– Мне жрать охота, – ныл Шеккер. – Хочу сандвич с салями, с маринованным огурчиком, а потом – земляничного мороженого.
– Останавливаться не будем, – ответил Коттон. – Сам знаешь – времени в обрез.
– Я бы тоже чего-нибудь слопал, – сказал Лалли-1.
– Помираю жрать хочу, – повторил Шеккер. – Желаю жратвы, королевской жратвы.
Он перелез через борт и спрыгнул на мостовую. Погрыз ноготь и добавил:
– Езжайте дальше без меня.
– И без меня, – вставил Лалли-1. – Нечего тут командовать, Коттон.
Коттон разозлился. Грузовик остановился на красный свет у въезда в Флагстафф. Теперь зажегся зеленый.
– А ну, полезай назад!
– Пошел ты! – ответил Шеккер. – Я и так всю дорогу в кузове не жрамши.
– Как захотим, так и сделаем! – выпалил Лалли-1.
Коттон не собирался вступать в пререкания. В окне кабины показались головы Тефта и Гуденау.
– Ладно, пусть остаются! – решил Коттон. – Поехали!
Тефт подчинился. Грузовик тронулся, а раскольники пошли себе по тротуару, но никому не верилось в происходящее. Неужели среди писунов разброд – шмяк, бряк и в стороны, и это на пустом месте, да еще у самой цели! Они еще не доехали до следующего перекрестка, а Коттон уже колотил в окошко кабины и кричал Тефту, чтоб тормозил. Через минуту их нагнали Шеккер и Лалли-1. Коттон сказал: ладно, лезьте пока в кузов, все проголодались, и, пожалуй, стоит подкрепиться. Пусть посидят в машине, а он разведает, что к чему – Флагстафф место бойкое, не чета этой дыре Прескотту. Коттон пересадил Гуденау в кузов, сам сел в кабину рядом с Лалли-2, и грузовик тронулся.
На пересечении с центральной улицей Тефт свернул направо. Это было национальное шоссе №66, главная магистраль между Востоком и Западом. В добрые старые времена, ориентируясь на высокую сосну с обрубленными сучьями, известную как «флагшток», сюда заезжали на ночевку фургоны пионеров. Теперь от города Флагстаффа [2] был день пути до Лос-Анджелеса, а на его центральной улице, отрезке шоссе № 66, расположился настоящий караван-сарай: дешевые мотели, лужи в бензиновых разводах, грязные сортиры, чахоточные официантки, тонизирующие таблетки, хлебные огрызки, рваные покрышки, бумажные пеленки, пустые сигаретные пачки и комки кофейной гущи. Ночью улица выглядела зазывно, днем – удручающе. Коттон велел Тефту куда-нибудь свернуть, подальше от этого клоповника. На часах у Коттона было без девяти два.
Спасаясь от родительского внимания, непредсказуемые приступы которого выводили его из равновесия, Билли Лалли уходил в им самим сотворенный мир фантазии, в одиночество, куда не допускался никто. Сложность заключалась в том, что, как обнаружил Билли, чем глубже погружался он в себя, тем больше преимуществ появлялось у него перед старшим братом Стивеном, так что одиночество стало для него спасительным и необходимым. К этому привычному уединению добавились инфантильные привычки. Но Билли Лалли не только мочился в постель и не вынимал палец изо рта - он еще страдал ночными кошмарами. Дважды родители отдавали его в специальные школы, но потом сами забирали и везли с собой в путешествия. На протяжении его жизни Билли Лалли лечился у четырех психиатров, к одному его возили в Швейцарию, но там родители быстренько помирились и навострили лыжи. Ему было двенадцать лет - он был самым младшим в лагере, да туда и не принимали детей такого возраста, но как бы родители уехали в Кению, не пристроив обоих сыновей? Начальника уговорили сделать исключение. В домик к Коттону Билли Лолли попал не сразу. Сначала он оказался в другом домике, залез там под койку со своей, взятой из дому, поролоновой подушечкой и свернулся клубком в спальнике. Тогда мальчишки вытащили его оттуда, а он орал так, словно его вытаскивают из материнского чрева. Потом он залез обратно. Его снова вытащили. Так оно и продолжалось, пока проходивший мимо Коттон не забрал его к себе. У них в домике, заверил Коттон, Билли Лалли может прятаться сколько влезет - хоть под койкой, хоть на дереве, хоть в пещере, словом, где вздумается.
– Притормози, – сказал Коттон. – Вон там. Ты паркуйся, а я поеду на разведку.
