– Хорошие леденцы – «Ребячья нежность»! Ешь! – говорил Элен, сидя на краешке железной тюремной койки и с любопытством глядя на ясновидца. – Раз ты друг Дока, можешь ничего не бояться.
– А что это за Док? Я его не знаю.
– Зато он тебя знает. Считай, тебе повезло.
– Док –это какой-то доктор?.. Но я не знаю никаких докторов.
– Нет, он не взаправдашний доктор. Он ловит разных морских жучков.
– О, тогда я его помню! Однажды я угостил его обедом.
– Ну вот, а он тебя угощает леденцами.
– Боюсь, что я не стану их есть.
– Почему?!
– Скажите моему другу Доку, что в душу мою проник яд жадности. Я очень люблю леденцы. До вчерашнего дня я крал по одному леденцу и искуплял свое маленькое преступление стыдом. Но вчера меня обуял непомерный аппетит, и я взял сразу три. Директор магазина, оказывается, знал, что я беру по одному леденцу, и закрывал на это глаза. Но когда я взял три, он не стерпел. Я на него не в обиде, он поступил правильно: кто знает, что я совершил бы на следующий день. Быть может, у меня возникло бы более опасное желание… И вот я хочу наказать себя: я буду нюхать эти леденцы, но к ним не притронусь.
– Ты что, чокнутый? – спросил Элен.
– По-видимому, – отвечал ясновидец. – Хотя утверждать не берусь. Ведь у меня нет почвы для сравнения: я не знаю, как чувствуют себя другие.
– Ну ты и разговариваешь – навроде Дока, – сказал Элен. – Ни слова не пойму.
– Как он, кстати, поживает?
– Не очень хорошо. Мучается!
– Да-да, я теперь припоминаю. Я еще тогда обратил внимание, что его душа одета саваном одиночества. Еще тогда мне было за него боязно.
– Нет, ей-богу, словечки у тебя – прямо как у Дока! – восхитился Элен. – Знаешь, из-за чего он мучается? Из-за бабы.
– Что ж, этого следовало ожидать. Если человеку холодно, он ищет тепла. Если человек одинок, от этого есть только одно лекарство. Почему же он не возьмет эту женщину в жены?
– Она не хочет с ним жить… пока.
– Что ж, бывает. Такое уж они племя.
– Кто?
– Женщины. А что значит «пока»? Разве потом что нибудь изменится?
Элен уставился на ясновидца дикими, стоячими глазами. Этот человек разговаривает, как Док. Может, он даст совет? Однако напрямую говорить с ним не стоит.
– Можно тебя спросить?
– Да, пожалуйста.
– Только это не настоящий вопрос… В жизни ничего этого нету… не знаю, как сказать…
– Стало быть, вопрос гипотетический?
– Ну да, вроде как шутка! Дело, значит, такое. Один человек попал в беду, мучается…
– И что же?
– Никак беду не одолеет. А у него есть друг…
– Друг, это, наверное, вы? – спросил ясновидец.
– Нет! Совсем другой парень! – замахал руками Элен. – Не помню, как зовут… В общем, попал человек в беду. Есть один способ, как с ней справиться, но сам он ничего сделать не может. Значит, это должен сделать друг? Как думаешь?
– Да. На то он и друг.
– Даже если тому человеку будет больно?
– Да, даже если очень.
– Даже если нет полной надежды?
– Да. Я не знаю, как обстоит дело с вашим Доком, но знаю, как обстоит с вами… Если вы его любите, то, чтобы помочь, вы должны быть готовы на все – буквально на все. Даже убить его, если его мука неисцелима. Таков высший и горчайший долг дружбы!.. – Элен слушал затаив дыхание. – Я понимаю: то, что вы хотите совершить – жестоко. Убедитесь прежде, что иного выхода нет; затем усвойте – наказание неотвратимо. И последнее: очень возможно, что спасенный вами друг не захочет больше разговаривать с вами… Так что ваш поступок требует настоящей любви, великой любви! Такова ли ваша любовь к другу?
Элен шумно вздохнул.
– Я же говорю, ничего этого нету! Я спросил – вроде как загадку загадал. Гипа… в общем, шутка!
– А по-моему, – сказал ясновидец, – вы любите вашего Дока не на шутку!..
Никто не знает, каким образом человек становится великим. Быть может, величие всегда живет в нас – дремлет в темной бездне души, чтобы в один прекрасный день воспрянуть к свету; а может, оно проникает в тело извне, словно незримые космические частицы? Однако вот что доподлинно известно: величие пробуждается к жизни, к действию лишь силой необходимости; обретается человеком в муках; влечет за собою очищение, возвышение, нравственную перемену, после которой нет пути назад, к невинно-безответственному существованию.
Элен лежал под черным кипарисом, корчился, тихонько постанывал сквозь стиснутые зубы. Ночь длилась; луна зашла, отдав мир в объятия злой черной тьмы; и грудь Элена стеснилась таким безмерным, таким безысходным отчаянием и одиночеством, что Элен возопил о своей великой и страшной участи, как возопил некогда Он, думая, что Бог оставил Его…
Час за часом в душе Элена шла борьба, и лишь к трем часам в сердце настоялась решимость. Элен принял этот свой жребий, как прежде принял проклятое президентство. Он знал, что действует с судьбой заодно – и был спокоен. И, право, только поверхностный и скучный человек не счел бы его в эту минуту прекрасным!
Элен поднял с земли орудие судьбы – бейсбольную биту Уайти II – и выполз из-под ветвей черного кипариса, словно огромный серый кот.
Не прошло и трех минут, как он вернулся под дерево, упал ничком на землю и зарыдал.