дознавательная комната охранника Младшего была длинной, узкой и с очень высоким потолком. Младший сидел за огромным, покрытым красным сукном столом, а Мальчик стоял напротив и щурился от яркого света настольной лампы, направленной на него. Младший коротким взмахом головы откинул назад волосы, закрыл глаза и спросил Мальчика:
— Мальчик, с какой целью ты провоцируешь людей на беспорядки?
— Мне кажется, беспорядки свершаются спонтанно, и я виноват в них столько же, сколько все остальные.
— Возможно, но почему-то все остальные говорят, что это из-за тебя произошли последние две драки.
— Они заблуждаются — причина в вожделении, и если, например, объявить, что спать можно только с Дрылем, тогда все драки будут происходить из-за Дрыля, а если всех кастрировать, то драк не будет вообще, разве что из-за добавки киселя.
— Ну-ну. Теперь я действительно верю, что ты мог устроить эту свалку.
Младший протянул руку к белой кнопочке и легонько нажал на нее. Ротербанд вбежал в комнату, на ходу проглатывая что-то недожеванное.
— Ротербанд!
— Да?
— Ротербанд, почисти ботинки, выглади брюки, подстриги ногти, смени воротничок, побрейся, включая и подмышки, и если еще раз зайдешь ко мне с набитым ртом, то тогда я даже не представляю, что сможет утолить мой гнев. Пшёл вон!
— Слушаюсь!
— Стой! Отведи зачинщика смуты в карцер.
— Слушаюсь!
Бледный Ротербанд сделал шаг к двери, но, побледнев еще больше, остановился и робко обернулся:
— А… Извиняюсь, кто зачинщик смуты?
— Перед тобой болван.
Ротербанд громко застучал нижней челюстью об верхнюю и, выпучив от перенапряжения глаза, хрипло выдохнул:
— Вы?!
— Кто вы?! Ротербанд, ты чем там обожрался? Бери Мальчика и тащи его в пятьдесят четвертый карцер, идиот!
— Слушаюсь! Извиняюсь! Никогда больше не повторится! Мальчик, за мной, то есть впереди меня!
Ротербанд в гневе пихал Мальчика в спину костлявым кулаком, приговаривая на каждом шагу:
— Вперед! Вперед! Вперед!
У маленькой железной двери в пятьдесят четвертый карцер Ротербанд поставил Мальчика лицом к стене и загремел ключами. Дверь в карцер завыла и сквозь узкую щель показала Мальчику черноту. Мальчик шагнул к двери, но Ротербанд, посчитав, что виновник его унижений отделывается слишком легко, толкнул Мальчика назад:
— Куда прешь без разрешения!
— Разрешите посетить карцер.
— Чего?!
— Да ничего, пытаюсь получить разрешение.
Ротербанд раскраснелся, схватил Мальчика за ухо и стал его выкручивать:
— Я тебе покажу разрешение!
— Остановись, раздатчик!
— Чего?! Да как ты со мной!.. Меня на ты!.. Да я тебя!..
— Вспомни, Ротербанд, говорил ли Младший причинять мне хоть малейшую боль?
— Ну и что, что не говорил!
— Раздатчик, а как реагируют Младший, когда делают то, чего он не разрешает?
— Дык!.. Он очень… Дык!.. Да, но… Дык!.. Так я же… Дык!.. А потом я тебя и не трогал совсем!
— Тогда с дороги, раздатчик!
— А я и ничего! Заходи. Только ты зря торопишься, Мальчик.
Тяжелая дверь стукнулась об крепкие косяки, и Мальчик стал водить в воздухе руками, чтобы хоть как-то ощутить пространство. Слева, на расстоянии вытянутой левой руки была шершавая, мокрая стена, справа, на расстоянии вытянутой правой руки тоже была шершавая, мокрая стена. Мальчик приготовился погрустить и опустился по стеночке на что-то неожиданно мягкое. Мягкое еще более неожиданно зашевелилось и сказало:
— Куда ты садишься — не видишь, человек лежит.
Мальчик от неожиданности подпрыгнул и ударился головой об очень низкий деревянный потолок, с которого сразу же посыпалась труха, слизкие грибы и несколько почти истлевших гвоздей.
— Я вообще ничего здесь не вижу.
— Потолок не трогай — обвалится. Грибы собери и раздели на троих.
— Почему на троих?
— Так положено.
— Странно, а говорили, что в карцерах всегда по одному держат.
— Это карцер номер пятьдесят четыре — он трехместный.
— Значит, грибы для будущего третьего?
— Почему будущего, — Трюфель настоящий — вон в углу сидит.
Мальчик протянул перед собой горсть грибов и сказал:
— Трюфель, возьми грибы.
Две трясущиеся руки поспешно сгребли с ладони Мальчика грибы и совсем рядом послышались чавкающие, хлюпающие, всасывающие звуки.
— Трюфель не любит разговаривать?
— Очень любит, но не может — я ему язык откусил, чтобы не тараторил.
— Сурово, но радикально.
— Ты из какой камеры?
— Из восьмой.
— Это та, в которой бойня была?
— Угу.
— Я из девятой, зовут меня Виссон, Трюфель из третей, а ты, наверно, Мальчик, которого не поделили Спица и Джим?
— Виссон?! Но Спица говорил, что ты повесился.
— Откачали, и за самовольный уход из жизни определили в этот карцер.
— А откуда ты знаешь, что происходит в камерах?
— Когда ты в этой темноте разглядишь Трюфеля, то тоже будешь все знать.
— Я буду здесь так долго?
— Мальчик, из пятьдесят четвертого карцера только выносят.
Мальчик отодвинулся от Виссона и сел у противоположной стены.
— Осторожно, Мальчик, не провались в дыру, а то у Трюфеля после грибов случаются расстройства, и ты можешь поставить его в неловкое положение.
Мальчик лизнул гриб и украдкой бросил его в сторону.
— Мальчик, дыра слева, а не справа. Не хочешь есть грибы — отдай Трюфелю.
— Это единственная пища, которой здесь можно питаться?
— Какая же это пища, грибы — источник удовольствия, веселья, энергии и немного сумасшествия.
Мальчик закрыл глаза и, стараясь не касаться мокрой стены, слегка задремал. Мальчику показалось странным, что он касается щекой слизкой стены, ведь его подбородок упирался в далеко стоящую от нее коленку, и почему-то трещала по швам рубаха, и почему… — Мальчик тряхнул головой и проснулся: суетливые руки Трюфеля шарили по телу Мальчика, раздирая на нем рубаху, а жирные губы Трюфеля скользили по его щеке. Мальчик прокусил Трюфелю указательный палец, но Трюфель никак на это не отреагировал, только облизал длинным и липким языком шею Мальчика.
— Трюфель! Куда вперед меня лезешь?!
Виссон оторвал Трюфеля от Мальчика, немного придушил и швырнул в угол, после чего повернулся к Мальчику, загоготал и стал подминать его под себя. Мальчик уперся кулаком в широченную грудь Виссона, но тот легко своей тяжестью сложил его руку в локте, запыхтел, зарычал, прерывисто обдавая ароматом проглоченных грибов. Мальчик с трудом освободил руку, вцепился ее в щеку Виссона, а другой залепил ему глаза размятой в ладони грибной жижей. Виссон отпрянул назад и сказал, что и так тут ничего не видно, а еще и глаза залепляют всякие хулиганы. Мальчик бросился в сторону и сразу же влетел в объятия Трюфеля. Трюфель очень мокро обсосал Мальчику ухо, а Мальчик пятнадцать раз подряд пнул коленом Трюфелю между ног.
— Трюфель! Он мой!
Виссон резко поднялся и всей своей громадиной врезался в потолок, потолок затрещал и пополз с левого края вниз. Мальчик, вырвав ногу из рук загнувшегося Трюфеля, из-за всей силы стал давить правый край потолка вверх. Потолок еще немного потрещал и сорвался вниз по левому краю, придавливая Трюфеля и Виссона.