Он вылез из кабины, пересек темную улицу, заглянул в освещенное окно, вернулся к машине и велел всем вылезать. Это местечко сойдет. Они повыпрыгавали из грузовика, мотор выключать не стали, а винтовку положили на дно кузова.
Закусочная работала круглосуточно. За стойкой шипели сковородки, между шаткими столами нашлось место для механического кегельбана. Два парня пили пиво и играли в кегли, а на полу, головой к стене, дремал пожилой седовласый индеец навахо в зеленой вельветовой рубашке. Писуны расселись рядком у стойки и живо заказали то, что предлагалось в висевшем на стенке небогатом меню: по стакану молока и по два гамбургера на брата. У костлявого, остролицего бармена глаза были налиты кровью, словно кетчупом. На стене рядом с меню красовалась табличка: «Если просишь ты кредита, отвечаем: «А иди ты!» В кегельбане грохотали шары и звякали колокольчики, но, когда партия закончилась, в закусочной воцарилась тишина – только скворчал жир на сковороде да Дедуля Джонс и Гледис Найтс через пять транзисторов наяривали свой кошачий концерт.
Парни, игравшие в кегли, взяли стаканы, двинулись к стойке и остановились за спиной у шести мальчишек. Обоим было лет по двадцать, у обоих – длинные баки, джинсы в обтяжку, широкие ремни с солидными пряжками и пижонские ковбойские рубашки.
– Вы что тут в такой поздний час делаете, молокососы? – спросил один.
В ожидании гамбургеров писуны потягивали молоко из пакетов.
– А чего это у вас у всех радио орет? – спросил другой.
– Мы музыканты, – ответил Шеккер. – Рок-группа. Ударник, четыре гитары и солист. Из Лос-Анджелеса.
– Музыканты? Хм. И как же ваша группа называется?
– Наша? «Групповуха».
– А потом мы переименовались в «Покойничков», – вставил Гуденау, – но уж больно это мрачно звучит.
– И как же вас теперь кличут?
– «Люди без комплексов», – ответил Шеккер.
– Да ну?
– Смотри сам, дружище.
Они повернулись к парням спинами – на куртках стояли эмблемы лагеря «Бокс-Каньон» ЛБК. Поглядев, парни перевели глаза на головные уборы, лежавшие на стойке.
– Хотите фото с автографом? – спросил Лалли-1.
– Или наш последний диск, – предложил Гуденау.
Парней с бакенбардами это ничуть не позабавило.
– Я спрашиваю, чего вы здесь так поздно одни делаете, – сказал один. – Ясен вопрос?
– У вас на Западе, – ни с того ни с сего изрек Тефт, – все равно все давно все г…
– У нас турне, – ответил парням Шеккер. – Мы ищем таланты. Открываем новых звезд эстрады.
– Ага, – кивнул Лалли-1. – Ну-ка спойте. Вы на всю страну прогремите, если нам понравится.
– Мы из летнего лагеря под Прескоттом, – пришлось вмешаться Коттону. – Возвращаемся после похода с ночевкой.
– Пешком?
– На машине.
Один из парней фыркнул:
– Откуда у вас водительские права, малявки?
– Учитесь играть на гитаре! – посоветовал Шеккер. – Станете похлеще Саймона и Гарфункеля [3].
– Болтунов сопливых, – начал один из парней и плеснул пива Шеккеру в молоко, – вот кого не терплю.
– Да ты знаешь, кто мой папаша? – завелся Шеккер.
– Ладно! – Коттон соскочил с табуретки. – Ладно, пошли, ребята.
Он достал бумажник, бросил на стойку пять долларов и указал на выход:
– Идемте. И так опаздываем.
– А поесть как же? – заупрямился Лалли-2.
– Идем, говорю! – рявкнул Коттон, да так, что индеец в зеленой рубашке проснулся, а бармен уронил банку с горчицей, после чего все пятеро попрыгали с табуретов и как ошпаренные кинулись к дверям.
– Не бежать! Идти не спеша! – тихо проговорил Коттон. – Спокойненько садимся в этот чертов грузовик, едем себе, назад не оглядываемся, ведем себя естественно. Но не останавливаемся!
Они дошли до грузовика, заняли места в кузове и в кабине, и Тефт отрулил от бровки, когда дверь закусочной распахнулась и оттуда вышли парни с бакенбардами.
– С чего это мы драпаем? – спросил Гуденау, сидевший теперь в кабине рядом с Коттоном. – Ты что, сдрейфил?
