Мальчик зашел в парную, немного постоял внизу, привыкая к резкому жару, и полез на верхний полог, чтобы растянуться на раскаленных досках в ожидании бесконечных соленых капелек на своем теле. Другие камерники тоже лежали и про запас вбирали тепло тяжелого воздуха, они слабо переговаривались, почти не шевелились, только любовные парочки обессилено поглаживали друг друга. Мальчик закрыл глаза, расслабил мышцы рук и ног, плавно задышал, свободно отпуская сознание в путешествие по светлым чистым камерам с красивыми людьми в свежей нерваной одежде, сидящими вокруг красивых черных столов и поедающих из желтых красивых мисок вкусное ароматное месиво… Мальчик резко сжался в агрессивный комочек — чья-то рука осторожно коснулась его груди.
— Шрам, ты меня напугал.
— Хороший пар, Мальчик?
— Если его достоинство определяется сыростью и температурой, то, наверно, хороший.
— Какой ты еще молодой. Хотя, время бежит быстро — и не заметишь, как пропадет желание острить по каждому поводу. Я думаю о тебе, Мальчик.
— Я тоже тебя вспоминаю, Шрам.
Шрам облокотился на свои колени и грустно опустил голову. Мальчик тоже окунулся в печаль и начертил указательным пальцем кружок на плече Шрама.
— Я был таким же, как ты, Мальчик.
Скрюченный долговязый Тироль свесился над Мальчиком и захихикал:
— А со мной Прокл долго не разговаривает — у него либо есть силы, либо их нет.
— Шрам! Пошли, тебя Джим зовет.
Шрам усмехнулся, спокойно спустился с полога и вышел из парной.
— Ну, все, Мальчик, конец твоему Шраму.
— Тироль, мне кажется, ты напрасно радуешься — если тебя в прошлую помывку изнасиловали Кирпич с Нолем, то, во-первых, счастливые мгновения не бывают такими частыми, а во-вторых, в этот раз дежурят Закир с Лымарем и как бы настойчиво ты не мылился дольше всех, твои усилия будут напрасны.
Тироль больно ущипнул Мальчика, Мальчик подложил под ногу Тироля кусочек мыла, и Тироль, высоко взлетев длинными ногами вверх, съехал на тощих ягодицах по ступенькам вниз.
Шрам стоял с закрытыми глазами под душем, Мальчик подошел к нему и подставил ладошку под острые дробинки:
— Какая холодная вода.
— Мозги лучше будут работать.
— От этого не станет легче.
— А мне не надо легче.
— Что тебе сказал Джим?
— Что он может сказать, кроме как, что убьет меня.
— Пойдем, скоро объявят конец помывки.
— Ты многим нравишься, Мальчик, и напряжение вокруг тебя будет постоянным и возрастающим.
— Ты решил…
— Нет, я не боюсь Джима.
— Пойдем.
Закир и Лымарь, по очереди, прикрывая огромными ладонями рты, протяжно зевали, их пыльные дубинки не были отстегнуты от широких черных ремней и маятникообразно болтались между ног, вызывая нехитрые мысли о полной беспомощности стражников. Камерники торопливым гуськом, но без уважения прошли мимо Лымаря и Закира, и, минуя зигзаги узких коридоров, возвратились в камеру, где их ждал дежурный Прокл и двое новеньких.
— Ты кто?
— Спица.
Джим легонько толкнул Спицу в плечо — тут было все слишком ясно, и Спица покорно склонил голову. Но многие крепкие камерники набычились, сжимая и разжимая тяжелые кулаки, — высота положения всегда тягостна большими хлопотами и претензиями окружающих.
— Спица, что тебе не спится? — пропел Рыжий и залез под стол.
Спица цепко поймал его фигурку прищуром правого глаза и чуть усмехнулся двумя черными морщинками в уголке рта.
Джим поставил короткий толстый указательный палец на мягкий лоб подростка:
— А ты кто?
