Блондинка уже соскочила с дивана. Из ее ледяных глаз смотрела смерть.
— Подлец! — процедила она сквозь зубы.
Ее рука исчезла под неглиже. Рука красавчика — под левым бортом пиджака.
Даже не успев об этом подумать, я вернула своим рукам их настоящий вид — верхних спинных щупальцев, схватила одним красавчика, другим — девицу за локоть и резко дернула. Оба испуганно обернулись, но увидели только, что я стою спокойно в двадцати футах от них: я превратила щупальца снова в руки так быстро, что Красавчик с девицей ничего не заметили.
— Чтоб духу этой бродяжки здесь не было, — бросила я презрительно и направилась к бару.
— Осторожней на поворотах, красотка, — предостерёг он меня.
Я выпила залпом литр виски и, не поворачивая головы, спросила:
— Бродяжка все еще здесь?
— Осторожней на поворотах, красотка, — повторил он.
— Молодец, Красавчик! — воскликнула блондинка.
— Подлец! — парировала я и, будто за оружием, сунула руку себе под подол.
Пушка Красавчика издала звук, похожий на кашель, а я уже сдвинула голову на дюйм, чтобы пуля попала мне точно в правый глаз: заодно она превратила в кашу мой затылок. Я подмигнула Красавчику левым глазом и упала спиной в темноту спальни.
Лежа на полу, я за семнадцать секунд восстановила глаз и затылок. Потом встала, шагнула в комнату и спросила Красавчика:
— Сколько раз придется напоминать тебе насчет бродяжки?
Ледяная блондинка завизжала и пулей выскочила за дверь. Я сказала:
— Ближе к делу, Красавчик. Я действительно из Галактического Центра, и нам в Центре определенно не нравится твое отношение к любви. Нас не интересует, что его вызвало: ущербные гены, тяжелое детство или больное общество. Мы тебя любим и хотим, чтобы ты исправился.
И я потребовала:
— Сделай со мной то, что ты всегда делаешь с девушками, сперва их обязательно застрелив.
На губах у него выступила пена, он выхватил свой огромный револьвер и, стреляя в разные мои части, опорожнил весь барабан, но попал только в два из моих пяти мозгов, так что на мне его стрельба не отразилась. Обливаясь кровью, я повалилась в ванную. Раны я залечила мгновенно, но мое серебристое платье превратилось Бог знает во что. Поэтому я влезла в вечернее платье с открытыми плечами, обнаруженное мною в ванной. Оказалось, что оно мне впору и очень идет. Красавчик тихо рыдал в спальне и осторожно бился о спинку кровати головой.
— Так вот, — сказала я, неслышно войдя в спальню, — насчет любви…
Он подпрыгнул до потолка и, упав на ноги, кинулся в переднюю. Допустить, чтобы он убежал и поднял шум, я не могла — указания Центра на этот счет были вполне определенные. Не раздумывая, я выпустила пару щупальцев ему вслед.
— Не бойся, Красавчик! — успокоила я его, притянув к себе.
И только тут сообразила, что второпях использовала не пару, имевшую вид рук, а другую, ту, которую я скрывала в обличье своих прекрасных молочных желез.
Звуки, которые он издавал, вызвали у меня некоторый страх. Я отпустила его и попыталась восстановить свой безупречный человеческий облик, но в спешке превратила в молочную железу самое верхнее щупальце, замаскированное под человеческую голову. И тогда мне все это надоело и я вернула себе целиком (за исключением голосовых связок и легких) свой истинный вид. Я имела право немного расслабиться: ведь в конце концов я выполнила задание и отныне Красавчика будет трясти от одного вида бюстгалтера на витрине.
И, однако, мне было больно смотреть на его страдания, и я стала ласково гладить его щупальцами, снова и снова объясняя, что я обыкновенный осьминог и что меня на это задание Галактический Центр послал только потому, что мне очень удобно превращать свои семь конечностей в семь конечностей самки рода людей.
И снова и снова говорила о том, что люблю его.
Но мои слова почему-то не действовали. Он рыдал и рыдал.
Перевод с англ. В. Лимановской
Автопилот превосходно произвел посадку. Я не сводил глаз с его циферблата в течение всего времени и видел, что стрелка ни разу не отклонилась больше чем на четыре деления. Для такого старого корабля, как наш «Аркленд», это было хорошо — мне случалось производить посадку на Землю и при отклонении стрелки на семь делений. Но никогда я не чувствовал себя при этом плохо. Молодой Стенвей выскочил из своего гамака раньше, чем амортизаторы прекратили работать. Я продолжал лежать. И он наклонился ко мне, улыбаясь.
— Вставай, Джо, — сказал он. — Что, о пенсии мечтаешь?
Я поднялся рывком и, шутя, так толкнул его, что он оказался опять в своем гамаке. Мы снова ощущали нормальное земное притяжение; во всем теле — в мускулах и костях — чувствовалась какая-то правильность. Такое чувство знакомо всем, кто хоть на небольшой период покидал Землю. Мне было приятно чувствовать себя все еще крепким и здоровым, несмотря на большой срок работы на межпланетных магистралях.
— Итак, мы в Вашингтоне, — снова сказал Стенвей, — какой сегодня день?
— Не так быстро, детка. Откуда мне знать, какой сегодня день? Я ведь здесь только гость и ненадолго.
Он улыбнулся, слегка покраснев, и подошел к многократному календарю, перелистал его с нахмуренным лицом.
— Пятница, — сказал он наконец. — Послушай, Джо, если у нас уйдет больше 14 дней на подготовку к отлету, мы отпразднуем здесь Рождество.
— Если у нас уйдет больше 10 дней на подготовку к отлету, — ответил я, — правление компании в полном составе покончит жизнь самоубийством. Что тебя беспокоит? Ты получишь пудинг с изюмом и в Луна-Сити.
Он криво усмехнулся в ответ и поспешно вышел. Мне было немного жаль его. Он меньше года находился на службе у компании и еще не привык к нашим порядкам. Возможно, что он считал некоторых из нас слишком жестокими, но мы не делали ему поблажек, считая, что так он привыкнет быстрее. Я отправился повидаться с Луи. Он работал на межпланетных магистралях всего на два года меньше меня, и мы оба служили на «Аркленде» с момента его вступления в строй, что было 8 лет тому назад. Но мы почти не видели друг друга, так как работали в разных сменах и почти на противоположных концах корабля. Я застал его в хлопотах — он прихорашивался.
— Хелло, Джо, — сказал он. — Ты все еще с нами?
— Почему бы и нет? — ответил я. — Юным бываешь только раз в жизни.
— Заимствованное время, — промолвил он. — Всего только заимствованное время.
— Луи, — попросил я его, — сделай кое-что для меня.
— Все незначительное.
Он положил щетку для волос и начал припудривать свое лицо, чтобы скрыть красноту, говорившую о том, что он находился в безвоздушном пространстве. Этого я не понимал. Краснота на лице выделяла тебя из общей массы людей, говорила о том, что ты межпланетник, но кто бы стал стыдиться этого?
— Ты будешь руководить погрузкой для следующего рейса? — спросил я.
Втирая пудру концами пальцев, он утвердительно кивнул.
— Я хочу погрузить кое-что на борт, — сказал я.
— Это «кое-что» каких размеров? — спросил Луи. Я пожал плечами:
— Около пяти футов в длину. Возможно, три фута в обе стороны в ширину, самое большее. Но оно немного сожмется.
Луи поднял подбородок и куском черного бархата слегка провел по всему лицу.