Жуткая догадка мгновенно пришла в голову. Яна взглянула на волшебную тарелочку и обомлела: она была пуста.
- Так ты, тварюга, осмелилась сожрать волшебное яблоко?!!
- А это у нас семейное, яблоки всяки-разны трескать. И в кого я такая уродилась?
- Так, шуточки кончились. Ты представляешь, что натворила?..
* * *
Соловушка застал трехглавого приятеля именно там, где и ожидал. Горыныч лежал у задней стены дворца. Змей нес вахту по всем правилам устава караульной службы: левая голова дрыхла, средняя бодрствовала, а правая, вытянув длинную шею, зорко осматривала окрестности. Появление разбойника внесло сумбур в осточертевшую службу. Две головы уперлись подбородками в мостовую перед улыбающимся Соловушкой. Через мгновение к ним присоединилась и третья, разбуженная шевелением сиамских братанов.
- Здорово, Соловей, - пыхнула дымом правая.
- Рад видеть тебя, Соловушка, - ощерилась ужасной улыбкой средняя.
- Пьивет, язбойник! - Хитро подмигнула левая.
Однако, Соловушка так рад встрече, что даже не догадался обидеться на передразнивающую голову.
- Здьявствуй, Гойинысь!
- Что новенького?
- Каким ветром в наши края, Соловушка?
- Чо приперся?
Головы задавали вопросы в той же последовательности, что и здоровались.
- Тут столько всего было, столько пьяизосло! И, вообсе, я тепей ни какой не Соловуска, - разбойник сделал шаг назад и принял самую напыщенную позу, на которую только был способен. - Позвольте отьекомендоваться, тепей мое имя - Вясеслав!..
После нескольких секунд раздумий Соловей снизошел до высочайшего соизволения:
- Ну, тебе, Гойинысь, как дьюгу, мозно называть меня Славиком... Но только, когда мы одни.
- Дела-а-а! - Протянула средняя голова.
- Во, блин, - удивилась правая.
А левая молча закатила глаза в притворном испуге.
- Слысь, Гойинысь, пьякати, а! Давненько мы с тобой не летали.
- Нельзя, Соловушка, то бишь, Вясеслав...
- Не Вясеслав, а Вясеслав! - Обиделся разбойник.
- Ах, да... Прости. Давай я пока буду тебя по старому называть. А потом кто-нибудь правильно произнесет твое имя, и я запомню. - Рассудила средняя голова, которая, как и все центристы, не бросалась в крайности и не очень-то приветствовала радикальные нововведения.
- Так полетели на плосядь, там Сеенький. Вейнее Сеега. Он пьявильно-пьявильно пьяизнесет.
- Говорю же, нельзя. Боевое дежурство.
- А посему? Война, сто ль?
- Нет, не война. Но дело особой секретности и, можно сказать, государственной важности. Ты не волнуйся, дежурство закончится, слетаем к медведю, он тебя правильно назовет...
- А я и сейчас назову, - перебила брата левая голова, - Вящечлав, правильно?
Разбойник от возмущения выпучил глаза и потерял дар речи. Такого святотатства он ни как не ожидал.
А развеселившаяся левая голова, продолжила экспериментировать:
- Вячечлав? Вясечлав? Вяцечлав? Может, Члавик? Щлавик? Шлавик? Вяцечлав?
- Замолси, дуяк!!! - Взвизгнул оскорбленный Соловушка.
- Молсю, молщу, молцу, - продолжала изгаляться ехидная голова.
- Ты и правда, того, хорош. - Заступилась за приятеля средняя. - Не обижайся, Соловушка. От скуки все это. Расскажи, с чего это такие перемены?
Разбойник подозрительно взглянул на левого охальника, но желание похвастаться взяло верх.
- Я ясказу. Только это огьемный секьет.
- Могила! - хором заверили головы.
- У меня появился новый дьюг!
- Охрененная тайна, - не сдержалась левая голова, однако две оставшиеся грозно прицыкнули на нее, и Соловушка продолжил:
- Зовут его - Вовка. Появился неизвестно откуда. Я его в лесу встретил. Хотел огьябить. Но он такой, у-у-у.
- Навалял тебе что ли? - На этот раз не смогла смолчать правая.
- Да, нет! Ты сто! Он хоесий. Это именно Вовка назвал меня, - разбойник покосился на левую голову приятеля, на что та демонстративно прикусила язык тридцатисантиметровыми клыками. - Вясеславом.
- Не велика заслуга. И это все?
- А вот и нет! Всея меня Илюса Муемес поймал. Пьянисий! Излупсовать хотел, а Вовка меня спас.
- Правда?! - При упоминании о богатыре, головы, как по команде, нахмурились. - Неужто твой новый друг одолел Муромца?
- А он его тьегать не стал. Я зе говою - Вовка добьйий. Поговойил и все. Илюса сам меня на землю поставил и обесял никогда не тьегать. А потом есе Вовку уговаривал, стобы тот его отпустил.
В шести глазах Змея поселилось уважение.