Теперь я твердо знал, что должен распрощаться с греховным прошлым. Исправить причиненное мною зло. Должен спасти своего сына. Алиса, грешная женщина, оказалась посланницей высших сил. Эти сладостные звуки не должны погибнуть зря. Мальчика следует оскопить: Господь, вне всякого сомнения, сам направит нож ради спасения столь совершенного голоса. Мой сын не узнает грехов плоти. Господь не допустит его падения, как допустил мое. Теперь я понимал, почему Спаситель направил меня в Тиффаж.
Но до поры я сохранил это откровение в сердце своем.
В папских предписаниях допускается только два допроса, но ничего не говорится о времени. Поэтому в обычае инквизиторов никогда не объявлять об окончании заседания, с тем чтобы предписанные методы установления истины могли применяться без помехи, пока нужные сведения не будут получены.
Первое заседание, во время которого предполагалось обойтись без пыток, я предпочитал проводить в хорошо освещенном помещении, где атмосфера не была столь угрожающей. Поэтому мы воспользовались самой большой комнатой в замке. Если не считать скованных ног, узнику давалась полная свобода сидеть или стоять. В его распоряжении даже был табурет. Я сам занимал то, что ранее было судейским креслом маршала. По обе стороны сидели брат Паоло со своими книгами и руководствами, и брат Пьер, с пером, чернилами и пергаментом. Присутствовали также Жан Цирюльник, наш шевалье и несколько солдат. Народу было так мало, что мы словно терялись в огромном помещении.
Только узрев создание при дневном свете, я понял, почему мальчишка обмазал его грязью. Он был зеленым. О, нет, не ярко-зеленым, как трава или изумруд: кожа его имела зеленовато-серый оттенок. Его обрядили в тунику, дали пояс и башмаки, так что необычная внешность не слишком бросалась в глаза, тем более, что прежде всего вы замечали его глаза. Но я сумел заметить то, чего не увидел в тусклом свете подвала: на его руках были перепонки, в точности как на утиных лапах.
Время от времени в какой-нибудь Богом забытой деревушке рождаются дети с перепонками на руках и ногах, и крестьяне, не колеблясь, убивают их, ибо избавление от монстра — не преступление. Я никогда не слышал, чтобы кто-то из этих тварей дожил до зрелых лет.
И все же, если не считать неприятного окраса кожи, чешуи и перепончатых рук, создание не излучало ауры зла. По крайней мере, не при таком ярком свете. Мне он показался скорее жалким, чем ужасающим.
Хотя я и помнил, что он знает латынь, все же решил начать допрос на вульгарном наречии.
— Твое имя, — начал я.
— У нас не бывает имен. Все мы части Целого. Имена — это плохо, они отгораживают нас от Единого.
Что за чушь?!
— Но у тебя должно быть имя, — возразил я.
Это был кошмар любого бюрократа: все бумаги есть, но вы не можете начать допрос, поскольку подобные вещи регистрируются согласно именам обвиняемых, а если имени нет, что прикажете делать?
— Мы дадим тебе имя, — решил я и обратился к брату Паоло: — Выбери любое. Не будем чересчур усложнять и без того запутанное дело.
— Называйте меня Гийомом, — предложило создание.
Имя Гийом, как и Жан — одно из наиболее распространенных во Франции. Но я невольно подумал, что существо выбрало это имя, дабы уколоть меня моим грехом. Я хотел остановить Паоло, но тот уже внес имя в протокол.
— Ошибаешься, — вдруг объявил монстр Гийом. — Я чту его, ибо он мой первый друг в этом мире.
Его французский то и дело менялся: иногда был идеальным, иногда почти непонятным, словно незнакомец составлял предложения, выбирая их из груды слов.
— Почему ты говоришь «этот мир»? Ты живешь в другом?
— Я заблудился. Мой мир далеко.
— Где же он, твой мир?
Монстр Гийом молча показал на потолок.
— Значит, ты ангел?
— Ангел? Э-э-э… — озадаченно протянул он, судя по выражению лица, выискивая нужное определение в некоем источнике информации. — А! Вы имеете в виду Аггелоа.
Я недоуменно вскинул брови.
— Посланца, — уже по-французски пояснил он. — Да. Я посланец.
