Несушкин придвинулся ближе к столу и продолжил:
— Понимаете, при попадании в мозг человека новой мысли, которую ему сообщает другой человек, в мозгу первого возникает сопротивление. Тем большее, чем оригинальнее и непонятнее мысль второго. Происходит явление, которое я условно назвал интеллектуальным трением. Трется эта самая чужая мысль о собственные, причем сила трения зависит от твердости собственных взглядов на ту или иную проблему. Вот вы не верите в мой аппарат антигравитации, так ведь?
— Ну вот. Ваш мозг сопротивляется моему изобретению, и при этом освобождается масса энергии, которую мой прибор улавливает и преобразует в гравитационную.
— Доказательства?
— С удовольствием. — Его лицо расплылось в улыбке. — Смотрите!
Он развернул второй сверток и достал ржаво-красный кирпич с желтыми подпалинами.
— Хороший кирпич, — заметил он. — Самый лучший на стройке выбрал. Теперь смотрите.
Он направил раструб коробочки на кирпич и нажал одну из кнопок. Кирпич медленно поднялся в воздух.
— Интересно, — проговорил я, отодвигаясь от стола.
Кирпич стал плавно летать по комнате, вежливо огибая мой стол.
Я поймал кирпич, достал из шкафа молоток (важный атрибут в работе председателя бюро по особо важным изобретениям) и разбил кирпич на мелкие кусочки. Кирпич был настоящий, и никаких хитроумных устройств внутри него не оказалось.
— Н-да, — только и оставалось сказать мне.
— Как видите, обыкновенный кирпич! Еще доказательства? — спросил Несушкин.
Он аккуратно нажал несколько кнопочек на своем приборе и… взмыл вместе с креслом к потолку.
— И что характерно, — говорил он оттуда, болтая ногами, — сейчас аппарат работает на вашем сильном недоверии к самому аппарату. Парадокс, правда?
— Это невозможно… — выдавил я из себя, — это галлюцинация.
— Но вы же видите — я летаю. Вы же должны верить своим глазам… Ну хотите, я полетаю на улице?
Щелкнув кнопкой, он совершил круг по кабинету и этаким Карлсоном вылетел в открытое окно.
На дереве невдалеке закаркала ворона. Я вздрогнул — мой кабинет располагался на третьем этаже.
— Хотите, я покажу высший пилотаж? — кричал он, паря в воздухе. — Я могу показать мертвую петлю, даже штопор — что угодно!
Он поднялся еще метра на два и сделал грациозный разворот. Но демонстрировать мертвую петлю ему не пришлось. Я поверил.
Объявление, написанное простым чернильным карандашом и прибитое к облупленной стене пустынного дома, гласило: “Инженер М.С.Лось приглашает желающих лететь с ним 18 августа на планету Марс явиться для личных переговоров от 6 до 8 вечера. Ждановская набережная, дом 11 во дворе”.
Знакомые строки… Так начинается один из самых знаменитых фантастических романов XX века — “Аэлита” Алексея Толстого.
Марс — планета, которую давно полюбили фантасты. И этому не в малой степени способствовали научные достижения, а точнее, ошибки ученых. Долгое время думали, что Марс очень похож на Землю. Вторая Земля, только более далекая и, значит, получающая меньше солнечного тепла и света, более легкая, окруженная слабой разреженной атмосферой, увенчанная полярными шапками, заметно уменьшающимися в размерах в теплые времена года — все это подтверждалось многочисленными наблюдениями. Считалось, что на Марсе все, как на Земле Только холоднее. На его поверхности обнаружили обширные темные пятна — “моря”, вероятно, уже высохшие, и светлые — “материки”
Марсианский бум разразился в 1877 году, когда итальянский астроном Дж. Скиапарелли увидел, что поверхность Марса пересечена тонкими, довольно четкими линиями, названными им проливами (на итальянском языке canali). Слово это, переведенное на английский и другие языки как “каналы”, явилось, как заметил известный английский астроном Р.Уоттерфильд, “выстрелом из пистолета, на курок которого неосмотрительно нажал Скиапарелли, стартовым сигналом для стремительного движения по пути открытий”
В земном понимании каналы прежде всего могли означать искусственно сооруженные водные пути. Следовательно, этот вывод, порожденный ошибкой перевода, ошеломил не только любителей сенсаций, но и ученых — на поверхности Марса обитают живые существа. Проблема жизни на Марсе превратилась, по словам известного астронома О.Струве, в одну из грандиозных астрономических дискуссий.
