- Почему?
- Потому что - потому. В переводе с греческого, Паша, трагедия - козлиная песня.
- Да ты что?!
- А вот то! Греки своим богам козлов в жертву приносили, при этом песни-пляски всякие непотребные устраивали, - оттуда и пошло. В театр... А ты сейчас Гошу с этими козлами... Вот откинется он с того света, - за козла-то в момент ответишь.
- Ну откуда же я знал-то. А ты, кстати, сам, откуда об этом знаешь?
- Братками не рождаются...
- Ясно... А ты, кстати, не знаешь, отчего у Гоши такое погоняло-то было?
- Метроном-то?
- Ну.
- А он когда волновался, икать начинал. Причём, с постоянной частотой, рояль можно было по нему настраивать... Ты что, не замечал?
- Не-а... Вот, значит, оно как... Смотри, подъезжаем.
Свет фар высветил шлагбаум. Паша затормозил, Жека, прихватив кусачки с гидрорычагом, вышел из джипа. Поверженная цепь упала в дорожную пыль, и он отпихнул её ногой на обочину, как дохлую змею. Полосатая доска была тихо поднята вверх.
Подъехали к объекту на цырлах. Двигатель глушить не стали, - всё планировалось по-тихому и по-скорому.
- Паша, я туда, ты - на стрёме. Волыну приготовь на всякий.
- Давай- давай.
Пять-шесть минут - и Жека уже волочит, пыхтя, небольшой сейф. Из металлического этого ящика грустно торчали беспомощные культяпки крепежа. Приспособили добычу на заднем сидении. Аккуратно, чтобы обшивку не порвать. Вот и всё. Можно было чалить. Паша снял с ручника.
- Стой, Паша, - прервал его манёвр Жека, и пояснил: - Кусачки в доме забыл, мать твою! Я сейчас. А ты пока развернись.
- Зачем?
- Так будет круче.
Жека побежал назад, а когда вышел с инструментом, тут его и попытался остановить крик, раздавшийся со стороны реки: "Стоять!"
- Кто там, бля, орёт? - наехал Паша на темноту.
- Сон, летящий на крыльях ночи, - услышал Жека не совсем то, что ответила ему темнота.
А дальше закалейдоскопило.
Жека выстрелил на голос. На шум подтянулся Паша. В этот момент по ним вдруг лупанули из ружья. Они ответили в унисон из двух стволов. Придурок отозвался ещё два раза. И затих. Решили, что у гада подсос с патронами. Пашу дёрнуло подсветить. На свет пашиного фонарика неожиданно саданули тульским дуплетом с другой стороны, а потом вновь со стороны реки - немерено. Пашу переклинило. Что фонарь нужно бросить, он не врубался. Тогда Жека схватил его за полу клифта и, отстреливаясь, потащил к машине. Затолкал в салон, сам прыгнул за руль, и утопил педаль газа.
- Что это было, - километров через пять, спросил Паша.
- В смысле?
- По мне стреляли раз десять и ... ни одной дырки... смотри, даже не царапнуло.
- Бывает. Повезло тебе, Паша. Подфартило. Дело это рулеточное.
- Нет, это - не повезло. Это по-другому называется. Останови машину.
- Обалдел?
- Останови. Гал Дулмэ предупредил меня. Всё, Жека, завязываю я.
- С ума сошёл?
- Наоборот. Всё! Всё...Это знак мне был. Аминдынш газар - алтан шара наран, шаража байна - ахманад дуунэршни хулеэже байна.
- Чего?
- Место смерти, Жека, - зольная пыль, место жизни греет золотое жёлтое солнце. Всё! К своим я возвращаюсь.
- Кончай грузить. Ну налажали слегка, но не обсифлячились же. С кем не бывает? Чего ради соскочить-то решил?
- Не понял ты ни хрена. Останови.
- Эко как тебя, Паша, торкнуло-то! Хорошо, что дальше? - остановил Жека машину. - Что, Паша, люди-то скажут, когда узнают? Вон, скажут, идёт, скажут, Павел не пожелавший остаться Савлом. Вот что, Паша, люди-то скажут.
- Плевать... Мне теперь всё равно. Передай папику и прощай, - Паша бросил ствол на сиденье, вылез из джипа, и зашагал в обратную сторону.
- Так суками нас делает раздумье, и так решимости природный цвет хиреет под налётом мысли бледным, и начинанья, взнёсшиеся круто, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия. Да к чёрту! - кинул ему в спину Жека и резко газанул.
Машина послушно рванула на запах города.
14.
Зотову снился Великий Писатель Земли Русской.
Писатель сидел, склонившись в сопящем молчании над чистым листом бумаги, за широким столом из морёного беловежского дуба. Его седовласая борода окладистой ниагарой пушисто падала под стол.
Вэпэзээр время от времени опускал левую руку вниз, оттягивал бороду и оголял гладко выбритый вялый подбородок. Затем, в глубокой задумчивости своей, не замечая присутствия постороннего, отпускал он бороду на волю, и та с тугим шлепком возвращалась на место. "На резинке от трусов", - догадался Зотов.
Писатель вдруг, медленно с трудом подняв свою тяжёлую, наполненную плодами многолетних раздумий, голову, остановил на незваном посетителе проницательный свой взор и хорошо поставленным гулким баритоном спросил:
- Чего тебе, мой друг?
- Автограф, если можно, - подрастерявшись, ляпнул Зотов первое, пришедшее на ум.
- Можно, - ответствовал добрый Писатель.