Он погладил ее плечи, она резко отстранилась, покраснела, сверкнула глазами.
- Сердце мое, - выдохнул Елагин, - вспомни.
Она ничего не вспоминала, и для самого Елагина названное имя было чужим. Вера Загладина. Он никогда не слышал о такой женщине. Он знал, что бывают психические расстройства, когда человек присваивает себе чужое имя и чужие мысли, он знал и цеплялся за это, и оставалось только ждать, когда старое имя хоть на время вытеснит новое и все встанет на свое место.
- Позвоните моему папе, - сказала Маруся. - Я вас умоляю, позвоните, он приедет и во всем разберется. Я вас очень прошу, позвоните.
Все это было более чем странным, но Елагин согласился. Он не хотел поддаваться безумию, не хотел подчиняться законам иллюзорного придуманного мира, но в этой просьбе была своя логика, и он набрал названный номер.
Долго никто не брал трубку, потом длинные гудки оборвались, и кто-то задышал на другом конце провода. Елагин извинился и попросил позвать Загладина.
- Я слушаю, - сказал мужской голос.
Елагин чувствовал себя в дурацком положении и не решился сразу сообщить мужчине, что здесь его ждет дочь.
- Кто вы? - спросил мужчина.
- Мне нужна Вера, - сказал Елагин. - Я ее знакомый.
Было стыдно и неуютно. Хотелось бросить трубку.
- Она умерла, - сказал тихо мужчина.
- Когда? - воскликнул Елагин.
- Вчера вечером.
И короткие гудки, как позывные спутника. Вот и все. Привычная логика ломалась. Чужая девушка и родная жена, слитые воедино, ждали ответа. Или только одна чужая девушка? Или только одна родная жена? Что важнее, душа или тело? Елагин считал себя материалистом и сомнения не испытывал, но мир вывернулся наизнанку, абсурдное стало привычным, привычное - абсурдным. Души нет и быть не может. Способ существования белковых тел распадался с прекращением обмена веществ, каждое из которых можно было потрогать и взвесить. А душа - лишь отголосок религии, заблуждение человечества, метафора поэтов.
- Он приедет? - спросила Маруся.
- Нет. Он сказал, что Вера умерла. Вчера вечером.
- Это неправда! Я не умерла. Я болела, я долго болела. Заснула вчера, сильно закружилась голова, и я заснула. Папа был рядом, он знает. Позвоните еще раз, он приедет.
- Сколько тебе лет. Вера? - спросил Елагин.
- Семнадцать.
- Тебе холодно. Оденься.
Он выбрал одежду, белье, молча протянул ей.
- Выйдите из комнаты, - сказала она, подумав.
Елагин горько усмехнулся и вышел. Снова набрал знакомый номер.
- Это опять вы? - спросил Загладин.
- Да, это я. Простите, что надоедаю вам в такой день. Искренне сочувствую вам и хорошо понимаю, у меня вчера тоже умерла жена. Но дело в том...
Елагин замялся, он не знал, как выразиться понятнее.
- В котором часу она умерла? - переспросил его Загладин.
- В семь тридцать вечера.
- И... она мертва?
- Да, то есть нет. Я сам не знаю.
- Значит, она жива, - сказал Загладин. - Жива. Она жива. Назовите ваш адрес, я скоро буду. Не обижайте ее. Я все объясню. И никому ни слова, прошу вас.
- Он приедет, - сказал Елагин.
Маруся, или Вера, лежала в платье. В красном, с широкими рукавами. Последний раз она надевала его год назад, когда еще могла выходить на улицу. Все было знакомым в этой женщине и одновременно неизвестным, чужим.
- Ты уже не боишься? - спросил Елагин.
- Я боюсь бояться. Я сойду с ума. Стараюсь ни о чем не думать. У меня не получается.
Он ушел на кухню и встал у окна, и смотрел на привычный пейзаж, и ничего нового не находил в нем. Прошла девочка с бидоном, тонкие ноги, красные колготки. Мальчик прокатил на велосипеде, желтой грязью забрызгана рама. Женщина пронесла сумку, пергидрольные волосы выбились из-под платка. Подъехал "Москвич". Хлопнула дверка...
Загладин был, пожалуй, ровесником Елагину, и вид жены, целующей чужого мужчину, удовольствия ему не доставил. Сам Загладин осторожно обнимал ее и успокаивал тихо: "Верочка, Верочка, вот и получилось, ничего, ты привыкнешь. Это не страшно".
- Будьте добры, - обратился он к Елагину, - оставьте нас на полчасика. Я должен все объяснить дочери. Я вам все расскажу потом. Сперва с ней.
Елагин пожал плечами и оставил их в прихожей. Вселенная распадалась. Оживали мертвецы и говорили чужими голосами. Жена его, умершая вчера, обнимала другого мужчину, но это была не его жена. Но куда же девалась его Маруся, и где он сам?
Болела голова и курить не хотелось.
Пришел Загладин и, волнуясь, долго объяснял то, чего Елагин понять не мог или просто не хотел, но даже то, что он принял, казалось диким, лживым, невероятным. А дело было в том, что Вера Загладина болела чуть ли не с рождения, смерть ее была неминуема, и вот отец придумал чудовищный способ для сохранения жизни дочери...
- Вы хотите забрать ее с собой? - спросил Елагин.
- Конечно. Ведь это наша дочь. В конце концов, она сама хочет этого. Она все поняла и уже не боится.
- Дочь... А где же моя жена?
- Умерла. Вчера вечером. Что же неясно?
- Ах, неясно! - возмутился Елагин и прикрыл плотнее дверь кухни. - А мне вот многое неясно. Кого же я буду хоронить, по-вашему? Моя жена, видите ли, умерла, но вы преспокойно увозите ее с собой. Я не знаю, что важнее, душа или тело, но знаю одно - моя жена, Маруся, уходит с вами. А я? Что остается мне? Она умерла, а вы крадете у меня ее труп. Ведь это чудовищно! Вы не человек, а дьявол.
В волнении Елагин заходил по кухне и все-таки закурил сигарету. Загладин поморщился от дыма и отодвинулся ближе к открытой форточке.
- Ерунда, - сказал он. - Впрочем, можете называть меня, как вам хочется. Но я беру не чужую душу, а своей родной дочери.