Они все еще копошились.
Еще минуту они, сдерживая тошноту, барахтались в массе грязи и крови, пытаясь помочь ослабевшему Гуденау. Наконец, волоча его за руку, они выползли на сухой песок, поставили Гуденау на ноги и от площадки побрели к маленькому прудику – там, поднимая брызги, они отмыли руки и, черпая воду горстями, смыли грязь со щек и соскребли ее с коленей и локтей.
Они с минуту посидели. С рук и с лиц стекала вода. На ранчо, на автостоянке и в палатках было тихо. Стрелки отсыпались перед завтрашним днем. Из глубины заповедника донесся жутковатый реквием, и они покрылись мурашками. Это раздирали душу воем койоты.
Коттон повел их по огороженному проходу, тому самому, по которому гнали из загонов животных, но шел медленно, почти неохотно. Был уже четвертый час ночи.
Ясного плана у писунов не было – только простая цель: любым путем вызволить из загона тридцать бизонов, обреченных умереть на следующее утро. Дело, однако, было в том, что они лишь смутно представляли себе эти загоны. Писунам они представлялись чем-то вроде корраля, в котором достаточно просто открыть ворота. Но это совсем другие ворота, поняли они, подойдя к загону. Через эти ворота бизонов просто выпускают на площадку для отстрела, чтобы там их прикончить. Должны быть еще ворота на противоположной стороне: туда загоняют бизонов перед началом охоты. Если их открыть, бизоны окажутся на воле, разбегутся по заповеднику, и это спасет их от казни на целых два года. Теперь они стали понимать, что найти эти ворота и выпустить узников на волю не проще, чем сыграть в хоккей на том свете.
Они пошли вдоль ограды. И вдруг окаменели. Оки услышали, учуяли рядом огромных зверей.
Было совсем темно. В щели забора ничего не было видно. Но они услышали фырканье и топот, в их ноздри ударил горький, дикий и первобытный запах, и внезапно, сопя и топоча, к ним приблизилось огромное, не меньше динозавра, существо: горячее дыхание пахнуло им в лицо, и они отпрянули, обдирая кожу на локтях, роняя свой рогатый талисман и цепляясь о землю прикладом винтовки. К забору кинулся один из быков.
Они осмотрели ограду. Высотой в восемь футов, она состояла из бревенчатых перекладин толщиной с железнодорожную шпалу, привинченных к столбам около фута в диаметре. Иначе, очевидно, нельзя было удержать пленников. С этой стороны ворот не было.
Они завернули за угол. Сюда, на пастбище, прямоугольник загона выходил своим основанием. Они прошли мимо грузовика с надписью и эмблемой на борту, рядом лежало прессованное сено. Коттон сказал, что теперь разговаривать можно, только негромко – ранчо и славные охотнички уже довольно далеко. Впрочем, так можно всю ночь прошататься – он влезет наверх и посмотрит.
Забравшись на третью снизу перекладину, он дождался, пока немного разойдутся облака,. и махнул остальным. Они залезли вслед за ним, привстали на цыпочки и вгляделись в то, что сперва показалось им лабиринтом. Когда глаза привыкли к темноте, они увидели, что ограниченный оградой прямоугольник разделен внутренними стенками на четыре квадрата, а бизоны как будто бы находятся в дальнем правом отсеке, выходящем к воротам и проходу, который ведет на площадку для отстрела. Поверх внутренних перегородок, сбитых из таких же тяжелых бревен, на высоте восьми футов были настелены для прохода узкие доски. Писуны спрыгнули на землю.
– Проклятье! – сказал Коттон. – Не думал я, что мы наткнемся на такую махину. Жаль, что вчера мы не подошли поближе и не посмотрели.
– Мы же не знали, что сюда вернемся! – ответили они хором.
– Ладно. Надо найти ворота и сообразить, что делать дальше. Придется кому-то пройти поверху по этим доскам.
Остальные запаниковали:
– Только не я!
