— Полагаю, капитану захотелось бы, чтобы это сделал Курган Стогггул, — заявил Келикс.
Мертвая тишина повисла над палубой «Омалина». Волны бились о борт корабля, из шпигатов вытекала вода. Серые, словно стальные облака висели низко над морем. Команда беспокойно задвигалась, а Крон мертвенно побледнел, сжимая и разжимая кулаки.
Курган знал, что нужно быстро что-то сделать.
— Через великое море смерти Курион просил меня отдать ему последний долг. Келикс, я почту за честь исполнить его волю.
Собравшиеся на палубе вздохнули с облегчением — Курган ответил так, как подобает сараккону. Никто теперь и слова против него не скажет, даже Крон, лицо которого мало-помалу приобретало обычный темно-гранатовый оттенок.
— Отлично сказано, — одобрительно кивнул Келикс и протянул Кургану ракушку — полосатую, бежево-коричневую, довольно длинную и изогнутую. Внутренние завитки оказались нежно-розовыми. — Возьмите ее, регент.
Курган послушался. Изнутри ракушки возник розовый язычок. Когда Курган осторожно к нему прикоснулся, он оказался гладким, прохладным и жестким, как панцирь.
— Прежде чем тело опускают в воду, ракушка-саван покрывает его защитным слоем. В отсутствие тела капитана мы вынуждены использовать вот это. — Келикс показал красивый клинок с изогнутым кованым лезвием и рукоятью из шагреневой кожи. Конец рукояти украшал неограненный сапфир. — Любимый клинок капитана.
Келикс положил кинжал на розовый завиток ракушки, и он тотчас же стал кремово-коричневым. Через секунду язычок заскользил по кинжалу, покрывая его чем-то вроде защитной пленки.
— В море мы рождены и морем станем, — пропел Келикс. — В сердце океана, где зарождается жизнь, нет ни смерти, ни печали, лишь бесконечная радость перерождения.
Келикс кивнул Кургану, который бросил покрытый полосатой пленкой клинок в море. Не подняв брызг, оружие тотчас же пошло ко дну и вскоре исчезло так же бесследно, как и его хозяин.
Наблюдая за волнами, Курган пытался заставить себя думать о Курионе. Однако после того, как он соврал саракконам, его мысли путались. Если бы регент знал себя чуть лучше, то догадался бы, что лгал самому себе с тех пор, как вернулся из За Хара-ата. Но он оставался Стогггулом и не решался признать правду. И поэтому для того, чтобы не вспоминать о За Хара-ате, чтобы не помнить о ней, он отправился в Гавань на похороны Куриона. Однако регент продолжал размышлять. Даже среди саракконов он не мог спрятаться от собственных мыслей. Они метались в воспаленном мозгу, словно золотые рыбки в открытом море, и не давали думать о саракконском капитане, которого Курган считал другом.
— Все кончено, — объявил Келикс. — Теперь наш капитан — часть истории.
Моряки постепенно расходились. Разбиваясь на пары и тройки, они возвращались к повседневным делам.
— Мы отплываем через четверть часа, — сказал Крон.
— Ясно, — отозвался Курган, поворачиваясь к сходням.
— Ты можешь отправиться с нами, Курган Стогггул, — предложил Келикс.
— К сожалению, не могу, — грустно улыбнулся регент. — Надеюсь, в следующий раз.
У него были совершенно другие планы.
— Что они там делают? — спросила Элеана, нервно шагая по огромной пещере, которая вела на территорию рапп. Они смотрели в полумрак, наполненный приглушенными голосами. Раппы всегда отличались любопытством, а группа чужестранцев казалась чем-то совершенно необыкновенным.
Наватир, крепко сбитый блондин с короткой бородкой, высокими скулами и круглым кундалианским черепом, ободряюще посмотрел на спутницу.
— Скоро мы узнаем. — Его серо-зеленые глаза посерьезнели. — Если они нам что-нибудь расскажут. Слушай, а когда ты участвовала в Сопротивлении, то была так же нетерпелива?
— Я по-прежнему ощущаю себя бойцом Сопротивления, — просто ответила Элеана. — Каждый день кхагггуны убивают все больше невинных кундалиан. Почему мы теряем здесь время?
— Не знаю.
