Нику тут же вспомнились старые сказки про эльфов. Наверное, они смеялись точно так же.
И в то же мгновение, как бы завершая смех, заглушая его, раздался пистолетный выстрел.
Тело совы разлетелось фонтаном перьев. Капли темной жидкости упали на лицо и руки мальчика. Сова лежала среди косоглазок, одно длинное пушистое крыло вытянуто как-то неловко, подобно сломанному зонтику, тоненькие ножки с крошечными коготками жалобно подняты к небу.
Отец мальчика сбегал вниз по склону, бледный, сжимая в руке пистолет. Ник посмотрел на него и произнес, захлебываясь рыданиями:
— Зачем? Зачем?
Сильная рука отца схватила мальчика за плечо.
— С тобой ничего не случилось? — крикнул он через маску. Не дождавшись ответа, он рывком поднял мальчика на ноги. — Ты сошел с ума! Разве ты не знаешь, что укус животных смертелен? Несчастный доктор Мирский схватил один раз такую… яд ее щупальца… И ты даже не взял маску!
— Нет, она совсем не такая! — всхлипнул Ник. — Папа, она хорошая, я разговаривал с ней…
Отец, не слушая, тряс его за плечо.
— Слава Богу, что мне удалось найти тебя. Наверное, ты здесь не первый раз?
— Мы все время ходим в овраг, — ответил мальчик, продолжая горько плакать. — Папа! Оставь меня здесь!
— «Оставь меня»? Я тебе оставлю! Что с тобой происходит? Ходишь тут, как будто это двор… где-нибудь в Иллинойсе.
Его голос сорвался. По лицу потекли слезы. Он застыл на месте, все еще сжимая плечо Ника, затем глубоко вздохнул и вытер глаза тыльной стороной руки. Достав из кармана запасную маску, он протянул ее мальчику.
— Надень, — сказал он тихо.
Мальчик ничего не видел из-за слез. Нащупав рукой маску, он послушно надел ее. От резкого запаха дезинфекции у него перехватило дыхание.
— Прости меня, Ник, — сказал отец. — Я очень беспокоился о тебе. Ведь нас так мало! Мы должны быть крайне осторожны.
Ник поднял голову. Сквозь слезы лицо отца казалось искаженным и враждебным. В голове мальчика, там, где никто не мог видеть этого, бились слова: «Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя!».
Мужчина вложил пистолет в кобуру.
— Пошли домой, сын, — сказал он. Его рука протянулась к мальчику, и Ник инстинктивно отпрянул.
Крошечное перышко, золотое с красной каемкой, прилипло к рубашке мальчика. Он осторожно взял его мокрой от слез рукой.
«Я еще вернусь, — подумал он, — я обязательно вернусь», — и, повернувшись, пошел вверх по склону вслед за незнакомцем — своим отцом.
Перевод с англ. Ю. Жуковой
На мой взгляд, ребятки были с явным извращением, но тут уж ничего не поделаешь, для публики извращение — главная приманка, и на том мы все стоим. И если я не хочу, чтобы «Мандалу» забила «Американская мечта», которая передает свои программы по телевидению, я должен забыть, что от некоторых вещей меня воротит, и постараться во что бы то ни стало переплюнуть конкурентов. И потому не прошло и часа после того, как я открыл «Четырех всадников», а они уже сидели у меня в кабинете и вели со мной деловые переговоры.
«Всадники» сели чин по чину, согласно их внутренней иерархии. Возле стола — звезда группы, гитарист и певец Стоуни Кларк: льняные волосы до плеч, темные очки в стальной оправе, глаза, когда он эти самые очки снял, — ей-богу, такие увидишь только в морге: по слухам — редкостный злыдень, по виду — матерый психопат. За ним шел ударник Хейр: балахон «Апостола сатаны» — свастика и все прочее, что там у них положено, невооруженным глазом видно, что наркоман, взгляд стопроцентного маньяка. Я, рассматривая его, подумал: интересно, он на самом деле «Апостол сатаны» и пришел в группу, соблазнившись этим тряпьем со свастиками, или же он музыкант и нацепил его ради возможности выступать перед публикой? Потом «Супернегр», он сам так себя именовал, и все было на полном серьезе: короткие нераспрямленные волосы, свитер а-ля Стокли Кармайкл14, на плетеном кожаном ремешке вокруг шеи — усохшая человеческая голова, выбеленная жидким кремом для обуви. Этот самый «Супернегр» работал у них на подхвате: ситар, контрабас, орган, флейта и так далее. И наконец, мистер Джонс. Жутковатая личность, я ни в одной рок-группе ничего похожего не встречал, а групп этих через мои руки прошло достаточно. Мистер Джонс был у них светохудожником, он же сидел за синтезатором и управлял электроникой. Лет сорок парню, не меньше, одет в духе ранних хиппи. Говорят, подвизался в «Ренд корпорейшн»15, но потом ушел оттуда. О-хо-хо, и с кем только нашему брату, владельцам ночных клубов, не приходится иметь дело!
— Значит так, ребятки, — говорю, — вы, конечно, здорово странная группа, но мне ваши чудачества подходят. Раньше-то вы где работали?
— А нигде, дедушка, — отвечает Кларк. — Мы — новорожденные. Я до этого торговал наркотиками в Хейт Эшбери16. Хейр был ударником в оркестре какой-то ритмо-пластической балетной труппы в Нью-Йорке. «Супернегр» считает себя реинкарнацией Чарли Паркера17, и мы не спорим — бесполезно. А мистер Джонс — он все больше помалкивает. Может, он марсианин, кто его знает. Наша группа только-только образовалась.
Любопытная вещь: оркестр, у которого нет своего импрессарио, можно нанять за бесценок. Ребята не в меру словоохотливы.
