Эомер молча посмотрел на сестру, как бы заново переживая прошлое. Но Арагорн сказал:
-- Я видел то же, что и вы, Эомер. Мало найдется в мире горестей, равных этой: видеть любовь прекрасной и отважной леди и не ответить на нее. Печаль и жалость сопровождали меня после нашей последней встречи в Дунхарроу; и не за себя боялся я, а за то, что может случиться с нею. И все же, я говорю вам, Эомер, она любит вас больше, чем меня; вас она любит и знает; а во мне она любит лишь сове воображение и надежду на славу и великие деяния, надежду на земли, далекие от полей Рохана.
У меня, может быть, хватит силы исцелить ее тело, вывести ее из темной долины. Но для чего она очнется: для надежды, забытья или отчаяния - я не знаю. И если для отчаяния, то лучше ей умереть, если только не придет другой исцелитель, более искусный, чем я. Увы! А ее деяния отводят ей место в ряду славнейших королей.
Арагорн наклонился и посмотрел ей в лицо, белое, как лилия, холодное как лед, и твердое, как ровный камень. Поцеловав ее в лоб, он тихо позвал:
-- Эовин, дочь Эомунда, проснись! Твой враг ушел!
Она не шевельнулась, но все увидели, что она дышит глубже: грудь ее под белым покрывалом поднималась и опускалась. Арагорн растер снова два листка ателаса и бросил их в кипящую воду; этой водой он смочил ей лоб и правую руку, холодную и бесчувственную.
-- Проснись, Эовин, леди Рохана! - снова сказал Арагорн и, взяв ее правую руку почувствовал, как к ней возвращается жизнь. - Проснись! Тень ушла и вся тьма рассеялась!
Вложив ее руки в руки Эомера, он отошел и, проговорив "Позовите ее", молча вышел из комнаты.
-- Эовин, Эовин! - воскликнул Эомер, плача. Она открыла глаза и сказала:
-- Эомер! Какая радость! Они говорили, что ты убит. Нет, это были лишь темные голоса в моем сне. Долго ли я спала?
-- Недолго, сестра, - ответил Эомер. - Но не думай больше об этом.
-- Я страшно устала, - сказала она. - Мне нужно отдохнуть. Но скажи, что с повелителем Марки. Увы! Не говори, что это был сон: я знаю, что это не так. Он мертв, как и предсказывал.
-- Он мертв, - подтвердил Эомер, - и он просил перед смертью передать прощальный привет Эовин, более дорогой для
95
него, чем дочь. Он лежит теперь в Цитадели Гондора.
-- Как печально! - вздохнула она. - Но это все же лучше тех темных дней, когда я думала, что дом Эорла впадает в бесчестье и станет хуже шалаша пастуха. А что с королевским оруженосцем, с невысокликом? Эомер, ты должен сделать его рыцарем Марки за храбрость.
-- Он лежит поблизости в этом доме, и я пойду к нему, сказал Гэндальф. - Эомер же останется здесь. Но не говорите о войне и о печали, пока не поправитесь. Великая радость видеть такую отважную леди возрожденной для здоровья и надежды!
-- Для здоровья! - сказал Эовин. Может быть, и так. По крайней мере, пока есть пустое седло какого-нибудь погибшего всадника и есть дела, которые нужно свершить. Но для надежды? Не знаю...
Гэндальф и Пиппин пришли в комнату Мерри и застали там стоящего у постели хоббита Арагорна.
-- Бедняга Мерри! - воскликнул Пиппин, подбегая к постели: ему показалось, что его друг выглядит хуже, лицо у него серое, и на нем лежит тяжесть годов печали. Неожиданно Пиппина охватил страх, что Мерри умрет.
-- Не бойтесь! - сказал Арагорн. - Я пришел вовремя. Он устал и опечален, он получил такую же рану, как и леди Эовин при попытке поразить смертоносного врага. Но все это поправимо - так силен в нем дух жизни. Он никогда не забудет своего горя, но оно не затмит его сердце, а лишь научит его мудрости.
Арагорн положил руку на голову Мерри и, мягко проведя ладонью по курчавым волосам коснулся глаз и позвал его по имени. И когда аромат ателаса заполнил комнату, Мерри неожиданно очнулся и сказал:
-- Я хочу есть. Который час?
-- Время ужина прошло, - ответил Пиппин. - Но я постараюсь принести тебе чего-нибудь, если мне позволят.
-- Позволят, - сказал Гэндальф. - Все, чего пожелает этот всадник Рохана, будет дано ему в Минас Тирите, где он будет пользоваться почетом и великим уважением.
-- Хорошо! - сказал Мерри. - Тогда я предпочел бы вначале ужин, а потом трубку. - И лицо его омрачилось. - Нет, не трубку. Не думаю, чтобы я снова стал курить.
