— Некогда мне по селу шастать! Дел — невпроворот. И вы бы лучше огороды перекопали, чем о всякой ерунде сплетничать.
— Да на кой ляд нам врать?! Сама можешь убедиться!
— Это все безделье, — упорствовала Арина. — Леность. Праздность. От нее всегда в голову ахинея лезет. Вы руками-то побольше работайте, ногам отдыха не давайте. И времени не будет фантазиями предаваться.
— Пойдем хоть в гости сходим, — предложил вернувшийся под вечер домой Кельман.
— Не пойду, — ответила она. — Завтра вставать рано, да и вообще. Устала я от ваших баек.
— Да какие байки!
— Не пойду. Иди один, ежели так приспичило.
В избе Перша было многолюдно и душно. Все говорили — увлеченно, хором, перебивая друг друга.
— Глянь, как я могу, — хвастался Амс, рисуя в воздухе тонкие переливающиеся полосы.
— Э! Зато я вещи двигать на расстоянии умею!
— Вещи? Ты хотел сказать — мелочевку всякую, вроде катушек ниток?
— Так это пока. Научусь и котлами со смолой ворочать!
— Ну и какой с того толк?
— А с твоих закорюк витающих какой толк? — возмутился Крубс.
— Как какой? Это же эскуство, самое, что ни на есть натуральное!
— Дак растает вся твоя красота через пять минут.
— И пусть! Новое наведу! Лучше прежнего!
— Натуральное — это как у моего зятька. Он еду всякую сквозь стены видит. Очень полезное эскуство.
— Во здорово! А выпивку видит?
— Не видит. Но очень хочет.
Самого кузнеца окружало плотное кольцо любопытствующих. На глазах у всех он залечивал ушибы выпавшего из окна мальчонки. Бледнели и затягивались ссадины на чумазых кулачках, исчезали порезы.
— Чудо, — шептали зрители.
— Теперь — точно не пропадем!
— А то! Перш завсегда поможет!
— Такой у нас теперь лекарь свой — получше иных университетских профессоров будет!
По лицу кузнеца пробежала горделивая улыбка. Кельман подмигнул ему и отошел к камину, к склонившейся над блокнотом Миле.
— Что у тебя? — спросил он, присаживаясь на подлокотник ее кресла.
— Да так, — она смутилась и прикрыла рисунок ладонью. — Ничего особенного.
«Засмеет», — услышал Кельман.
— Я видел твое море. Оно прекрасно.
Щеки Милы покрылись бордовыми пятнами.
— Спасибо, — пробормотала она.
«Я же просила его никому не показывать! Зачем он это сделал?!».
— Прятать ото всех такое диво — преступление. Мы же друзья, Мила.
— Ладно, — ответила она после минутного молчания. — Смотри.
На картине был изображен туман. Клубящиеся космы казались объемными, липкими, они притягивали взгляд и, одновременно, вызывали ощущение того, что нечто ужасное, смертельно опасное, сокрыто в серой бесформенной мгле. У Кельмана по спине побежали мурашки.
— Кто там? — почему-то шепотом спросил он.
— Не знаю, — тоже шепотом ответила Мила и отвернулась.
Некоторое время Кельман рассматривал ее нервно дрожащие плечи, потом поднялся, подошел к столу и налил себе самогона. Вчерашнее желание выпить воды вернулось с новой силой.
— У меня нет денег, — напомнил он сам себе. — Платить больше нечем.
«Все продать! Дом, мебель, утварь, только чтобы узнать, что со мной станет. Хоть глоточек. Хоть каплю. Я же должен научиться. Стать сильнее. Я уверен, что способен на большее».
— Крутит? — спросил чей-то сочувственный голос.
Кельман поднял голову и увидел стоящего рядом Перша. Криво улыбаясь, кузнец вынул из его руки осколки стакана.
— Прости, я не хотел… Сам не знаю, как оно получилось.
— Я понимаю.
— Надо надраться.
— Точно.
— Чтобы поскорее вырубиться.
— Избавиться от соблазна.