– Еще упадешь!
– Они мигом затопчут!
– Я высоты боюсь! Коттон вздохнул:
– Трусы несчастные. Ладно, я сам.
– Нет, – вмешался Гуденау, – ты и так много сделал. И Тефт тоже. Так будет нечестно.
Шеккер влез с одной из своих вечных шуточек:
– Может, войдешь к бизонам, как тореадор?
Он накинул на руку воображаемый плащ и притопнул ногой:
– Торо! А ну-ка, торо! Тут они на тебя поднапрут, а ты откроешь ворота и…
– В крематорий его! – набросились все на Шеккера.
– Придумал! – оживился Лалли-1. – Бросим жребий. Кто вытянет самую короткую соломинку, тому и идти. Сейчас я соломы надергаю.
Он убежал, притащил соломинки и, прежде чем кто-нибудь успел задуматься над его предложением, принялся раскладывать их по длине.
– Пусть только Коттон соломинки держит, – заявил Тефт. – Ты жухать будешь.
– Не буду!
– Даже когда я на стуле стою, у меня голова ужас как кружится, – канючил Гуденау.
– Темно, ни черта не видно, – сказал Коттон. – Ребята, а где Лалли-2?
Они поглядели по сторонам. Вечно приходится искать этого вонючку – то под койкой, то в лесу!
– Стой! – взмахнул рукой Коттон.
Одним прыжком он взлетел на третью перекладину. Остальные, покидав соломинки, последовали за ним.
А Лалли-2, уже вне пределов досягаемости, полз на карачках по узкой доске к центру загона. И это для него было до того серьезно, что он даже подушечку с собой не прихватил. Летний лагерь брал лошадей напрокат в одном пансионате около Финикса: зимой там держали лошадок для пижонов-постояльцев, а летом стремились пристроить их в место попрохладнее. В большинстве своем это были ленивые животные, которых приходилось хорошенько стегать, чтобы с рыси они перешли в галоп. Лалли-2 панически боялся отданной в его распоряжение немолодой кобылы по кличке Шеба. Он наотрез отказался ездить на ней и даже садиться в седло. Однажды вечером, в первые дни их жизни в лагере, Коттон не мог найти Лалли-2, отправился на розыски и обнаружил его у ограды коралля беседующим с Шебой. «Ты мама-лошадь? - спрашивал Лалли-2. - У тебя есть детки?» Потом он перелез через ограду, подошел к кобыле, обнял ее за шею и зашептал: «Шеба, знаешь, куда я ухожу спать дома? В сауну. Там, под каменкой, живет народец - бубуки. Сотни бубук выходят ко мне и со мной спят». Лошадь фыркнула и ткнулась носом в его пижаму. «Когда у тебя рождались детки, - спросил Лалли-2, - ты оставалась с ними или бросала их одних и убегала на волю?* Коттон принес из сарая уздечку, помог мальчику забраться в седло и поводил лошадь по кругу. На следующий день Лалли-2 ездил сам. После этого он почти не слезал с лошади. Он шептал что хотел на ухо старой кляче, а она уж старалась для него, как цирковая. В лагере они завоевали первое место на родео.
Ухватившись за столб и подтянувшись, Коттон полез наверх. Как он и думал, за ним последовали остальные. Стоит дать им пример, и они на все готовы. Лалли-2, кстати, оказался не таким уж бесстрашным. Он остановился на полпути и ждал их.
