-- Я - его? Я его научил будущее предсказывать.
-- Ты умеешь?
-- Запросто.
-- А меня научишь?
-- Нет. Это самое простое отношение с будущим, когда всё знаешь наперёд. Эта та самая простота, которой хуже не бывает. Не рекомендую... Чревато... голодными обмороками. Незачем тебе. Давай я уж как-нибудь сам.
-- Хорошо... А тогда... вот, скажи, что со мной будет через этак лет пятьдесят?
-- Не спрашивай пророка, что будет через тысячу лет, но спроси, что будет завтра и проверь.
-- Завтра что-то будет?
-- Во-первых, завтра будет... и завтра... ты скажешь: "Как вам не стыдно".
-- Я так скажу? Ох, я сейчас рассмеюсь! Ей Богу! Знаешь, что сказал по этому поводу упомянутый тобою выше старик Хэм?
-- И что сказал по этому поводу упомянутый мной выше старик Хэм.
-- А упомянутый тобой выше старик Хэм по этому поводу сказал, что не следует смешивать подлинный мистицизм с фальшивой таинственностью, за которой, собственно, не кроется никакой тайны и которая есть всего лишь... уловка бесталанного актёра. Вот поэтому, мой дорогой, и смешно мне.
-- Ну, ну...Смейся, смейся. И пей свой кофе.
-- Не могу больше - не вкусно и горько.
Ну, раз горько... Зотов привязал верёвку за ножку стула, приобнял Беллу и нежно поцеловал.
Ах, как трогательно...
Верёвка в этот момент дёрнулась, снизу послышалось треньканье велосипедного звонка, которое слилось с трамвайным переливом.
Зотов быстро-быстро втянул верёвку в комнату - вместо бутылки к ней была привязана вялая, но ещё живая веточка не до конца распустившейся сирени.
-- За шугу зацепились, - объяснил он, и воткнул сирень в бутылку из под рома, предварительно допив его остаток. - Всё, клёва, похоже, не будет - конец рыбалке.
-- Какая прелесть! - защебетала Белла.
-- Ну, да, - согласился Зотов и добавил:
первый трамвай а
сборщик бутылок уже
жатву закончил
Зотов потянулся, по-собачьи стряхнул с себя невидимую воду и вдруг спросил, выбиваясь из контекста:
-- Объясни-ка мне девица, что это за наезды такие на Ирину, что это за дела такие пакостные?
-- Обычные дела...
-- А можно, - поконкретней?
-- Смотри, какой конкретный мужчинка... И знать всё хочет...
-- Хочу всё знать.
-- А если не скажу?
-- ...
-- Да ладно уж... Не дуйся... Слушай, Зотов... только из уважения к твоим сединам... Моя Иринка - владелец, как ты уже конечно понял, банка... небольшого успешного банка, которому благодаря умной кредитной политике, - а Иришка умница, что там и говорить, - удалось устоять после дефолта. А сейчас этот банк, который Ирина с мужем с нуля подняли...
-- С мужем?
-- С Лёней, он погиб. В авиакатастрофе. Несколько лет назад рейс на Москву упал под Городом... Никто не выжил...
-- Да, я слышал...
-- Ирина с той поры никогда не летает. Всё поездом. У нас тут вообще небо плохо самолёты держит... один за другим... уже два поколения журналистов на освещении авиакатастроф взращено...ну, да ладно. Для Ирины этот банк... для неё ничего кроме этого банка не существует. Понимаешь, для неё банк - это как памятник Лёне... вбила себе в голову... просто одержимая какая-то стала... не знаю...
-- И что случилось?
-- Сейчас её банк хочет одна гадина к рукам прибрать.
-- Кто?
-- Подружка нашего выдающегося губернатора, Людмила Пайкина. Но это формально, конечно. За ней, реально, кто-то или что-то, наверняка, ещё стоит... И губернатор... А у Ирины на Золотникова, понимаешь, что-то есть. Компр какой-то... где-то его не здесь хранила, берегла на крайний случай. За ним и ездила, чтоб отбиться, и с ним тебя - мур-мур-мур - привезла.
-- И кто-то её сдал.
-- Ты думаешь?
-- Уверен, кто-то свой... и с потрохами. Её уже ждали и встречали...
-- Вот гады!
-- Что ещё расскажешь?
-- Да что я знаю? Ирина со мной не делится, она, как партизан - всё в себе держит.
-- Ну, ты же журналист...
-- Я - всего лишь критик, а не репортёр криминальных хроник! Кстати, кстати, кстати... сведу я тебе завтра с одним своим знакомцем, вот он то нам всё и нарисует в лучшем виде... покровы с тайн сорвёт рукой умелой... но это только завтра, только завтра.