— Знаешь, пан Василь, я спиртного сейчас принять не могу, — Кондрахин накрыл свою стопку ладонью, отрицательно качая головой. — Картошки с грибками поем с удовольствием, грибы — объедение, а пить мне сейчас никак нельзя. С ведунами разговора не получится. Они ведь тоже веселящего питья не жалуют?
Хозяин согласился, подтвердив, что да, ведуны спиртного не употребляют. Сам он с удовольствием опрокинул пару стопок под соленые грибочки, и с сожалением отставил бутылку в сторону.
К реке шли пешими, по лесной тропинке. Пан Василь не мог сдержать потока слов, радуясь удачному повороту событий.
— В Ковеличах лодку возьмем. В заклад оставь сотню злотых — плавачи хоть месяц. Переночуем в Индриге, а утром уже в Неман выплывем. Достаршачу тоби до Радомысла. Я с его помощником, Остогом, в свойстве состою. Через то Радомысл и кого из учеников обок звальнит, и тебя послухае. Просто так до ведуна не доступишь. Стерегутся они от чудзи людин, а пуще того — от попов.
— А что, церковь ведунов не жалует?
Пан Василь обернулся к Юрию, замедляя шаг.
— Если какой поп запальчивый попадется, то может собрать найярых прихожан, доступить и сжечь ведуна в его дому. Тотеж и хоронятся они в лесах, куда лишь проверенные люди захаживают. Только и ведуны — не овцы безбронные. Запальчивого попа вдруг удар может хватить или паралич разбить. Длятего попы ведунов издали пржеклиначат и прихожанам с ними разговаривать запрещают; ну, а ведуны до деревни заходят тайком, в потемках.
Как и сказал пан Василь, лодку им дали без возражений, стоило Юрию вытащить из кармана ассигнацию в сто злотых. Отгребая от берега, Василь буднично произнес:
— Повезу ведуна до жинки, поздние заврочусь до Радомыслу. Если он оставит тоби у себя, то сто злотых — заклад за лодку — пойдут мне, как плата за организовач до учебы. Радомысл с тоби денег не возьмет, он учеников принимает, ежели они ему подходят. А не согласится учить тоби ведун — так возьмешь свои пинендзы, возвращая лодку. Надавачь сие?
Юрий рассеянно кивнул, думая о том, что имя Радомысла для него ново. Если это действительно ведун, набирающий учеников, он должен знать и тех, кто нужен Кондрахину. "Знать их, Радомысл, может, и знает, но отправит ли меня к ним? Среди ведунов свары и взаимная неприязнь совсем не редкость. Василь, кроме Радомысла, никого не знает, помочь не сможет".
В Индриге пан Василь быстро отыскаал знакомых, путешественников пригласили в избу, покормили и отправили спать в сарай, на сено. Ранним утром, выпив по стакану молока, они вновь сели за весла. К обеду выплыли в Неман, и здесь уже пришлось грести в полную силу, потому что их путь лежал вверх по течению. Они останавливались передохнуть в деревнях, и везде пан Василь находил знакомых и родственников. Кондрахин держался тихо, молчал, отвечая односложно только на прямые вопросы. Впрочем, местные жители, видя его угрюмую молчаливость, особенно и не опрашивали.
"Лучше, чтобы меня запомнили, как молчаливого Игнатия, чем как разговорчивого москаля. Впрочем, Тегле-гад мой след все равно найдет. Остается надеяться, что у него сейчас прибавилось хлопот с мировой политикой".
На третий день пути, когда они уже плыли вверх по узкому притоку, где весла то и дело задевали берега, пан Василь, ставший непривычно молчаливым, скомандовал: — "Здесь причалим".