— Я тоже не знаю, в этом-то все дело. — Воительница качнула блестящими каштановыми волосами. На ее нежном лице с крупным сочным ртом отражались упрямство, талант стратега и готовность бороться с бедами и невзгодами. Хрупкая девушка казалась такой смелой, что поневоле возникал вопрос: «Почему она такая?» — Тебя не задевает, что у Рианы и Джийан так много секретов?
— Меня задевает все, что касается Джийан. — Наватир был одет в темно-красную тунику из тонкой блестящей ткани, неизвестной на Кундале. На толстом ремне висели два меча в расписанных рунами ножнах. Длинные блестящие лезвия были украшены гравировкой и гремели, как барабаны, когда он их сводил.
— Тогда почему они так себя ведут? Они что, не доверяют нам?
Наватир не нашелся с ответом. Однако Элеана не желала, чтобы он отмалчивался, ей нужны ответы на вопросы. В результате Реккк уступил не потому, что был слаб, а потому, что не хотел скрывать свою боль.
— Наверное, такова любовь. Я очень люблю Джийан, и она говорит, что тоже меня любит, — очень неуверенно начал Реккк. Элеана подошла поближе. Полуразумная мантия тут же обвилась вокруг девушки, словно желая защитить. — Разве это возможно?! Когда мы встретились, я был командиром отряда. Преследуя ее подопечного, Аннона Ашеру, я загнал его на эти самые холмы, к Каменному Рубежу, ее родине. Когда Аннон умер, она отдала мне его тело, чтобы предотвратить гибель других кундалиан. Не понимаю, как я мог совершить столько зла. Но раз я виновен, почему она полюбила меня? Если бы все было наоборот, если бы она была в’орнном, а я кундалианином, я никогда не простил бы ее.
Наватир замолчал, словно удивляясь собственной искренности.
— Ты не веришь, что Джийан честна в своих чувствах?
— Как она может меня любить? — с болью в голосе вопросил Реккк. — Как она может забыть, кем был я и кем — она? Когда Аннон умер, ее отдали мне. Она не желала становиться моей любовницей, изо всех сил сопротивлялась и боролась…
Элеана вздохнула и покачала головой. На Реккка было больно смотреть. Она собралась обнять его, но потом передумала. Девушка понимала, что такое страдание, страх за любимого и неопределенность. В За Хара-ате она сказала Риане: «Мы не должны скрывать то, что чувствуем. Когда ты далеко, я постоянно о тебе думаю. Когда ты рядом, мое тело трепещет. Раньше я никогда не ощущала ничего подобного». Шестое чувство, которым обладают лишь влюбленные, подсказывало ей, что Аннон все еще жив, что благодаря непонятному колдовскому обряду он теперь скрыт в теле Рианы.
— Я хорошо тебя понимаю, потому что недавно переживала нечто подобное, — молвила Элеана, обращаясь к Наватиру. — Любовь — покрытая мраком тайна, никто не знает, почему она приходит, подчиняет нас себе, а потом уходит. Единственное, что, как мне кажется, сумела уяснить я, — это то, что именно любовь изменяет нас. Только она, а не в’орнновская техномагия или кундалианская магия, потому что любовь рождается в сердце. Однако я в состоянии отличить сиюминутное желание от сформировавшегося решения. Как бы мне ни нравилось среди изгнанников, я скучаю по друзьям из отряда Сопротивления. Рядом с ними чувствуешь, что каждый день можешь сделать что-нибудь для освобождения кундалиан от в’орнновского рабства.
Наватир молча стоял, облокотившись о каменную стену.
— Реккк, мы не знаем, что с нами случится. Взгляни на себя, ты родился кхагггуном и с самого рождения привык убивать и калечить в угоду гэргонам. Затем ты стал подвергать сомнению все, в чем раньше и не сомневался. Тебя изменила любовь к Джийан. В каком-то смысле ты перестал быть настоящим в’орнном. Почему ты думаешь, что Джийан, в свою очередь, тоже не изменилась?
Вообще-то ответ на этот вопрос был прекрасно известен Элеане. Реккка мучила вина за то, что он совершил. А за время, проведенное в отряде Сопротивления, воительница поняла, что призрак прошлого может сделать настоящее просто невыносимым.
— Меня ведь изменили еще раз. Я не узнаю себя, когда смотрюсь в зеркало. Я Наватир, но не знаю, что могу. На мне волшебная мантия, но я не умею ею пользоваться. — Он смущенно покачал головой. — Постоянно приходится сталкиваться с новым и таинственным, а я не люблю секреты и тайны. — Реккк был довольно крепким и, тем не менее, почему-то терялся в огромной мантии. Его лицо напоминало сжатый кулак, а скулы — побелевшие пальцы, готовые ударить первого попавшегося. — А что, если она все-таки меня не любит? Вдруг она просто использует меня, чтобы отомстить?
— Надеюсь, ты сам в это не веришь?
— Как подумаю об этом, жить не хочется.
В таком состоянии Реккк сильно пугал Элеану. Ей казалось, он копает себе могилу, и она чувствовала себя беспомощной, не способной отнять у него кладбищенскую лопату.
Услышав цоканье когтей о камень, Элеана обернулась. По каменному полу пещеры к ним направлялась Тигпен. Тигпен, которая страшно злилась и чувствовала себя обиженной на весь мир. Тигпен, которая, едва начав рассказывать о яд-камнях, была просто не в состоянии остановиться.
Когда в переплетении солнечного света и теней Курган Стогггул увидел Риану и Элеану, стоящих вместе среди руин За Хара-ата, его каменные сердца заболели. Теперь, раскинувшись на украшенных драгоценными камнями подушках, он медленно выпускал ароматный дым лааги изо рта, закрывал глаза и переносился на каменные плиты площади в самом центре раскопок. Даже дурманящая дымка не успокаивала, и Курган в отчаянии скрежетал зубами. В За Хара-ате он, регент Кундалы, превратился в трясущуюся жертву. Наследник прославленного семейства Стогггулов чувствовал себя зеленым подростком, пускающим слюни при виде кундалианской девушки, которую взял силой. В тот солнечный день два года назад он излил на нее весь гнев и презрение к расе, которая тем не менее продолжала удивлять его собственную. Однако с тех же пор регент стал и ее рабом.
Пройдя сотни извилистых улочек, Курган по-прежнему был среди руин, в центре затерянного мира, среди стонущих плит и покрытого рунами камня. Распустив ткань рукава, он оставлял за собой нить, чтобы не заблудиться, и наконец выбрался из города. Увидев отряд кхагггунов, он тут же бросился к командиру и приказал взять в плен Элеану, Риану и Джийан. Однако, как бы Курган ни старался, он не смог найти площадь, где они остались. Каждый раз, когда ему казалось, что он идет правильно, в голове образовывался хаос, мысли текли медленно и вяло. По его приказу кхагггуны рассредоточились, постепенно расширяя зону поиска, но никого не обнаружили.
Просочившись в окно башни, ядовитый синий свет заиграл на полуопущенных веках Кургана. За окном шумел Аксис Тэр, когда-то столица северного континента, а сейчас — главный лагерь оккупантов Кундалы.
Курган сидел в своем кашиггене, развалившись на подушках, и полностью погрузился в транс. Это было его личное место отдыха, убежище, в котором он прятался от раздражающей вереницы законов, правил и предписаний. Быть регентом оказалось не так здорово, как он себе представлял. Протокол навевал на Кургана скуку, и, как и все в’орнны, он все же оставался марионеткой гэргонов.
Курган уже успел выкурить косячок, когда дзуоко принесла саламууун — наркотик с сильным психотропным действием. Распространение саламуууна контролировали Ашеры — кровные враги Консорциума Стогггулов. Хотелось скорее забыться, и, раскурив второй косячок, Курган стал мечтать об Элеане.
Он подслушал ее имя, тихонько приблизившись к девушке, когда она разговаривала с Рианой. Увидев ее в За Хара-ате, грациозную, как богиня, Курган потерял голову. Нужно было уходить, а он не мог пошевелиться, даже отвернуться от нее. Загорелые руки Элеаны с тыльной стороны были трогательно белыми, и у Кургана перехватило дыхание. Как и у всех в’орннов, у него совсем не было волос, однако до встречи с Элеаной Курган считал себя невосприимчивым к этому афродизиаку. Элеана мирно беседовала с Рианой, а регент упивался ее густыми темными волосами, серо-зелеными глазами, нежным румянцем на щеках и стройными ножками, то и дело мелькавшими в разрезе платья. Мечтая вдохнуть ее запах, Курган едва не застонал. Его чресла набухли, он упал на колени. Спина изогнулась, в висках стучала кровь — регент оказался беззащитен перед своей похотью.
Целую вечность Курган пребывал в сладостном полусне, дрожа от неведомого доселе желания. Что за странную власть имела над ним эта девушка?