— Гальюн.
Стероид улыбнулся во всю непомерную ширину своего рта (в него запросто влезал кулак не только самого Стероида, но ходили слухи, даже кулак Джима) и попытался обнять Спицу:
— Спица, друг, ты меня помнишь?
— Извини, мой хороший, но я тебя не помню.
— Да как же, Спица, вспомни: в пятой камере за столом ты сидел напротив и кидал в мою миску камешки — я только наклонюсь, а ты раз камешек, я опять наклонись, а ты опять свой камешек!
— Дорогой, я никогда не был в пятой камере, я всю жизнь был только в девятой, не считая подростковой и карцера.
— Да? Как жалко — так хочется вспомнить молодость.
Мосол после слов Стероида мелко затрясся и для равновесия оперся на плечо Мальчика. Мальчик тут же брезгливо сбросил ладонь Мосла:
— Мальчик, я не могу, когда этот сопляк Стероид говорит про молодость — ему всего-то чуть-чуть за сто крестов, а все туда же — молодость.
— Ну, у него же нет расчетной дощечки — откуда ему знать, что он в полном расцвете сил.
Мосол опять затрясся и хотел опять опереться на плечо Мальчика, но Мальчик плавно увел свою гибкую фигурку в сторону и Мосол, провалившись рукой в пустоту, рухнул на Джима.
— Тебя, что, старый хрен, ноги не держат?!
— Ой, Джим, а я знаю кто у них в девятой камере основной.
— Ну и что.
— У них там косоглазый Виссон основной.
— Да мне хоть…
— Старик, ты здорово отстал от текущих событий, Виссон повесился, еще, когда у меня была кудрявая шевелюра.
— Зачем повесился?
— Наверно, устал.
Мосол снова мелко затрясся всем телом, еще больше затрясся его вытянутый в сторону Спицы черный кривой указательный палец:
— Устал, хе-хе, а я за то не устал!
Мальчик взял Мосла за указательный палец и без усилий потащил его к месту под нарами:
— Мосол, последнее время ты часто утомляешь общество — уж не от той ли плесени, которую выращиваешь на горбушке хлеба, а потом тайком жрешь у стенки?
— Тихо, Мальчик, узнают — все отнимут, я, может быть, дам тебе попробовать, но ты никому — это эликсир жизни.
Дрыль сидел на лавке и дремал, одновременно опуская вниз тяжелые веки, мокрую нижнюю губу и двойной подбородок, превращая его сначала в тройной, потом в четвертной, а потом и в пятерной. Рыжий подкрался к Дрылю и быстро залепил ему мякишем хлеба сразу обе ноздри. Дрыль от отсутствия воздуха затряс головой, выпучил глаза и судорожно стал всасывать воздух через открытый рот. Отдышавшись, Дрыль вскочил, бешено затоптался на месте, схватил, рядом стоящего понурого Гальюна под мышки, высоко кинул его вверх, развернулся, сел на лавку и стал выдувать из ноздрей коварные катыши Рыжего. А Гальюн даже не успел почувствовать ужас, он, так безучастно и шлепнулся бы лепешкой на пол, если бы его не поймал, на удивление всем, Прокл.
— Ты что, Дрыль, без разбора людей швыряешь?
— Пусть Рыжий не хулиганит.
— Так это вовсе не Рыжий — это новенький — Гальюн.
— А… А я-то думаю, чего это Рыжий такой легкий.
Мальчик похлопал Гальюна по плечу и кивнул в сторону Дрыля:
— Как, Гальюн, понравился полет?
— Не знаю…
— Гальюн, если тебе в следующий раз захочется полетать, ты делай, как тебе показал Рыжий: залепляй ноздри Дрылю и вперед!
— Да я как-то не очень…
— Ничего, Гальюн, у нас все так летают — вон видишь Колпак договаривается, сейчас заткнет нос Дрылю и полетит куда-нибудь.
— Мальчик, тебе совсем скучно?
— Шрам, если я тебя раздражаю, ты…
— Перестань, Мальчик, я так — забавляйся сколько хочешь. Мне просто немного тревожно.
— Спица?
— За это ты мне тоже нравишься, Мальчик.
Мальчик почувствовал за спиной мелкое колыхание воздуха, отвлекся от разговоров Спицы с камерниками и, не оборачиваясь, бросил назад:
— Мосол, ты опять бодрствуешь?
— Хе-хе, Мальчик, у тебя нет больше хотя бы кусочка галетки?
— Мосол, иди— Ка спроси у Спицы, с какой стати его перевели к нам.
— Ладно.
Мосол подковылял к кружку вокруг Спицы и протиснулся между Подрезом и Карасиком:
— Спица, хе-хе, а почему тебя перевели к нам?
— Мосол, это же обычная ротация.
— Ой, Подрез, хе-хе, не смеши — при ротации не переводят в ближайшую камеру.
— Слушай, Мосол, кто ты такой, чтобы мне вопросы задавать?! Пошел отсюда!
— Правильно, вали, Мосол, а то разберут по мослам, гы-гы!
Мосол закрыл ладошкой рот, затрясся в всхлипах смеха, выбрался из кружка камерников и подковылял к Мальчику:
— Мальчик, хе-хе, он говорит этим кретинам, что, мол, обычная ротация, хе-хе.
— А твой светлый ум, что думает?
— Хе-хе, Мальчик, хе-хе, да он завалил кого-то без уважительной причины, вот его и перевели в ближайшую камеру — всегда так делают, может у тебя все-таки остался кусочек галетки, а?
— Мосол, иди жри свою плесень и отстань от меня.
— Я уже все съел, хе-хе!
Рыжий не очень уверенно пнул Гальюна ногой под зад и предложил помериться силами. Гальюн отряхнул штаны и сказал, что вполне верит в физическое превосходство Рыжего над собой и не видит никакого смысла в том, чтобы попусту утруждать почти еще детский организм чрезмерными нагрузками. Рыжий полностью согласился с Гальюном и, в полной мере обретя уверенность, дружелюбно сказал:
— Гальюн, а что это такое у тебя весит на животе? Ты, наверно, неудачно высморкался?
Гальюн растерянно наклонил голову, выискивая возможное безобразие на своей рубахе, а Рыжий взял между указательным и средним пальцем хлюпающий нос Гальюна, сильно сжал его и стал выворачивать в разные стороны, надеясь получить большую, красивую сливу на радость окружающим. Гальюн стал извиваться и визжать, потом, вдруг, ухватил остренькими зубами мизинец Рыжего, и Рыжий тоже стал извиваться и визжать. Гальюн с Рыжим, наверно, долго бы еще забавляли публику, но Прокл дал Рыжему крепкий подзатыльник, обнял Гальюна за плечи и, что-то тихо ему нашептывая на ушко, повел в сторону своих нар для выяснения вопросов, входящих в круг их общих интересов. Близкий друг Прокла Тироль повернулся к Мальчику и, не смахивая с длинных ресниц голубых глаз переизбыток влаги, спросил:
— Что же это такое делается, Мальчик?
— Не переживай, Тироль, найдешь себе товарища еще лучше.
— Я не хочу лучше.
— Тогда скажи Джиму, что со стороны Прокла несколько неэтично беседовать на нарах с неполовозрелым Гальюном.
Тироль в задумчивости пощипал мочку своего уха, потом подошел к лежащему на нарах Джиму и вежливо подергал его за рукав:
— Джим, Прокл совсем не прав — Гальюн еще маленький, ему нельзя общаться с Проклом.
— Раз сюда перевели, значит нормальный.
— Нет, Джим, он это… Слушай, Джим, может быть, тебе самому забрать Гальюна к себе? Чего это Прокл должен первым знакомиться с ним — ты вон кто, а он всего лишь вон кто! У тебя же нет сейчас хорошего товарища, а?
Джим невольно поднял голову и посмотрел на Мальчика, разговаривающего со Шрамом. Тироль перехватил взгляд Джима и снова потеребил мочку уха:
— А… Ну тут, конечно, как хочешь, но Гальюн тоже ничего, да и Мальчик слишком каприз…
Джим неожиданно покраснел, шарахнул огромным кулаком по лбу Тироля и отвернулся к стене.
Тироль обходил каждого и предлагал потрогать круглую шишку посередине лба. Обитатели восьмой камеры крепкими пальцами мяли лоб Тироля, Тироль морщился, но терпел, потому что справедливо считал, что исключительности всеобщего внимания всегда сопутствуют какие-нибудь маленькие неприятности.
— Смотри, Шрам, как Джим мне врезал.
— Да, впечатляет.
— А ты, Мальчик, не тяни свою руку — это все из-за тебя.
— Зря сердишься, Тироль. Этот шарик на пологом склоне твоего лба очень интригует, и, я думаю, теперь ты запросто вернешь себе расположение Прокла — посмотри какая ординарная внешность у Гальюна, а представляешь, что будет, когда кровь из шишки переместится под твои голубые глазки, и как они будут смотреться на темно-синем с желтым переливом фоне — у Гальюна нет шансов.
— Ничего, Мальчик, придет и мой черед хихикать.
— Конечно, придет.
Тироль толкнул плечом Мальчика, и не очень уверенно пошел к нарам Прокла, где тихонько кашлянул в кулачок:
— Прокл, смотри что у меня на лбу.
— Пошел ты!
— Прокл, у меня шишка даже больше, чем была у Бублика в прошлый раз, когда ему Юрик подножку поставил, и он с разбега врезался в стол, хочешь посмотреть?
— Пошел ты!
— Это меня Джим ударил из-за Мальчика, тебе меня не жалко?
— Пошел ты!
— Ну, Гальюн, маленький мерзавец, — я тебе еще устрою сладкую жизнь, узнаешь кто такой Тироль!
— Тронешь — голову откручу!
— Тогда не буду устраивать сладкую жизнь — пусть делает, что хочет. Только, Прокл, он не будет тебя любить как я.
— Пошел ты!
Камера ожидала. Никто особенно не выказывал свое нетерпение, люди ходили в разные стороны, разговаривали, играли, шутили и смеялись, изредка кто-нибудь мимолетно скользил деланно равнодушным взглядом по могучей спине Джима и опять пускался в пустые разговоры — а Джим все лежал и лежал.
Мальчик и Рыжий незаметно привязали к хлястику рубахи опять задремавшего Дрыля длинную нитку, протянули ее к отхожему месту и зацепили за рычаг смывного бочка.
— Давай, Рыжий, позови его.
— Если я позову — он заподозрит, лучше ты позови.
— Хорошо, подождем, когда он сам встанет.
— Да он до приема пищи не встанет.
— Ничего, естественность превыше всего.
На нарах Прокла глухо вскрикнул Гальюн.
Луст хлопнул по плечу Тироля и сочувственно расхохотался ему в лицо.
Чака надулся, когда Карасик, отстранив его липкую руку, поднял левую бровь, поджал в игривой улыбке губы и, манерно вихляясь, пошел к Тиролю.
Спица резко выбросил руку и поймал за шею проходившего Рыжего:
— Говоришь, Рыжий, мне не спится? Ты прав, мне в самом деле не спится, может быть, ты мне поможешь?
Рыжий попытался укусить Спицу, но Спица ловко отдернул левую руку, а правой больно сдавил шею Рыжему и толкнул от себя:
— Мое предложение снимается, Рыжий, — из твоих ушей дурно пахнет.
Рыжий отбежал на безопасное расстояние и, потирая шею, крикнул:
— Сам ты вонючка!