Леса были сделаны из пары сбитых вместе узких досок, приколоченных поверх внутренней стенки, разделявшей прямоугольник пополам. В темноте доски казались уж совсем узенькими, как ученическая линейка, а перегородка – высокой, как небоскреб. И писуны поползли гуськом, как разведвзвод, – мальчишки из Кенилуорта и Рокки-Ривер, из Мамаронека и с 64-й улицы в Нью-Йорке, из Шейкер-Хайтс и Кенилуорта. Устройство загона постепенно становилось понятнее. Четыре квадрата, четыре больших отсека, в которых должно было размещаться во время клеймения все стадо, нужны были, чтобы разбить поголовье на удобные группы и отсечь от него особей, предназначенных для вакцинации. Бизонов поодиночке можно было загонять в маленький ромбовидный загончик посредине большого прямоугольника, а оттуда – в железную клетку, в которую бизон попадал, как в ловушку; там животное фиксировали, пока ветеринар делал укол. К счастью, доски по необходимости были настелены поверх всех внутренних загородок и ворот, ибо ни один нормальный человек не рискнул бы просто войти в загон.
Когда писуны достигли середины загона-клетки, ветер разорвал облачную пелену и ползший впереди Лалли-2 замер. Поскольку остальным ничего не было видно, они, держа друг друга за руки и балансируя, поднялись на ноги и выглянули у него из-за спины. Тут Лалли-2 ахнул. Перед ними во всем своем великолепии стояли бизоны.
Бизон – самое крупное и самое грозное животное, на которое когда-либо охотились на Американском континенте. Бизон достигает шести футов в холке – и это не считая горба, имеет более девяти футов от головы до хвоста и весит от 2 тысяч до 2600 фунтов, а самка – всего на несколько сот фунтов меньше. Тело бизона от мощной груди, головы и горба сужается вдоль спины, так что изящный кострец опирается на тонкие лодыжки и небольшие копытца задних ног. Пучки шерсти висят у него под мордой, на шее, на ногах и на хвосте. Даже в тусклом лунном свете изогнутые, словно резные рога бизонов посверкивали, под гладкими шкурами перекатывались мышцы, а в глазах прыгали огненные искры. И они были сами не свои. В нормальной обстановке человек может сообразить, чего ждать от бизона, но поведение этих животных, угнанных с обычного пастбища, лишенных привычной свободы, известной им с рождения, отрезанных от стада, уже три дня живущих без воды и пищи, раздраженных незнакомыми звуками и запахами, – их поведение было непредсказуемым.
Например, прежде они никогда не занимались тем, чем теперь. В старые времена одним из самых замечательных зрелищ в весенних прериях были круглые проплешины с целиком вытоптанной травой. «Ведьмины следы», называли их первопоселенцы, не зная, чья это работа. А оставлял такие круги бизон, ходивший кругами вокруг самок и детенышей и оберегавший их от волчьих стай. И вот теперь, учуяв запах человека, их нынешнего смертельного врага, втянув раздувающимися ноздрями этот запах, который впервые стал означать для них смерть, быки, составлявшие половину стада, выступили вперед и загородили коров, фыркая, топая копытами и наклонив головы, чтобы поддеть на рога любого обидчика.
Но обижать их никто не собирался. Напротив. Там, наверху, шестеро мальчишек, вцепившись друг в друга, задрожали при виде бизонов. Писуны в испуге развернулись и поскорее отползли назад к середине загона. Там, свесив ноги, они уселись рядком, как птицы на ветке, и попытались переварить увиденное. Их подавляла тяжесть предстоящего дела. Чтобы освободить стадо, надо сначала провести его через фиксирующую клетку, потом – через большой загон. Для этого надо открыть ворота: одни между загоном, где сейчас находятся бизоны, и фиксирующей клеткой, вторые – между клеткой и большим загоном, третьи – в наружной ограде, откуда стадо вырвется на волю. И через эти ворота им предстоит прогнать криками или уговорами огромных, в тонну весом, зверюг, злобных, как черт, и издерганных, как они сами.