– Они в увольнительной, – ответил Коттон. – Ищут, к кому бы придраться. А нам нельзя рисковать.
– Вот те на! – пробормотал Тефт, повернул налево, выехал на пересечение с шоссе № 66 и в ожидании зеленого света посмотрел в зеркальце заднего вида. – Беда! По-моему, это те самые – местная мафия.
– Посмотрим, сядут ли они нам на хвост, когда мы повернем. – Светофор переключился, и Тефт положил руку на рычаг. – Ну как, едут за нами?
– Ага.
Коттон постучал в стекло у себя за спиной и крикнул тем, кто ехал в кузове, чтобы пригнулись, а сам с остервенением треснул подшлемником по щитку.
– Черт! Почти доехали, а тут нарвались на этих, да еще Шеккер начал кривляться и строить из себя нью-йоркца. Ладно, пока не выехали из города, не забывай про ограничение скорости. Нам только дорожной полиции на голову не хватает.
Они поползли со скоростью тридцать пять миль в час мимо мотелей и бензоколонок, потом еще с полмили тянули на сорока пяти, ожидая, когда же появится отменяющий знак. Коттон спросил, что у парней за машина, и Тефт ответил: кусок железа, «плимут», модель 1963 года, был когда-то крик моды, но он, Тефт, так понимает, что они поставили на этом «плимуте» форсированный двигатель, восемь цилиндров, оборотов до фига – нашу колымагу мигом обгонит.
– Чего им надо? – нерешительно спросил Гуденау.
– Сцапать нас, – ответил Тефт. – Как только выедем из города, они нас обойдут и прижмут к обочине.
– А потом?
– А потом продемонстрируют нам свои таланты.
– Какие еще таланты?
– Какие? Музыкальные.
Внезапно фары у них за спиной мигнули раз, другой, третий, лимузин взвыл, поравнялся с ними и пошел параллельным курсом, хотя Тефт выжал газ. Потом «плимут» вырвался вперед и начал забирать вправо, нависая над грузовиком и оставляя простой выбор: либо столкнуться, либо затормозить. Пока хватало духу, Тефт не нажимал на тормоз.
– Коттон, – в конце концов произнес он. – Этого я не умею. Нос не дорос.
– Тормози, – принял решение Коттон. Гуденау закрыл лицо руками.
– Что же нам теперь делать?
Тефт плавно затормозил, свернул с шоссе, и грузовик, запрыгав по обочине, остановился, а «плимут» встал у них перед носом с потушенными фарами. В свете фар их грузовика хорошо были видны широкие, гладкие покрышки «плимута» под гоночными обводами и четыре фырчащих выхлопных трубы под его днищем.
Парни медленно шагали в сторону грузовика. Даже теперь в них не чувствовалось ни угрозы, ни злости. Оба были выбриты и опрятно одеты – совсем как старина Лимонад. Но было и отличие, пугающее отличие. Старина Лимонад был глуп. А эти просто не считали нужным думать. Лимонад был под завязку набит мелкими страстишками и прописными истинами. У этих внутри было пусто.
Коттон положил винтовку на пол, велел остальным сидеть и не дергаться, высунул голову из окна и тем троим в кузове тоже приказал сидеть тихо и от шуточек воздержаться.
– Ба! – сказал один из парней. – Да ведь это «люди без комплексов»! Какая встреча!
– Убери-ка фары, – сказал второй. Тефт выключил свет.
– Вы покусеньки забыли, – сказал один.
– А ну, вылазьте, – сказал второй.
Заложив пальцы за ремень, парни стояли на краю шоссе и ждали, пока все шестеро не вылезли и не выстроились напротив, у борта грузовика.
– Лагерь ваш под Прескоттом, а едете вы в Альбукерк. Это как же понимать? – спросил один.
Никто не ответил.
– Надо мотор заглушить, – сказал другой и полез в кабину, но сразу оттуда вынырнул. – Да тут ключей нет, будь я неладен.
– А, она у них от проволочки заводится, – просиял первый.
– Слушайте, чего вы вяжетесь? – спросил Коттон.
– Полегче, – сказал парень. – Поглядим, чем вы еще богаты.
Он заглянул в кузов.
Вслед за ним в кузов сунулся и второй парень, потом оба выпрямились и с ухмылкой уставились на шестерых мальчишек, выстроившихся в цепочку у грузовика, на их встревоженные, напряженные лица. Мимо одна за одной шли машины.
– Ночью такие чудеса не часто встретишь. Шесть молокососов угнали машину, а в ней добра навалом: и шляпы диковинные, и огрызок подушки, и бизонья башка с дыркой от пули.