Мосол не уступил дорогу Колпаку, Колпак по инерции ткнулся головой в плечо Мосла и в недоумении уперся в него мутным взглядом.
— Куда прешь, Колпак?! Не видишь кто идет?!
Колпак сказал: “Ы-ы…”, мелкими шажками обошел Мосла и зашаркал дальше, кивая головой в такт левого шага.
Камера затихла. Джим сел, свесил с нар ногу и стал следить за тем, как она покачивается, вместе с Джимом за амплитудой его розовой пятки следила вся камера. От тишины проснулся Дрыль и попытался тихонько, крадучись встать с лавки, но нитка, привязанная к его хлястику, натянулась, смывной бочек захрипел, потом заурчал и с шумом выпустил воду. Все вздрогнули, Рыжий прыснул, а Дрыль от изумления развернулся и еще раз спустил воду.
— Ты что, Дрыль, с ума сошел?
— Джим, это не я…
Со своего места загоготал Луст, вслед за ним тоненько залились Бублик с Хромым, а их в свою очередь басовито поддержали Подрез, Зуб и Брондз, потом развеселились и остальные камерники. Джим тоже немного поухмылялся, но быстро опять насупился и тихо позвал:
— Спица.
Спица медленно подошел к Джиму и встал напротив в меру уважительно и в меру не уважительно. Все сразу же переключились с неуклюже отрывающего нитку от своего хлястика Дрыля на Спицу и Джима.
— Спица, ты на каком месте был в девятой камере?
— На пятых нарах справа.
— Значит Юрик или Жмых?
Спица пожал плечами, Жмых покрутил головой в разные стороны, разминая затекшую шею, а Юрик ощупал языком все целые зубы.
Джим бросил в рот кусок сухаря и, размачивая его у правой щеки, сказал:
— По моему тебе, Спица, лучше всего подойдет место Шрама.
Камера удивилась, но не очень. Жмых перестал смотреть на Спицу исподлобья, Юрик недоверчиво продолжал анализировать кончиком языка свои зубы, Мальчик присел рядом со Шрамом, Шрам повернулся к Мальчику и усмехнулся:
— Вот видишь.
Спица склонил голову на бок и в брезгливой усмешке растянул тонкие губы:
— Но, Джим, это всего лишь восьмое место, к тому же слева.
— Ничего, Спица, все в твоих руках — главное начало. И потом пятое место в девятой камере совсем не одно и тоже, что пятое место в восьмой, тем более Жмых и Юрик не совсем здоровы.
Жмых удивленно открыл рот, а Юрик хмыкнул и перестал полировать нижний коренной зуб.
— Но все-таки…
— Спица, может быть, ты хочешь на мое место?!
— Я этого не говорил.
— Хе-хе! — сказал Мосол Мальчику, с трудом приседая на негнущихся ногах.
— Чего тебе, Мосол?
— Мальчик, он хочет…
— Да без тебя знаю!
— Мальчик, сейчас Колпаку, хе-хе, говорю, что…
— Мосол, проваливай!
Длинный Хромой на кивок Джима подбежал к двери и закрыл несимметрично деформированным затылком глазок наблюдения за камерой. Сокамерники расселись по своим местам, достали из глубоких карманов кусочки хлеба и стали их жевать в ожидании зрелища.
Спица и Шрам встали напротив друг друга, а Джим сказал: “Давайте”.
Спица слегка присел и вытянул вперед правую руку, Шрам, легко и быстро передвигаясь, закружил вокруг Спицы.
— Шрам! У Спицы голова закружится!
Спица прыгнул вперед и схватил Шрама за рукав, Шрам отпрянул назад, и выдранный с корнем из плеча рукав остался в цепких пальцах Спицы.
— Спица! Не порть чужую одежду!