Нащупав под носом корочку засохшей крови, Коттон содрал ее, не переставая размышлять. Потом сказал, что дело не такое трудное, как может показаться. Вот что нужно сделать. Вторые и третьи ворота они преспокойно откроют прямо сейчас – тут проблем не будет. Он, Коттон, останется здесь, над клеткой, у ворот № 1. Остальные вылезут, тем же путем, каким пришли, завернут за угол и подойдут к тому отсеку, где находится стадо. Это привлечет бизонов к ним и отвлечет их от Коттона. Тогда Коттон спрыгнет вниз, откроет ведущие в клетку ворота № 1, заберется обратно, и, когда все будет готово, остальные залезут на ограду под носом у стада и все, как один, начнут – но только не орать, а размахивать шляпами и стучать по перекладинам. Тогда стадо промчится мимо Коттона и проскочит одни ворота за другими.
– Ясно? – спросил Коттон. – Усекли?
Он понимал, что они застыли от ужаса.
– Так вот, – решительно продолжал он, – ты, Тефт, по дороге откроешь ворота № 2 и № 3. И Бога ради, когда окажетесь на месте, а я спрыгну вниз, чтобы открыть эти ворота, дайте мне время залезть обратно, а уж потом поднимайтесь сами. И помните: для этого мы здесь. Ладно, начали.
Никто не шевельнулся. Коттон уже пришел в отчаяние, но тут Лалли-1, от которого этого никак нельзя было ожидать, Лалли-1, испугавшийся не бизонов, а того, что его брат станет героем дня, встал на четвереньки и пополз, а за ним тронулись остальные.
Коттон смотрел им вслед. С этой компанией никогда не угадаешь, как повернется дело. Они не лучше бизонов. Он следил взглядом, как Тефт спрыгнул вниз, открыл ворота № 2 на противоположной стороне клетки, как он снова влез наверх, дополз до наружной ограды и открыл ворота № 3. Потом все пятеро исчезли во тьме.
Коттон прикинул, сколько времени им нужно, чтобы обойти загон. Спешить они не станут, тут он не сомневался – потащатся, поджав хвосты. Потом Коттон заметил, что стадо задвигалось. Он привстал, почти ничего не видя, но чувствуя, что происходит что-то. Ему показалось, что бизоны зашевелились и повернулись мордами к наружной ограде. Коттон услышал фырканье и топот. Густые облака не давали разглядеть, пришли ли писуны на место, – должно быть, пришли и готовятся к штурму стены: это и привлекло внимание стада. Коттон натянул под подбородок завязку подшлемника. Хотел помолиться, но во рту пересохло.
Он сиганул вниз. Ворота были заперты на цепь и засов. Едва коснувшись подошвами грязной земли, он схватился за цепь, выдернул засов и, ухватясь за перекладину, настежь распахнул ворота; потом без промедления бросился к ограде, цепляясь руками и ногами, в едином порыве взмыл наверх, пока бизоны не успели поддеть его на рога.
Далее события развернулись столь стремительно, что Коттон едва не свалился вниз. Как ему показалось, под наружной оградой замелькали шляпы. Потом послышался чудовищный топот и гул, шляпы исчезли, раздался треск, в воздух взлетели щепки, и Коттон успел подумать: «О Боже, они пробили наружную ограду…» Затем внизу, под ним, бизон и две самки попытались протиснуться через открытые им ворота, клетка заходила ходуном, Коттон упал ничком, вцепившись пальцами в доски, а осатаневшие бизоны проскочили через ворота № 2 в большой загон и, вместо того чтобы бежать к воротам № 3 и поставить на этом точку, описали круг и рванулись обратно в тот отсек, из которого выскочили и где оставалось остальное стадо.
Будь его воля, Коттон бы в голос выматерился. Будь он плаксой, он бы запрудил весь загон соленой водицей разочарования. Но вместо этого он спрыгнул вниз и – черт с ней, с опасностью! – закрыл ворота № 2, вышел через ворота № 3, миновал грузовик и прессованное сено, отдуваясь, завернул за угол и двинулся вдоль наружной ограды, повторяя про себя: «Не дай Бог! Не дай Бог, если бизоны прошибли стенку, когда на ней сидели ребята… Это моих рук дело! Я убийца. Они погибли – все до одного…»