Они вытащили лодку на берег, спрятав ее в густом подлеске. Неподалеку обнаружилась маленькая избушка, даже, скорее, сруб с небольшим окошком и сложенной из необтесанных камней примитивной печкой без трубы. Вдоль одной из стен тянулась низкая лавка. Они присели, стараясь не касаться спиной закопченных стен. Юрий не спрашивал проводника, что они будут делать дальше. Все казалось очевидным: они добрались до известного доверенным людям места, а здесь их встретят. Кондрахин не сомневался, что ведун немедленно узнает, кто и с какими целями переступает порог избушки. Поэтому он держал сознание открытым, все время сохраняя в нем образ жаждущего учения фельдшера.
Через порог избушки лениво вползла крупная змея. Она уставилась немигающим взором на людей. Юрий расслабился, определив, что перед ними всего лишь полоз, только необычно большой. Глянув на пана Василя, он заметил, что его проводник находится в гипнотическом трансе. Сам Юрий не заметил никакого воздействия. За открытой дверью выросла фигура в коротком плаще с капюшоном. Бородатый, горбоносый мужчина скомандовал: — "Идзь зе мнон".
Пан Василь, бездумно подчиняясь приказу, пошел за бородатым ведуном. Вслед за ним отправился и Кондрахин, раздумывая, почему впал в транс его проводник. То ли пана Василя приучили впадать в транс при виде полоза, то ли змея сама обладала гипнотической силой. В обоих случаях, следовало признать, задумано было неплохо. Доверенные лица ведунов знали маршрут лишь до избушки, а дальше их вели ведуны, лишив возможности запомнить дорогу.
Ведун — или ученик ведуна — вел их по лесу, непрерывно петляя. Возле поляны с шалашом он остановился. Повернувшись к Юрию, тихо спросил:
— Прагнач наука? — Увидев утвердительный кивок, обронил, — жекачь два дзыня, ту, — и ушел, уводя с собой пана Василя.
Осмотрев поляну, Кондрахин признал, что тут неплохо. Шалаш плотный, лежанка из веток покрыта накидкой, рядом — два одеяла, спички. Возле входа в шалаш — кострище, на опушке — небольшая поленница дров, куча сухих веток. Нашелся в лесу неподалеку и родничок, расчищенный бережной рукой. На дереве рядом висел деревянный ковшик. Юрий прилег на землю, призадумался. Продержаться два дня без пропитания — не затруднение, но мысли все же упорно поворачивались в сторону пищи.
Оно и понятно — после стольких часов интенсивной гребли организм требовал еды. Не просто еды. Ему отчетливо представлялись большие куски мяса, на худой конец — просто вареная картошка со сметаной, которой их угощали в деревнях по берегам Немана. Усилием воли освободившись от заманчивых образов, Юрий настроился на восприятие окружающего. Лес жил своей жизнью, которая быстро стала внятна его пассивному уму.
Порхали по веткам деревьев пичужки, промышляя себе на обед насекомых. Бегали в траве мыши, между деревьев пугливо пробирался кто-то покрупнее, быть может, заяц. Никаких тебе людей на несколько километров вокруг. Кондрахин поостерегся расширять зону ментального восприятия, чтобы не вызвать интереса со стороны Тегле-гада. Его полную рассредоточенность со временем нарушило некоторое мелкое обстоятельство. Какая-то деталь рядом с поляной выпадала из общей картины, при этом определить, что же это, никак не удавалось.
Хотя эта деталь угрозы не представляла, все же отмахнуться от загадки Юрий не смог. Встал, прошел за деревья, развел руками густую поросль подлеска. В траве лежал небольшой мешочек. Развязав его, Юрий увидел круглые бока картофелин. Меж ними лежала тряпица с солью. По крайней мере, голодом ведуны морить его не собирались.
Разводя костер, чтобы испечь картошку, он обдумывал, каким способом ведун сумел дать ему подсказку. Его восприимчивый ум должен был уловить любое ментальное воздействие. Здесь воздействие было, иначе с какой стати он полез бы в кусты? Но при этом он его не заметил. Обдумав случившееся, Кондрахин был вынужден признать, что его ментальное искусство, пожалуй, грубовато для мира Тегле. Когда он работал с находящимися рядом людьми, вроде все получалось. Стоило ему протянуть ментальные нити вдаль, и его сразу замечал Тегле-гад. Может, это потому, что здесь он лишь проекция самого себя?
Выкопав закопченную картошку из золы, Кондрахин ждал, пока она остынет. И в этот миг перед его мысленным взором поплыли картины иного мира. Ласковые зеленые волны под ярким солнцем, качающиеся на них пернатые создания с двумя парами крыльев и крокодильей пастью, покрытые густой растительностью острова. На песчаном пляже горит костер, возле него сидят человекоподобные создания с яйцеобразными головами и большими круглыми ушами. Как только Юрий пожелал повнимательнее их разглядеть, образы немедленно исчезли.
Юрий запоздало ощутил свои чувства: интерес, изумление, радость. Неожиданность не дала ему возможности контролировать свои чувства и тот, кто сумел показать ему эту картинку, их наверняка распознал. Ведуны, вне всякого сомнения, внимательно за ним наблюдали. Для этого им не требовалось прятаться в кустах или устраивать пришлому фельдшеру испытания. Они просто внушали ему образ и определяли непроизвольную ответную реакцию. Кондрахин был полностью уверен, что в следующий раз ведуны используют другой прием.
Доев картошку, он загасил костер. "Пожалуй, следует набрать сухих веток в запас". Закон тайги: воспользовался тем, что подготовили для тебя твои предшественники — подготовь и сам, что можешь, для тех, кто придет за тобой. Когда он тащил вторую охапку веток, в мозгу промелькнул образ топора, спрятанного в большом дупле. Еще одна подсказка. Но на этот раз он сумел взять направление. Ведун находился на запад от него, и было до него всего километра четыре.
Разглядывая топор астральным зрением, заметил на нем небольшое заклятие. Вокруг рукояти топора медленно вращалась энергетическая лента, желтая, с красной каймой. Похоже, придется держать топор одной рукой, чтобы не дотронуться до заклятья. Кто знает, как оно действует. То немногое, что он знал о заклятьях, подсказывало: угрозы для жизни нет. Но иные заклятья толкали человека на совершенно чуждые его сути поступки. Притащив на поляну большое бревно, Юрий аккуратно счистил с него кору, присел.
Почти мгновенно он очутился в ином мире. Осязание подсказывало: он сидит на бревне, его греет уже летнее солнце, над ухом деловито жужжит шмель… А глаза видели иное: полутьму густого леса, пожирающих палую листву огромных быстрых гусениц, покрытых сверху острыми колючками. Взмывающих вверх прямо из земли отвратительных червей, быстро обкусывающих длинные колючие листья деревьев и вновь исчезающих в земле. Прыгающих по веткам шестиногих зверьков, движениями напоминающих белок. Юрий собрался, сконцентрировался — и выбросил картинку прочь из своего сознания. На этот раз он ощутил силу ведуна, пославшего ему видение. Ощутил — но ведун легко отклонил его ментальный импульс, и Кондрахин сумел разглядеть лишь край его жилища. Жилище напоминало ветхий сарай, построенный поверх землянки.
Стемнело. Пребывание на лесной поляне оборачивалось серьезным испытанием, требующим немало сил. Юрий палил небольшой костерок, прогревая шалаш. Закрытый со всех сторон самой сильной защитой, он продолжал контролировать окружающее пространство. Все было спокойно. Понемногу он заснул, чутко, внимательно присматриваясь к происходящему. Снилась ему Земля: весенняя сибирская тайга, хмурые волны зимней Балтики, желтое марево над раскаленными песками пустыни, караван верблюдов на узкой горной тропе.
Стоп. Сознание подало сигнал тревоги, немедленно его разбудивший. Из него вытягивали его память, пользуясь его снами. Кондрахин даже не мог утверждать, что его сны — результат воздействия чужой воли. По своему опыту он знал, что ментальное воздействие во сне неизбежно оставляет след-образ в сознании спящего. Но, он проверил, следов чужого воздействия его сознание не хранило.
Кондрахин сам пользовался таким приемом — ментальная связь на очень низком уровне, когда его собеседник не осознает задаваемого уму вопроса, отвечая бессознательно. Похоже, ведун проделал с ним то же самое. Продолжая удерживать защиту, Юрий настроился на Остога. Ученик ведуна спал, но, почувствовав касание чужого сознания, сразу начал просыпаться. Юрий разорвал контакт, успев извлечь из сознания ученика образ Радомысла. Сразу же он протянул нить своего сознания к самому ведуну.
На короткое мгновение он почувствовал его сознание, но ведун сразу закрылся. Этого мгновения хватило, чтобы запомнить мысленный образ Радомысла, только узнать о нем Юрий ничего не успел. Закрыв свое сознание, он принялся медитировать, чтобы восполнить недостаток сна. На посветлевшем небе еще виднелись звезды, а утренний холодок все смелее заползал в шалаш.
Проснувшись, Юрий изумленно потряс головой. Будучи в состоянии медитации, он самым невероятным образом заснул. Такое могло случиться только с зелеными новичками в ментальном искусстве, к которым он себя давно уже не относил. Может, и здесь проявились козни Радомысла, но скорее, виной случившемуся была просто усталость. Ментальные поединки с ведуном измотали Юрия. В отличие от поединков физических здесь трата сил напрямую зависела от результата поединка.
Победитель почти не терял ментальных сил, побежденный или сведший поединок вничью ощущал огромную усталость. Вспомнилось, что он свел вничью несколько поединков с Тегле-гадом, потом боролся с неизвестным мастером, сумевшим его ослепить. И эту схватку он, скорее, свел вничью, чем выиграл. Теперь вот Радомысл, который, пожалуй, поединок у Кондрахина выиграл. Ведун сумел узнать о нем самое существенное, сохранив в тайне свои способности.
Сновидений своих Юрий не помнил, но зато, проснувшись, он с закрытыми глазами увидел карту местности: со всеми лесными тропинками, приметными точками, реками, переправами и деревнями. Никто, кроме ведуна, не мог отправить эту карту в его сознание. И он осознавал, что на той карте было незримо отмечено одно место — Увилбене Лас. Там его ждали, ждал не Радомысл, но более сильный ведун. До Увилбене Ласа — помнится, это место упоминал и историк Глузман — напрямик на юго-запад было километров сорок.
Вот и нужное место. Холм, заросший сосняком. Заходящее солнце отсвечивает от рыжей опавшей хвои. На небольшой поляне стоит деревянный истукан — человек с птичьей головой. Между деревьями торжественным шагом, под мерный ритм бубна в сторону Кондрахина направлялись несколько человек. Юрий ждал их на краю поляны, благоразумно не приближаясь к истукану. Ментальное наблюдение показало, что весь холм был закрыт от постороннего наблюдения, а ведуны своего сознания не закрывали. Это было знакомство, ибо Юрий тоже снял всю защиту. Он одновременно разглядывал выходящих на поляну ведунов и обычным зрением, и астральным взглядом.
Первым шел высокий, лысый, босой старик. Длинную белую рубаху сжимал на талии сплетенный из лыка ремешок. В руке старик держал высокий посох и сосуд с медом. То был Ростиг, знаток древней мудрости, способный путешествовать душой в дальние края и в иные миры. За ним следовал юноша в коротких сапогах и военной форме без знаков различия. Его юный возраст не вводил в заблуждение Кондрахина, оценившую его яркую, ровную энергетическую оболочку. Дабота, самый сильный из ведунов Увилбене Ласа. Самый сильный — но далеко не самый искусный. Дабота нес бубен и ритмично ударял в него. Соприкоснувшись с его сознанием, Юрий оторопел: Дабота находился в состоянии наведенного транса. Им полностью управлял следующий за ним Белогор, средних лет бородач в обычной одежде местного крестьянина.