Спица бросил скомканную тряпку в лицо Шраму и сразу же сам кинулся на него, но Шрам сделал шаг вперед и плотно впечатал локоть в надбровную дугу Спицы. Спица замер, потом подогнул колени и ткнулся лбом в ноги Шрама.
— Шрам! Добивай его!
Шрам взмахнул кулаком над затылком Спицы, но опустить его не успел — Спица дернул за пятки Шрама и, Шрам, безрезультатно хватая воздух, жестко упал всей спиной на пол.
— Спица! Еще раз также!
Спица обхватил ноги Шрама руками и, заливая кровью его штанины, попытался заползти и придавить Шрама весом своего тела. Шрам с большим напряжением вырвал правую ногу из железных объятий и, уперевшись ее в рассеченную бровь еще не очухавшегося Спицы, спихнул его с себя.
Спица лежал на боку и пытался оттереть ничего не видящий из-за красной пелены глаз. Шрам стоял на четвереньках и сплевывал липкую алую слюну.
— Эй! Хорош филонить — скоро прием пищи будет!
Спица тяжело поднялся и, в три шага разбежавшись, пнул Шрама, целясь в голову. Шрам ждал удар Спицы, поэтому успел резко уклониться в сторону и, когда Спица, промахнувшись, попал голенью по лавке и заскрежетал зубами от боли, что есть силы, ткнул ему снизу кулаком в пах.
— Спица! У тебя с любовью больше проблем не будет!
Спица ухнул, присел на корточки и тут же вцепился зубами в бок Шрама.
— Шрам! Спица тебя сейчас съест!
Шрам давил Спице на желваки, бил по ушам, по шее и по затылку, но Спица все крутил и крутил головой, выдирая Шраму кусок живота, и, наверно, выдрал бы, если бы Шрам не зажал Спице рот и нос, лишая его необходимого при больших физических нагрузках кислорода.
— Шрам! Чего ты?!
— Спица! Чего ты?!
Спица ударил Шрама, Шрам ударил Спицу, Спица вырвал клок волос у Шрама, Шрам выбил Спице передний зуб, Спица ударил коленом Шрама в болезненную мышцу бедра, Шрам головой всмятку разбил губы Спицы, Спица выбил большой палец правой ноги, Шрам вывихнул мизинец, Шрам оторвал Спице все накладные карманы, Спица разодрал Шраму рубаху пополам, Шрам вытирал кровь под носом, Спица тяжело и хрипло дышал, Спица толкнул Шрама через обеденную лавку, Шрам подсек ноги Спицы, Спица подсек ноги Шрама, Шрам толкнул Спицу через обеденную лавку, Шрам тяжело и хрипло дышал, Спица вытирал кровь под носом, Шрам разодрал Спице рубаху пополам, Спица оторвал Шраму все накладные карманы, Спица вывихнул мизинец, Шрам выбил большой палец правой ноги, Спица головой всмятку разбил губы Шрама, Шрам ударил коленом Спицу в болезненную мышцу бедра, Спица выбил Шраму передний зуб, Шрам вырвал клок волос у Спицы, Спица ударил Шрама, Шрам ударил Спицу, Спица ударил Шрама, Шрам ударил Спицу, Спица ударил Шрама, Шрам поскользнулся, ударился виском об угол стола, встал, посмотрел на Мальчика, не смог улыбнуться, упал и умер.
Мальчик мокрой тряпочкой вытер кровь с лица Шрама, тонкими пальцами пригладил его всклоченные волосы, прикрыл разодранной рубахой тело и подумал о том, что, если бы он заплакал, это было бы вполне уместно.
— Мальчик, знаешь, сколько крестов прожил в нашей камере Шрам?
— Мосол, дай мне твоей плесени — а то из меня никак не может вырваться смех.
— Тебе не положено смеяться, Мальчик, — ты должен рыдать.
— Разве это не одно и тоже?
— Хе-хе…
Ротербанд надул щеки, просунул голову в окошечко в двери и сипло крикнул:
— К приему пищи готовсь!