– Чего вы вяжетесь? – повторил Коттон.
Один из парней поскреб затылок:
– А я почем знаю?
– Понятия не имею, – поддержал второй.
– Вот чего, – сказал первый. – Придется сообщить полиции во Флагстаффе, чего мы тут обнаружили. Про угон скрывать не положено. Они нам еще спасибо скажут.
– Правильно, – согласился второй. – Сразу видать, что ты – настоящий талант.
– Я сейчас вам одну штуковину покажу, – сказал Тефт.
– Валяй!
Тефт стоял у открытой кабины. На пять секунд он скрылся за дверцей. Раздался щелчок. Тефт появился из-за дверцы и упер ствол винтовки о скошенный борт грузовика.
– Э, да у вас пугач, – сказал один из парней.
– Хорошо смеется тот, кто смеется последний, – ответил Тефт.
– У тебя духу не хватит выстрелить.
Тефт сделал шаг назад, повернулся, поднял винтовку и нажал на спуск. Вслед за сухим щелчком что-то жахнуло, потом издало скорбный вздох, и «плимут» заметно осел на правый бок. Тефт прострелил шину. В аэропорту Кеннеди его погрузили в самолет как арестанта. Всем заправлял его папаша: он поднялся вместе с Тефтом в самолет и стерег сына, пока не откатили трап. В самолете было еще восемнадцать мальчишек, летевших в Финикс, да еще десяток должен был сесть на промежуточной посадке в Чикаго. Там никто не должен был сойти. Однако Тефту это удалось. В Чикаго служащие авиакомпании побегали за ним по всему аэровокзалу, с трудом отловили его и с не меньшим трудом втащили обратно в самолет. До Финикса посадок больше не предвиделось, и Тефт сделал все от него зависящее, чтобы этот полет надолго запечатлелся в памяти экипажа и пассажиров. После того как на высоте 35 тысяч футов он чуть было не открыл аварийный люк, второй пилот привязал Тефта к креслу. Над Канзасом стюардесса отпустила его в клозет. По дороге туда Тефт выдрал из потолочного люка кислородную маску, чем довел до истерики нескольких пожилых дам, которые свято уверовали в то, что салон разгерметизирован и им теперь крышка. В клозете Тефт заперся и отказался выходить. Пока второй пилот ковырял отверткой защелку с надписью «Занято», Тефт забил сток туалетной бумагой, бумажными полотенцами и мылом и пустил воду, залив таким образом весь пол. Его привязали к креслу у иллюминатора и приставили к нему стюардессу. Но когда под крылом показался штат Нью-Мексико, он прекратил борьбу и с открытым ртом уставился в окно. Лоренс Тефт-третий жил в Мамаронеке, штат Нью-Йорк, такие пейзажи видел только в кино и не верил, что эти бескрайние, отливающие красным просторы существуют на самом деле.
Вовремя среагировать писуны не успели. Отделенные от парней грузовиком, они стояли по стойке «смирно», как оловянные солдатики. Не успели парни и глазом моргнуть, а Тефт уже перезарядил винтовку, щелкнул затвором, изогнулся и, уперев ствол о борт грузовика, прицелился прямо в них.
– Духу у меня хватит. – сказал Тефт, пожалуй, чересчур громко. – Патронов тоже. Мотайте в Флагстафф, пока я одному из вас не залепил пулю в ухо. С такого расстояния я не промажу. Так что гуляйте, пижоны, а не то кто-то из вас явится домой со свинцовой серьгой в ухе.
Парни уставились на него.
– Вы что, оглохли, дешевки? – заорал Тефт. – Марш отсюда!
– Ох, ты и ответишь за это, малыш, – сказал один из парней.
Парни развернулись и пошли, похрустывая гравием, и фигуры их то увеличивались в полосах света, то укорачивались, попадая в темноту. Когда они удалились ярдов на сто, Коттон вышел из оцепенения:
– Живо в машину! Едем!
Они полезли в кабину и в кузов. Коттон отобрал у Тефта винтовку, разрядил ее, грузовик рванул и помчался по шоссе. Уж тут они дали себе волю:
– Ура, Тефт!
– У Тефта духу хватило!
– Дорогу героям!
– Свинцовые сережки!
– Нас просто так не остановишь!
– Тефт, чертяка, у меня нет слов! – ликовал Коттон. – Чудеса, да и только!
Флагстафф по-английски и означает «фтагшток».
Популярные тогда американские эстрадные певцы.