— Великолепно! — говорю. — Стало быть, я ваш первооткрыватель, очень рад. Вашу группу сейчас в Лос-Анджелесе никто не знает, но, думаю, дело у вас пойдет. Пожалуй, стоит рискнуть и взять вас на недельку. Будете играть с часу ночи до закрытия, то бишь до двух. Начнем со вторника, в воскресенье наше заведение тоже работает. Плачу четыре сотни.
— Вы, случаем, не еврей? — спрашивает Хейр.
— Что?!
— Уймись, — велел ему Кларк. Хейр унялся. — Это он к тому, — объяснил мне Кларк, — что четыре сотни в общем-то не деньги.
— Мы договор не подпишем, если в нем будет опцион18, — заявил мистер Джонс.
— Марсианин-то дело говорит, — подтвердил Кларк. — Правильно, первую неделю играем за четыре сотни, а потом начинаем рядиться заново.
Это в мои планы не входило. Если публика клюнет на «Всадников», мне они просто станут не по карману. Но, с другой стороны, четыреста долларов действительно не деньги, а мне позарез нужен дешевый заключительный номер.
— Ладно, — согласился я, — но уговор: вы остаетесь у меня, кто бы вас ни сманивал.
— Даем честное слово, — ответил Стоуни Кларк.
Вот на чем держится наше дело — на честном слове, которым обменялись бывший шулер и лабух-педераст.
Военных не интересует конечный результат их деятельности, поэтому мысли этих людей легко контролировать, легко направлять и столь же легко привести в смятение. Конечный результат есть цель, которую поставили перед военными гражданские власти. Определить цель — дело гражданских властей, дело военных — достичь этой цели наивыгоднейшим применением имеющихся в их распоряжении средств.
Вполне естественно, что ведение войны в Азии вызвало среди моих высокопоставленных клиентов из Пентагона смятение. Цель правительство сформулировало им четко: уничтожить партизан. Однако оно превысило свои полномочия, вмешавшись в дело выбора средств. Генералитет счел это вопиющей несправедливостью, мало сказать несправедливостью — беззаконием. Сложившаяся ситуация не сулила стране ничего хорошего, но я, воспользовавшись массовым распространением паранойи среди членов генералитета, убедил их представить оба моих плана президенту. Президент дал согласие на проведение в жизнь главного при условии, что вспомогательный обеспечит формирование общественного мнения в нужной плоскости.
Мой главный план прост и ясен. Зная, что плохая летная погода делает наши самолеты с их весьма относительной точностью поражения цели малоэффективными, неприятель взял за правило концентрировать свои силы в более крупные соединения и предпринимать против нас во время сезона дождей наступательные операции. Однако эти более крупные боевые соединения представляют собой в высшей степени уязвимую цель для тактического ядерного оружия, эффект действия которого не зависит от точности попадания. В полной уверенности, что, по соображениям внутриполитического характера, мы никогда не решимся применить ядерное оружие, неприятель, конечно, снова попытается перегруппировать свои силы к следующему сезону дождей в более крупные единицы размера дивизии или даже полка. Одновременной детонации небольшого количества ядерных устройств — скажем, двадцати бомб силой действия по сто килотонн — в стратегически важных местах будет достаточно, чтобы уничтожить не менее двухсот тысяч вражеских солдат, что составляет почти две трети их войск. Удар будет сокрушительный.
Мой вспомогательный план, от успеха которого зависит, быть или не быть главному, гораздо хитроумнее, да ведь и цель его куда более коварна: добиться того, чтобы общественное мнение согласилось на использование ядерного оружия, а в оптимальном варианте — даже потребовало бы этого. Задача не из легких, однако мой план, при всей своей экзотичности, надежен, и, если мне обеспечат безоговорочную — пусть скрытую, это неважно, — поддержку военной верхушки, соответствующих правительственных кругов и руководителей военных концернов, я берусь его осуществить с помощью тех средств, которыми я сейчас располагаю. Элемент риска, конечно, есть, совсем сбрасывать его со счетов не стоит, однако он не выходит за пределы допустимого.
Ну, надавал я своим компаньонам по мордам! И поделом, другого обращения эти аферисты не понимают. Как они со мной обошлись, думаете, лучше? Втерлись в доверие, обвели вокруг пальца, а потом и на шею сели. Сначала-то, когда им надо было заманить меня, они сулили золотые горы.
— Двадцать процентов чистой прибыли твои, Херм, — напевали.
— Все наши артисты, все декорации в твоем распоряжении, Херм, — твердили.
— Мы тебя сделаем миллионером, Херм! — обещали.
А я развесил уши, как последний дурак, потому что сидел на мели, и подписал с ними договор, не прочитав мелкого шрифта. Откуда же мне было знать, что эти грабители взвалят все налоги на меня? Превратили «Американскую мечту» в телестудию, гребут денежки, я же работаю как негр и не свожу концы с концами. Проходимцы, мошенники, разорили, пустили по миру, да еще и помыкать хотят, указывают, кого я должен ангажировать в свое заведение.
— Иди договорись с «Четырьмя всадниками», — посылают они меня. — Их группа сейчас поет в «Мандале». Мы хотим показать ребят в программе «Вечер в «Американской мечте». На них все рвутся.
— Ага, — отвечаю, — рвутся. Стало быть, и влетят мне эти самые «Всадники» в копеечку. Пардон, — говорю я им, — ничего не выйдет.
Но они опять суют мне под нос контракт — еще один пункт мелким шрифтом! Ей-богу, теперь я всегда буду читать договоры под микроскопом. И что вы думаете! Оказывается, я должен приглашать всех, кого мне велят мои компаньоны-телевизионщики, и при этом нести все расходы. Тьфу, да подавитесь вы своими «Всадниками»!