Белогор имел чин гриваса, и остальные ведуны, состоящие в общине, подчинялись ему. Слушались его не только по обычаю. Белогор владел немалым искусством подчинения себе людей, как обычными средствами, так и силой ментального воздействия. Слово Белогора на Совете было решающим. Следующей за ним на поляну вышла молодая женщина. Прихваченные золотым обручем русые волосы, нитка янтаря в вырезе платья, быстрый лукавый взгляд в сторону Юрия. Ярилка-искусница, мастерица сложных наговоров, заклятий, целительница, капризная и своевольная. Ярилка несла в руке несколько кисточек, размахивая ими в такт ударам бубна.
За ней на поляну вышел последний из ведунов — Вельг. Глядя на его энергетическую оболочку, слабую и подвижную, Кондрахин вспомнил темпераменты Гиппократа. Меланхолик… Желто-розовая энергетическая оболочка Вельга была достаточно плотной только вокруг головы. Да и роль в сообществе ведунов Вельг выполнял особую — ментальным прощупыванием отыскивал опасности, несомые внешним миром. Он единственный из всех знал в подробностях, чем живут села и города обычного мира, какие повороты делает международная политика.
Вельг, укутанный в длинный темный плащ, нес на вытянутых руках небольшой ящичек, из которого поднимались струйки дыма. Уже зная, что сейчас произойдет, Кондрахин спокойно ждал. Вслед за ведунами на поляне появились несколько их помощников. Двое из них, подойдя к Кондрахину, поклонились и принялись споро его раздевать. Выстроившиеся полукругом за спиной деревянного истукана ведуны с неподвижными лицами смотрели на эту процедуру.
Впрочем, когда с Юрия сняли трусы, и он приподнял ногу, переступая через них, в лице Ярилки явственно отразилось некоторое оживление. В ее мыслях ничего не изменилось, но энергетическая оболочка молодой женщины стала темнее. Вельг протянул помощникам ящик. Перед Кондрахиным воткнули в землю копье, а затем к его древку привязали ременную петлю. Дымящийся ящик засунули в ременную петлю, и теперь дым из ящика поднимался прямо к ноздрям обнаженного пришельца. Помощник раздул огонь посильнее и отошел в сторону.
Над поляной раздался голос Белогора. Юрию казалось, что гривас говорит на чистом русском языке, хотя умом он понимал, что это не так. Просто мысли ведуна подкреплялись прямыми мысленными посылами и слушающий не мог понять их неправильно.
— Назови себя, жаждущий ученичества, и скажи, что привело тебя к нам?
Отвечая, Кондрахин сопровождал свои слова мысленными образами. При таком разговоре слова, собственно, были излишни, но ритуал следовало соблюдать.
— Зовут меня Юрий, я пришел, желая развить свои умения в том месте, где живут сильные и мудрые. Клянусь не применять своих умений во вред и не раскрывать тайн сего священного места недостойным.
Конечно, ритуал был совершеннейшей нелепостью. Обычно его проходили ученики, допущенные к высшим тайнам служения. Они еще не владели мысленной связью, их готовили к ритуалу, заставляя выучивать ответы. Кондрахин взял весь ритуал прямо из сознания Белогора. Его принимали в ученики, чтобы он имел основание для нахождения в священном месте, куда не было пути непосвященным.
— Служишь ли ты христианским церквям или иным учениям, не признающим других богов, кроме своих?
— Не служу. Верю в силу Создателя нашего мира и в мудрость предков наших, завещавших охранять тайную мудрость.
Этот вопрос, по крайней мере, имел определенный смысл. Все дальнейшее течение ритуала казалось Кондрахину совершенной нелепостью.