— Итак, ты претендуешь на звание члена воинства небесного.
— Я упал с неба.
— Слушайте! — вскричал брат Паоло. — Он обличает себя собственными устами! Это падший ангел!
Что за бред! Почему бы подобному созданию не появиться при королевском дворе или перед самим Его Святейшеством? К чему падшему ангелу выбирать захолустную деревушку, чтобы принести послание в этот мир?
Но стоило хорошенько задуматься, как ответ становился очевидным. Совершенно ясно, что гнусные ритуалы, практикуемые Жилем де Ре, оставили здесь нечто вроде духовной бреши. Когда человек убивает сотни детей, чтобы насытить свое вожделение, призывая при этом имена темных сил, естественные последствия неизбежны. Ибо даже крошечный грешок — ужасное оскорбление Господа, а грехи маршала Франции были чудовищными, словно Синяя Борода вырыл колодец, проходивший прямо в ад! Почему бы врагу рода человеческого не появиться из адских глубин в облаках жгучей серы, с тем чтобы искушать умы невинных?!
И все же допрос требовал проведения элементарных испытаний.
— Знаешь ли ты молитвы, возносимые Господу нашему? — спросил я.
— Откуда мне знать подобные вещи? — удивился монстр. — Я пришел с неба.
— Боюсь, нам не остается ничего иного, как применить пытки, — заметил Жан Палач. Я, как и все мы, знал, что он вовсе не спешит доставать свои орудия, но, подобно моим спутникам, понимал, что такое долг.
— Давайте не будем спешить, — предложил я. — Никогда не поздно проявить жестокость. Я предлагаю вначале испробовать экзорцизм.
Как того требовал обычай, в протокол было внесено, что в заседании наступил перерыв. Мы отправились обедать, надежно приковав цепями узника в зале совета и оставив его под охраной.
Хозяин постоялого двора приготовил жареных уток. Еду в замок принес мой сын. Хотя мы отослали его домой после утренней мессы, он изобрел предлог поскорее вернуться.
Мы наскоро поели и приготовили наше облачение, кропило и большой котел со святой водой. Я попросил шевалье послать гонца в Нант, поскольку заподозрил, что нам понадобится подкрепление: не солдаты, а более опытные демонологи. Потом я почтительно поцеловал фиолетовую епитрахиль, прежде чем возложить ее на саккос. Я самым серьезным образом отношусь к церемонии экзорцизма.
Но, вернувшись в залу совета, я застал обоих Гийомов беседующими о чем-то. Кроме них, в помещении никого не было.
— Что ты здесь делаешь? — завопил я.
Мой Гийом отпрянул. Секунду назад я видел, как он склонялся над узником с чашей в руках.
— Простите, святой отец, я давал ему напиться.
— Именно тебе, одному из многих, следует держаться подальше от нечестивца. Он уже успел отравить твой разум! Это создание способно читать мысли и использует свое умение против нас, особенно против тебя. Твоей бессмертной душе грозит гибель.
Он молча смотрел на меня, и я почувствовал… вызов! Но мой Гийом тут же склонил голову и попятился.
— Знаешь ли ты, что я намерен сделать? — спросил я монстра.
Вопрос был задан не зря: когда над демоном собираются проводить церемонию экзорцизма, он чует это заранее и, стоит внести в комнату святую воду, принимается выть, осыпает священника непристойностями, и в комнате поднимается серная вонь, для устранения которой лучше всего не жалеть ладана. Поэтому я поспешил приготовить два кадила, и сладостный аромат уже лился в комнату. Но монстр Гийом и глазом не моргнул.
Я начал церемонию изгнания дьявола, окунув кропило в святую воду и призвав в свидетели Отца, Сына и Духа Святого, вместе со Святой Девой, Святым Петром, Святым Михаилом, Святым Дени и всей небесной компанией. Брат Пьер открыл руководство по экзорцизму — древний, богато иллюстрированный том, запиравшийся на ржавые застежки. Брат Паоло поднес распятие к лицу узника, но создание даже не съежилось, просто с любопытством уставилось на крест и несколько раз моргнуло.
После вступительных заклинаний я, собрав все внутренние силы, прокричал слова, изгоняющие дьявола: