Со всех ног бегу разыскивать Маню.
- Маня... - шепчу я ей. - Маня, ты понимаешь?..
Никто бы не понял, но Маня, конечно, понимает. Она кладет свою добрую, дружескую руку на мою.
- Имей в виду, - говорит она, - он отлично знает всех.
И в лицо и по фамилии. Это я говорю только тебе. И, пожалуйста, не рассказывай другим.
Я ценю Манино доверие. Еще с первых дней после появления у нас Горохова он просил Мопсю рекомендовать ему которуюнибудь из наших лучших учениц, чтобы заниматься с его младшей сестренкой, подготовить ее к поступлению в наш институт.
Мопся рекомендовала ему Маню Фейгель. Маня бывает у Гороховых ежедневно, часто встречается и с самим Гороховым, но она поставила себе за правило: о том, что у Гороховых то-то или то-то, о том, что он сказал то или другое, Маня не рассказывает нам - даже лучшим своим подругам - ни одного слова!
Так посоветовал ей отец, Илья Абрамович:
- Помни, если ты будешь болтать, рассказывать о Гороховых, тебе не дадут покоя. Тебя замучают вопросами, будут требовать все новых подробностей.
И непременно выйдут сплетни.
Твои слова переиначат по-своему - и пойдут фантастические рассказы "со слов Мани Фейгель...". Что хорошего?
Так Маня и поступает. Молчит.
Сперва девочки на нее обижались, даже бранили ее. Потом, кто понял, кто привык к Маниной сдержанности, перестали мучить ее вопросами о Гороховых.
- Маня, - спрашиваю я шепотом, - почему же он сегодня не изругал меня, не поставил мне дурной отметки?
- Он хочет, чтобы девочки сами поняли, - вот так, как ты сегодня поняла! Он говорит:
плох тот учитель, который не верит в молодежь... - Маня рассказывает это с таким уважением к Горохову как учителю и человеку, что я понимаю: больше я безобразничать на его уроках не буду - не могу.
Симпатичность Горохова, его доброта, уважение к нам, хорошее преподавание скоро изменили отношение к нему класса. Глупые институтские выходки прекратились, а главное - мы стали учиться всерьез. С таким учителем, как Серафим Григорьевич, класс, наверное, через некоторое время нагнал бы все пропущенное и не боялся бы оскандалиться на выпускных экзаменах.
Но тут вдруг случилась новая беда: Горохов заболел очень серьезно. У него сперпа была инфлюэнца, потом сделалось осложнение: он почти оглох. Вот уже больше двух месяцев как он не приходит к нам на уроки.
За это время класс успел растерять почти все то, чему научился у Горохова. В головах опять математическая каша. Время идет, выпускные экзамены приближаются, а Горохов все еще хворает.
Весь класс - несколько отдельных учениц, особенно интересующихся математикой и способных к ней, ведь не идут в счет! - знает по геометрии и алгебре очень мало. Даже арифметику многие успели забыть. Экзамены начнутся недель через шесть. Учитель болен и на уроки не приходит. В общем, мы брошены на произвол судьбы, и никто почему-то не думает о нас. А ведь мы не виноваты в том, что уже два года с нами никто математикой не занимался.
- Нет, вы только поду-у-умайте! - беспомощно вздыхает Стэфа Богушевич. - Как же мы пойдем на экзамен?
Лара Горбикова пожимает плечами:
- Что нам думать? Пусть начальство думает об этом!
- Спасибо, утешила! - сердится Люся. - Начальство! Что ему? Ну, провалимся мы по всем трем экзаменам математики, ну, не выдадут никому диплома, а только дадут "свидетельство", что мы здесь учились. "Ах, ах, ах, какой ужасный класс!" - и все.
- Неужели дипломов не дадут? - всплескивает руками Варя.
- А на что мне ихний диплом? - искренне удивляется Меля Норейко.
- Без диплома нельзя учиться дальше! Не примут ни на какие курсы! объясняет ей Катюша Кандаурова.
- Ах, убила! - кривляется Меля. - Да не желаю я "учиться дальше"! Семь лет было здесь ученья-мученья, - да еще и опять учиться? Нет, довольно! Я буду помогать папе и тете в ресторане. Буду стоять за стойкой - одета картинкой, хорошенькая, как шоколадная бутылочка с ликером! А потом замуж выйду... Нужен мне этот диплом, как собаке пятая нога! А захочу, так папа мне учителя наймет. За хороший обед - пожалуйста! - можно хоть профессора нанять.
- Да? А у кого нет денег, тем как быть?
- А как хотят, так и будут! Что мне о них волноваться?
- Нет, вы только подумайте! - И Стэфка отмахивается от Мели, как от мухи. - Ну хорошо: директору все равно, он у нас человек новый, он за прошлое не отвечает. Колоде тоже все равно: она просто по глупости ничего не понимает. А Горохов?
Что он думает обо всем этом? Конечно, он не виноват - он всю зиму болел. Но ведь нам-то от этого не легче,.. Маня, ты у Гороховых каждый день бываешь? Что он говорит об этом?
Маня, как всегда, отвечает очень сдержанно:
- Он со мной об этом не говорит.
- А если ты спросишь его?
- Як нему с разговорами не набиваюсь. Прихожу на урок - Серафима Григорьевича даже не всегда и вижу: он лежит у себя в комнате. Что же, мне его за горло брать?
- Ну ладно! - заключает разговор Варя. - Давайте думать, что нам делать, как поступить... Думать будем до завтра.
Неужели так ничего и не придумаем?
- А я и думать об этом не стану! - бросает Меля.
- От тебя никто никакой думы и не ждет! Скажите, какой думный дьяк выискался! - сердится Люся.
Меля окидывает нас всех презрительно-величественным взглядом и уходит не прощаясь.
Мы все тоже расходимся в разные стороны. Невеселые, озабоченные. К моему удивлению, Маня идет со мной, хотя живет она в другой части города.
Маня объясняет мне:
- Я к сапожнику. За мамиными ботинками.
И я понимаю: неправда это. Не за ботинками. Во всяком случае, не за одними только ботинками. Удивительная вещь: как легко мы врем синявкам и как трудно, как неохотно и бездарно врем друг другу!
Некоторое время мы с Маней шагаем молча. Дойдя до Екатерининского сквера - около костела Святой Екатерины, - мы, не сговариваясь, садимся на скамеечку в боковой аллейке.
Я понимаю: Маня хочет что-то сказать мне.
- Шура! - начинает она не сразу. - Я тебе сейчас скажу одну вещь. Даже Катюша этого не знает!.. Ты слушаешь меня, Шура?
Ну конечно, я слушаю. И волнуюсь. Я знаю: не такой человек Маня, чтобы по пустякам разводить таинственность! Наверное, у нее что-нибудь серьезное.