Там, где был потолок, осталась черная пустота, и в этой пустоте раскачивался фонарь и тускло освещал какой-то проем в стене. Тусклого дребезжащего света хватало для того, чтобы Мальчик зажмурился от рези в глазах, а Виссон с Трюфелем взревели от выворачивающей наизнанку белки боли.
— Голову откручу, Мальчик! Сейчас доберусь и откручу!
Виссон, разламывая остатки потолка и, раскидывая в стороны доски, встал с колен и двинулся к Мальчику.
— Спокойно, Виссон, я сам к тебе иду.
— Давай, Мальчик, давай сам.
Виссон опустил руки к коленкам, Мальчик подошел к Виссону, вытер рукавом безудержные слезы с его глаз, сложил ладони на его шеи, оттолкнулся от пола, запрыгнул на плечи Виссону, оттолкнулся от его широких плеч и запрыгнул в проем.
— Мальчик, ты куда делся?
— Пока не знаю, Виссон, но, тем не менее, никогда не забуду радость мгновений, проведенных с тобой.
Мальчик медленно полз на четвереньках, прощупывая перед собой пыльный путь, то левой, то правой рукой. Тусклый свет болтающегося на проводе фонаря и трубный голос Виссона исчезли за первым изгибом непонятного коридорчика. Было странно тепло и очень тихо. Мальчик прополз еще немного и почувствовал, что стало значительно жарче и как будто заслышались какие-то звуки, а, может быть, и не заслышались. Мальчик прополз еще немного и стал стряхивать со лба пот, чтобы он не застилал глаза, кроме того, впереди доносились глухие голоса, шлепки, шипение и еще какое-то знакомое сотрясание воздуха. Мальчик еще прополз и уперся, как он и предполагал, в деревянную вентиляционную решетку парного отделения бани. За решеткой на пологе лежали распластанные тела, медленно двигали руками и ногами и интенсивно потели. Мальчик подождал, когда раздатчик крикнул о конце помывки, и скользкие тела лениво вышли из парной, навалился плечом на решетку и легко ее выдавил внутрь помещения. В парной Мальчик быстро снял одежду, скатал ее в комок, выскочил в помывочную, из помывочной в раздевалку, в раздевалке быстро оделся и успел пристроиться к квадратной спине последнего человека, в развалку проходящего мимо почти уснувшего Дрона и жующего сладкий сухарь Лымаря. Лымарь легонько дал Мальчику подзатыльник и сказал сквозь еще не проглоченное сдобное месиво:
— Вечно ты, Шплинт, с Биллером до последнего возитесь.
Мальчик наклонил вперед голову и промычал в ответ что-то невразумительно нейтральное.
В камере номер девять все ходили туда— Сюда, и на Мальчика сначала никто не обращал внимания, но когда мельтешение людей закончилось, всех вдруг сразу удивил непонятно откуда появившейся незнакомый подросток. Мальчика обступили кольцом любопытствующие и спросили, кто он и как тут оказался. Мальчик сказал, что он Мальчик и что он из восьмой камеры и сюда попал путем некоторых перемещений.
— Эй, Захар, из твоей бывшей камеры!
— Эй, Мосол! Проснись!
— Эй, Дрыль!
— Эй!..
Дрыль сказал Мальчику:
— Ну… Вот… Мальчик, а это… Ну, сам, а я… Во, смотри, хромать стал…
Мосол из-под нар прохрипел, что никого не хочет видеть из восьмой камеры и, вообще, по какому праву у него отобрали его дощечку.
Захар крепко поцеловал Мальчика в затылок, обнял сзади за плечи и подмигнул собравшимся:
— Это Мальчик, он мой товарищ.
Мальчик нырнул вниз и вырвался из объятий Захара:
— Никогда я не был твоим товарищем, Захар. И, кстати, где твои шикарные, коричневые с черной каемочкой зубы?
