В этом препарированном отрывке только и уловил Зотов стремление западного широко образованного, но глубоко религиозного, человека совместить понятия интуитивно нащупанного дзена и христианские образы последнего искушения.
Похвальное стремление.
Но всё сведётся, как всегда, к повальному язычеству. И к свальному греху... Ну, в лучшем случае, к сжиганию автомобильных шин на берегу Темзы в ночь перед Ночью Всех Святых!
Но, впрочем, источником всякой хорошей поэзии и является эта гремучая смесь, состоящая из каких-нибудь плохо совместимых обстоятельств.
И потому-то настоящая поэзия - всегда взрыв. Всегда - акт индивидуального террора.
Что же в отношении излишеств разнообразных и вычурных красот, то тут Зотов был нынче по-азиатски неукротим. Не удержался, - имея в последнее время непреодолимую тягу к малым формам - и, работая, как ятаганом, послушной мышью, быстро и кардинально сократил элиотовский текст процентов этак на девяносто, достигнув скупости древнекитайского афоризма:
Стремятся слова достичь конца и начала до начала и после конца.
Потом подумал, восстановил текст и предложил столь же короткий, но, как он посчитал, вобравший всё, что Элиот, собственно, и хотел сказать, вариант:
Движется во времени и преследует их постоянно Химера.
Стихам, как и водке не должно быть разбавленными.
Удовлетворившись, Зотов оставил прибор и продолжил, прерванные на поэтические экскурсы, поиски.
Кто ищет тот...
8.
Кто ищет, тот обрящет.
Но.
Как всегда не то.
В одном из многоуважаемых шкафов Зотов обнаружил большой изящный коричневый пенал со значком Cosmi, а в нём - ружьишко.
Titanium Model: откидной ствол из стали бёлер-антимит, ореховый приклад, восьмизарядный магазин внутри приклада - обалденная игрушка двадцатого калибра. Какая жалость, что нет при нём патронов!
Ведь, если на сцену вынесли ружьё, оно всенепременно обязано бабахнуть. Какая жалость, что нет при нём ... хотя.
Зотов покосился на сейф, закреплённый в углу кабинета. Сейф как сейф. Железяка с кодовым замком в специальной нише.
Всего три цифры.
Германну три карты открыла Графиня, Зотову три цифры - житейская логика. День рождения у хозяйки сейфа случится, как он краем уха слышал, завтра, а завтра девятнадцатое мая. И это означает: один, девять и пять. Попробовал. Смешно, - но дверка сейфа открылась.
Ах, женщины, женщины! Как неудержимо тянет вас на QWERTY.
Внутри, среди бумаг, он таки нашёл патроны и взял одну распечатанную пачку.
И не удержался (рука-зараза сама потянулась) - вытащил вдогонку ту самую, простите, голубую папку, из-за которой, собственно, здесь тосковать и остался. "Сама сказала: хозяйничайте", - почти краснея, оправдал он своё глубинное, звериное, порочное, аморальное и безнравственное любопытство.
И ещё немотивированное, к тому же.
Во двор вышел, прихватив ружьё, папку и бутылку шампанского.
Бутылку поставил на аккуратно сложенные под навесом и просушенные для банных услад поленья. Хотел вскрыть по-гусарски, но попал только с пятого раза и насмерть! Осколки и брызги оправдали игристый замысел бутылки.
- Ты чего, родной? - спросил у него подошедший на шум какой-то старик в зелёном дождевике, судя по всему, местный сторож.
- Тоскую я, - честно признался Зотов
- Зачем?
- Выпить хотца, а нечего.
- Так мы это мигом. Тебя как кличут?
- Зотов я, Дмитрий.
- Меня Михаилом Парамоновичем, а по-простому - Парамонычем кличут. Я сторож местный. Будь, Дима, тут. А я за профессором сгоняю... Я мигом... Без него никак. Никак без профессора нельзя. А ты давай ходи в беседку... Ходи... Мы сейчас!
И старик подался на всех парах.
А Зотов прежде направился в дом за какой-нибудь снедью. Чем чёрт не шутит, может и на самом деле старик организует, - и закусить чем-то тогда будет нужно. Ведь так? Не ханыги какие-нибудь, чтоб без закуси лакать. Тем более что к тому часу тропинку в хозяйский холодильник он уже протоптал.
12.
Парамоныч не обманул, - действительно привёл какого-то высокого поджарого мужчину. Солидного. В летах. И престранно, кстати, одетого - в накрахмаленный до хруста белый халат. В длинный такой такой. До самых пят.
Мужчина этот в одной руке держал походную корзинку и бутылку "Столичной" в другой.
- Журавлёв Александр Михайлович, - первым представился он первым. - Ваш сосед слева. А вы, позвольте узнать, родственником Ирины Эдуардовны будете?
- Буду, - нагло спрогнозировал Зотов и протянул Журавлёву руку. - Зотов Дмитрий Александрович, можно просто - Дмитрий.
- Погостить приехали? - поставил аккуратно бутылку на лавку и крепко пожал протянутую руку Журавлёв.
- Ага, вроде того... Отслужил в стратегических ракетчиках, теперь на пенсию вышел. Весь вышел... А здесь, у вас... проездом.
- Такой молодой и на пенсию, - ахнул Парамоныч.
- Бывает, - не удивился Журавлёв и начал выгружать содержимое корзины.
- Ну, мужики, вы пока погуторьте, - у меня картошка доходит на плите. Сейчас доставлю, - поковылял в свою сторожку Парамоныч.
- А вы отдыхаете здесь или постоянно живёте, - поинтересовался у Журавлёва Зотов для затравки разговора.
- Я здесь работаю, Дима. У меня в подвале небольшая лаборатория имеется. Небольшая, но хорошо оборудованная.