Водителю надоело болтать (хоть и заплатили ему пятихатку, но лясы точить не нанимался), и он включил приёмник.
Сзади, из колонок, послышались, как на последние аккорды энергичной мелодии запрыгнул игривый тенорок диджея:
-- Вы по-прежнему находитесь на волне радиостанции Достоевский Фэ Эм и с вами я, ваш Диджей Радион. А у нас, тем временем, звоночек в студию. Алло, я слушаю. Говорите.
-- Алло, это вы со мной...
-- Да-да, говорите, вы в эфире
-- А... Здравствуйте, Радион.
-- Привет. Как вас зовут?
-- Зовут? А... Петя...Петя... нет... Алексей меня зовут.
-- И что вы, Петя-Петя-Алексей хотели бы послушать? Или хотите передать привет?
-- А... я спросить...
-- Спросить? Пожалуйста! Я вас слушаю. Говорите.
-- А... это... Вам не кажется, Радион, что та песня, которую вы нам прослушали... ну, которую, в смысле, мы...а... прокрутили сейчас... до этого... ну... это... плевок в вечность. Вот!
-- Однако! А что, по-вашему, Петя-Петя-Алексей есть такое вечность, что в это самое плюнуть-то нельзя. Может быть, вы думаете, что это тазик с компотом? А, Петя-Петя-Алексей? А может это всё же старая тёмная деревенская баня с паутиной по углам? Алло! Алло! Всё, критичный радиослушатель растворился в кислотных волнах нашего эфира. Но надеюсь, что он услышит ремикс хип-хоп группы "Отпетые монашенками" на известную песню из саундтрека к фильму "Последний Демиург". Текст Вавилена Татарского, мелодия Виктора Башкирского. Композиция "Что? Такое?". Оставайтесь с нами, оставайтесь на нашей волне!
И зазвучал речитатив нестройных мальчишечьих голосов под изнасилованную компьютером старинную мелодию:
Что такое вечность - это банька,
Вечность - это банька с пауками.
Ё-Ё!
Если эту... та-ту! та-ту! баньку,
Позабудет Манька,
Что же будет род иной динамить.
Ё-Ё!
-- Прибыли, - вдруг, зарулив в какой-то двор, объявил водитель, как раз, когда радиоволна, перескочив джингл, ушла на рекламу.
-- И, слава Богу, - обрадовался Зотов.
-- Ждать?
-- Забудь про деньги, девушка дзёро.
-- Что?
-- Не надо. Ждать не надо.
-- Ну, я поехал?
-- Будь осторожен, друг, на трассах худо.
-- Ещё бы.
-- И знаешь что...
-- Что?
-- Ешь колбасу, всё остальное - радио.
30.
Адекватный мужчина в предложенных обстоятельствах - это Зотов в засаде за роскошно-корявым доминошным столом во дворе облупленной пятиэтажки. Свой среди среды, но чужой среди населяющих эту среду персонажей.
Материя в обозреваемой панораме обнаруживала себя неструктурированной, а нравы тех, кому дана была она в ощущение, отталкивали обнажённой суровостью, притягивая при этом неизлечимой простотой, доведённой на практике до алгоритмной скелетности.
Заниматься украшением незамысловатой картинки блудливыми ассоциациями Зотову было лениво - просто зырил, как народ оживлял декорации лишённой тайных смыслов обыденности.
А народ у первого подъезда занимался привычным делом: долбил добротно уложенный асфальт, сковыривал наст и сваривал ржавь безнадёжных труб струёй карбидовой вони.
А ещё народ, в лице репрезентативного своего представителя - обветренного работяги в старых джинсах с чебурашкой на жопе и линялой рубашке в линейку-надпись "миллион пудов кубанского риса - Родине", застёгнутой под кадык на все пуговицы из обсосанного перламутра, шёл со стороны гаражей с ведром, из которого торчали три литра солёных огурцов, обложенных морковью и свеклой, чтоб банка не гуляла об борта.
"Домой идёт, - зацепился за него Зотов, - сейчас мазуту отмоет, пяток котлет в себя забросит, двести накатит под наблюдаемые огурчики, дочку-соплюшку в макушку, сыну - пендаль за фофан по черчению, и на диван, и в ящик, и уснёт под Миткову, жена растолкает - застелит, а когда сама сподобится, он её аккуратненько, но душевно - ходи сюда, и снова на бок, и без снов, и до будильника... Вот оно - счастье!"
Мужик неизбывной походкой отработавшего гегемона подошёл к подъезду и вдруг заорал лавиноопасно:
-- Семён! Семён, твою мать! Семён!
-- Чего тебе, Вань? - свесилась с балкона на втором этаже деклассированная рожа.
-- Семён, ты когда сотку вернёшь?
-- Вань, ты это... того ... не гони, а? С аванса, как часы...
-- Семён, знаешь что? Ты, Семён, не долг мне не вернул. Ты, Семён, веру мою в человечество убил.
-- Ваня, ты чего, ну...
-- А того!
-- Ты ж меня знаешь, Вань.