домашними горестями.
- Наверное, это все происходит оттого, что я экономически завишу от мамы... - говорю я скучным ученым голосом (Гриша гораздо лучше моего понимает эти вопросы, и я не прочь пустить ему, когда можно, пыль в глаза).
- Скажи уж лучше сразу, - смеется Гриша, - что мама эксплуатирует тебя! Выколачивает из тебя прибавочную стоимость!
Конечно, я неправильно выразилась: "экономическая зависимость". Но я понимаю это так: мама не может уважать меня.