-- Почему? - удивился Пиппин.
-- Он умер, - медленно ответил Мерри. - Я все вспомнил. Он сказал, что ему жаль, что у него не будет больше возможности поговорить со мной о травах. Это почти дословно, что он сказал. Никогда больше не смогу я курить, не вспоминая о нем и об этом дне, Пиппин, когда он приехал в Изенгард и был так добр к нам.
-- Тогда курите и думайте о нем! - сказал Арагорн. - У него было щедрое сердце, он был великий король и всегда исполнял свои клятвы. Он встал из тени для этого последнего прекрасного утра. Хотя ваша служба ему была коротка, воспоминание об этом будет почетным и радостным до конца ваших дней.
Мерри улыбнулся.
-- Что ж, - сказал он, - если так считает Бродяжник, я буду курить и думать. У меня в мешке было зелье из запасов Сарумана, но что стало с ним в битве, не знаю.
-- Мастер Мериадок, - сказал Арагорн, - уж если вы счи
96
таете, что я с огнем и мечом прошел через горы и королевство Гондор, чтобы приносить травы беззаботному солдату, растерявшему свои вещи, то вы глубоко ошибаетесь. Если ваш мешок не найдется, то пошлите за знатоком трав. И он скажет вам, что не знает, какие достоинства есть у травы, которую вы хотите, но что она зовется семенем западных людей на низком языке, и гелон - на благородном, и что у нее есть и другие названия, и, добавив несколько полузабытых строф, которых никто не понимает, он с сожалением сообщит вам, что этой травы нет в Домах Излечения, и оставит вас размышлять о различиях и языках. Точно так же поступлю и я. Ибо я не спал в такой постели со времени отВезда из Дунхарроу, и не ел с самого рассвета.
Мерри схватил его руку и поцеловал ее.
-- Мне страшно жаль, - сказал он, - что вы уже уходите. С той самой ночи в Пригорье мы были для вас лишь помехой. Но мой народ привык в таких случаях говорить меньше, чем чувствует. Мы боимся громких слов.
-- Я хорошо знаю это, иначе не имел бы с вами дела, сказал Арагорн. - Пусть всегда царит благополучие в Уделе! Поцеловав Мерри, он вышел, и Гэндальф вышел за ним.
Пиппин остался.
-- Есть ли кто подобный ему? - спросил он. - Конечно, кроме Гэндальфа. Мой дорогой осел, твой мешок лежит у постели. Когда я нашел тебя, он был у тебя на спине. Арагорн, конечно, все время видел его. К тому же у меня есть немного зелья. Это лонгботтомский лист. Набей трубку, пока я посмотрю насчет еды. И давай немного отвелчемся. Мы, Туки и Брендизайки, не можем все время оставаться на таких высотах.
-- Да, - сказал Мерри. - Я не могу. Пока не могу. Но теперь, по крайней мере, Пиппин, мы можем их видеть, эти высоты, и их почитать. Лучше вначале полюбить то, что ты способен любить, я думаю: нужно где-то иметь прочные корни, а почва Удела глубока. Но все же есть вещи глубже и выше; и никакой садовник не может спокойно ухаживть за своим садом, зная о них. Я рад, что теперь я о них знаю немного. Но не понимаю, почему я говорю это? Где лист? И достань мою трубку из мешка, если она цела.
Арагорн и Гэндальф отправились к главе Домов Излечения и сказали, что Фарамир и Эовин останутся здесь, и их нужно будет еще лечить много дней.
-- Леди Эовин, - сказал Арагорн, - пожелает скоро встать и уехать, но ей нельзя позволить этого, по крайней мере не раньше, чем через десять дней.
-- А что касается Фарамира, - добавил Гэндальф, - то он скоро узнает о смерти своего отца. Но всю правду о безумии Денетора ему нельзя рассказывать, пока он окончательно не выздоровеет и не займется своими обязанностями. Проследите, чтобы Берегонд и периан, остающиеся здесь, не говорили с ним об этом.
-- А что с другим перианом, Мериадоком?
-- Вероятно, он сможет ненадолго встать уже завтра утром, - сказал Арагорн. - Пусть встает, если хочет. Он может немного погулять под присмотром своих друзей.
-- Замечательный народ, - сказал глава Домов, качая головой. - Очень крепкий по характеру.
У дверей Домов Излечения собрались многие, чтобы пос
97
мотреть на Арагорна; и они ходили за ним следом. Когда Арагорн поел, его стали упрашивать, чтобы он вылечил раненных, лежавших под Черной Тенью. Арагорн послал за сыновьями Элронда, и вмесете они проработали почти всю ночь. И по Городу прошла весть: Король действительно вернулся. И назвали его Эльфийским Камнем из-за зеленого камня, и так имя, которое давно было предсказано, дано было му его собственным народом.