Среди ученых, “поверивших” в марсианские каналы, был американский астроном Персиваль Ловелл, который в 1894 году (в год великого противостояния Земли и Марса) основал в штате Аризона специальную обсерваторию для проведения планетных исследований. Двенадцатилетние наблюдения за “красной планетой” позволили Ловеллу утверждать, что в “хороших атмосферных условиях каналы временами выделяются с поразительной отчетливостью”.
Но главный вывод П.Ловелла заключался в том, что на Марсе должна быть жизнь, и ее формы принимают земной характер.
“Мы видим, — писал П.Ловелл в 1895 году в своей книге “Марс”, — во-первых, что большой диапазон физических условий не противоречит возможности жизни на планете в тех или иных формах; во-вторых, что имеется явный недостаток воды на поверхности планеты, и, следовательно, если планету населяют разумные существа, то для поддержания их жизни они вынуждены прибегнуть к оросительной системе; в-третьих, там имеется сеть линий… в точности похожая на ирригационную систему, и наконец, там имеется ряд пятен, расположенных в местах, которые искусственно сделаны плодородными, т. е. своего рода оазисы. Все это, конечно, может быть лишь ничего не значащей совокупностью совпадений, но это маловероятно”.
Исследователи творчества А.Толстого уже давно пытались проникнуть в писательскую лабораторию автора “Аэлиты”.
Что явилось непосредственным толчком к написанию научно-фантастического романа “Аэлита”? Идея жизни на Марсе, как известно, пришлась по душе писателям-фантастам. О нашествии марсиан писал и Герберт Уэллс, загипнотизированный открытиями Скиапарелли и Ловелла.
Биографы утверждают, что о работах Ловелла и Скиапарелли Алексей Толстой знал. Утверждают, что во время работы над романом писатель нередко выходил в сад и искал на ночном небе Марс. “Я пользуюсь всяким материалом, — писал А.Н.Толстой в 1929 году, — от специальных книг (физика, астрономия, геохимия) до анекдотов”. В одном из своих писем А.Н.Толстой называет роман “Аэлита” фантастическим, “правда, в нем совершенно отсутствует элемент невероятности: все, что описано там, все можно осуществить, и я уверен, что осуществится когда-нибудь… Надо Вам сказать, что по образованию я инженер-технолог, поэтому за эту сторону более или менее отвечаю”.
Литературные следопыты нашли дом № 11 на Ждановской набережной — таковой действительно существовал (он и сейчас стоит, заслоненный постройками более позднего времени). Во времена же, когда писалась “Аэлита”, это место выглядело так: “Дом на Ждановке, 11 — четырехэтажный, с лепными украшениями над окнами, стоял в глубине пустыря, простиравшегося до реки Ждановки. На первом этаже размещался моторный класс авиационно-технической школы, находившейся неподалеку, а во дворе на учебном стенде будущие мотористы учились работать с авиационными двигателями”. (“Смена”, 1984, 9 сентября).
Немного фантазии — и крошечный полигон по испытанию авиамоторов превращается в стартовую площадку для запуска марсианского корабля. А вот и потрет его командира. Обратимся к роману. “Инженер Мстислав Сергеевич Лось — среднего роста, крепко сложенный человек. Густые, шапкой, волосы его были белые. Лицо — молодое, бритое, с красивым большим ртом, с пристальными, казалось, летящими впереди лица немигающими глазами”. И далее: “Две морщины у рта — горькие складки, широкий вырез ноздрей, длинные темные ресницы”.
Но, пожалуй, самое интересное, что и авиатор Лось — не плод писательской фантазии. В Ленинграде в двадцатые-тридцатые годы жили два брата по фамилии Лось, Юзеф и Леон, два авиатора. Правда, строили они не марсианский корабль, а более соответствующие духу и возможностям времени летательные аппараты. Оба брата были отважными планеристами, о которых говорили, что они выпестовали и буквально пронесли на руках ленинградский планеризм.
Биографии братьев Лосей удалось восстановить после длительных путешествий по страницам старых журналов.
Родились они в семье железнодорожных рабочих. Юзеф Доменикович — в 1897 году, Леон Доменикович — в 1906-м. И жили они — еще одна неожиданность — совсем неподалеку от места, описываемого в романе. Тоже на набережной реки Ждановки. А точнее — в соседнем доме.
“В большом доме на Ждановке, 13 по вечерам собиралась группа людей: люди много курили, спорили, делали какие-то чертежи, читали лекции, а затем что-то строили. Главарями и вдохновителями этой “банды”, как в шутку их называло начальство, неодобрительно относившееся к их затеям, были Юзеф Лось, Смирнов и Осокин”. Так описывается в журнале “Самолет” за 1934 год зарождение ленинградского планеризма.
Может быть, не случайно А.Н.Толстой поселяет инженера Лося именно на набережной реки Ждановки?
Юзеф Лось “заболел” авиацией в девять лет, когда ему попалась на глаза статья братьев Райт. Он начал с авиамоделирования. На чердаке в “домашней лаборатории” были собраны модели едва ли не всех известных мальчику летательных аппаратов того времени — самолетов, геликоптеров. Первое воздушное “крещение” Юзеф получил, испытывая “большой летательный аппарат” собственной конструкции — нечто вроде современного дельтаплана. Прыгая с железнодорожной насыпи, юный испытатель некоторое время летел в воздухе, а после приземления должен был двигаться на лыжах. Воздушное путешествие окончилось больницей.
Встреча с известным авиаконструктором того времени Порховщиковым изменила судьбу Юзефа Лося. Юноша попал в авиационную среду, он помогал Порховщикову в строительстве настоящих летательных аппаратов. В домашних условиях, в частности, им удалось создать авиэтку.
Когда пришло время идти в армию, Юзеф мечтал об авиации. Этой мечте едва ли суждено было осуществиться (поляк, внук ссыльного), если бы не помощь старших друзей-авиаторов, в частности, того же Порховщикова.
В первой мировой войне Юзеф Лось участвовал как авиамеханик — он занимался сборкой самолетов. Гражданскую провел на передовой. Возвратившись после гражданской войны в Петроград, Юзеф Лось поступил преподавателем в 1-ю школу авиатехников и одновременно занялся планеризмом.
Младший брат Юзефа Леон тоже с детства “заболел” воздухом. Свои первые парашютные прыжки маленький Леон совершал на кладбище. Забирался на самый высокий склеп и прыгал со своим “аппаратом”. Он повторил судьбу брата — результатом его первых полетов была травма, надолго уложившая мальчика в постель.
Леон Лось, как и его старший брат, прошел через серьезное увлечение авиамоделизмом. Чулан был буквально завален самыми различными конструкциями. В праздничные дни с крыши своего дома Леон запускал модели аэропланов.
Любовь к авиации привела Леона Лося в общество друзей воздушного флота. Дальнейшая его биография во многом совпадает с жизненными путями его современников. Вечерняя школа. Работа на заводе. И в свободное время — планеризм.
С помощью старшего брата Леон Лось построил по собственному проекту планер. Взлететь этому первенцу было не суждено — не хватило средств на доведение планера “до кондиции”. Не поднялся в воздух и второй планер Леона Лося — мешковина, которой были обтянуты его крылья, оказалась малопригодным материалом. Строил Леон и воздушную мотоциклетку.
После окончания вечерних общеобразовательных курсов и военно-теоретической школы Леон Лось был направлен в летную школу в Севастополь. Но даже будучи курсантом он не мог расстаться с планеризмом: организовал планерный кружок и построил планер “Пегас”, на котором удавалось не только совершать учебные полеты, но и участвовать в соревнованиях по планерному спорту. Кстати, на VII Всесоюзных соревнованиях (Крым, 1930 год) ленинградские планеристы завоевали первенство. Леон Лось и еще несколько лучших спортсменов получили звание “пилот-паритель”. Среди участников соревнований был и молодой инженер Сергей Королев.
После успеха на соревнованиях Леон Лось получил приглашение на работу в Ленинградский областной совет Осоавиахима. При Ленинградском Осоавиахиме была создана планерная школа, ее начальником был назначен Юзеф Лось. В работе школы активно участвовали оба брата. В планерной школе была введена строгая летная дисциплина, порядок на старте. Братья Лось отработали методику запуска планера, которая обеспечивала плавность взлета. Тогда же начали строительство рекордных по тем временам планеров “Город Ленина” и “Стандарт”. Стоит ли говорить о том, что вся эта работа велась практически на общественных началах. Преподаватели и инструкторы школы перечисляли в фонд постройки свою зарплату. Стены квартиры летчика Лося (на Ждановке, 13) были испещрены формулами, чертежами, рисунками. Модели планеров, их детали, чертежи подвешивали даже к потолку.