— Сам не знаю, Мальчик, как-то растерялись все, жевать уже нечем — языком пищу растираю. Но это все ерунда, это все ничего, мы с тобой заживем как надо!
— Нет, Захар, не получится.
— Получится, Мальчик, получится. У нас в девятой камере нет основного, у нас коллективное управление, а у меня, Мальчик, сам знаешь, голос очень зычный, поэтому ко мне прислушиваются — так что держись меня, Мальчик.
Мальчик с деланным удивлением повернулся направо, любопытный Захар тоже посмотрел в ту сторону, и когда он повернулся назад, чтобы спросить, на что так пялился Мальчик, сам Мальчик уже растворился в гудящей толпе коллективно следящей за порядком в камере.
Мальчик залез под нары и пощекотал тонким прутиком за шиворотом у Мосла. Мосол заерзал, открыл глаза, открыл рот и крякнул:
— Рыжий, а ты откуда тут взялся?
— Мосол, у тебя появился странный юмор, неужели на тебя так подействовал переезд.
— Рыжий, ты стал говорить как Мальчик. Ты наверно хочешь согнать меня с моей теплой лежанки?
— Мосол, затянувшаяся шутка — очень плохая шутка.
— Да, Рыжий, когда-то моим искрометным шуткам восхищался сам надзиратель.
— Да что ты говоришь, Колпак?
— Рыжий, ты сдурел что ли, какой я тебе Колпак? — Колпак только может чужие надзирательские пайки жрать — гад!
Мальчик крепкими пальчиками помассировал перекошенную гневом дряблую щеку Мосла, вздохнул и сказал:
— Поспи, Мосол, может быть, тебе приснится другой сон.
Дактиль схватил Мальчика за шиворот и выволок на середину камеры. Захар вспрыгнул на лавку и закричал, временами переходя на визг:
— Слушайте меня все! У нас появился новый человек, зовут его Мальчик! Он мой товарищ! Тут некоторые претендуют, но я вам сразу скажу — это бесполезно! И всякие споры на эту тему считаю закрытыми! Ура! И еще раз…
Захара столкнул с лавки Ильич и воззвал:
— Сокамерники! Почему мы слушаем этого дурака Захара, который у нас совсем недолго и который нам уже наврал тут много чего?! Почему мы самого Мальчика не спрашиваем, как и с кем, он видит себя в нашей камере?! Почему я вас спрашиваю?!
Ильича за пятку дернул Биллер, Ильич кувыркнулся под стол. Биллер оперся на заботливо подставленное плечо Дактиля, тяжело запыхтел, но все же взгромоздился на освободившееся место.
— У нас тут что?! — А то! Мы все вместе тут! Так?! Значит и Мальчик должен быть со всеми! Ясно?!
Очень многие из собравшихся закричали, что им все ясно, но в тоже время другие очень многие из собравшихся закричали, что им ничего не ясно. Но Биллер с помощью Дактиля уже сполз с трибуны, Ильич еще не выбрался из-под стола, а Захар, решив погромче крикнуть, сделал слишком глубокий вдох и, вместо того, чтобы озарить сознание несведущих, исступленно закашлялся, поперхнувшись собственной слюной. Мальчик воспользовался образовавшимся затишьем, сел на лавку, поджал ноги, обхватив колени руками, и тихо сказал:
— Вы так мне все нравитесь, и я очень хочу, но, увы, не могу быть товарищем каждому из вас, потому что я товарищ Виссона, а Виссон очень болезненно реагирует, когда претендуют на что— То, принадлежащее ему. Например, Трюфелю из третьей камеры он при мне откусил язык только за то, что тот по ошибке облизал его ложку. И как я понял из разговора надзирателя Афрона с охранником Младшим, Виссона вот-вот вернут в вашу камеру.
— Он нас пугает!
— А вдруг не пугает?
— Виссон мертв! — он повесился!
— Виссон жил, жив и будет жить!
— Откуда он мог слышать разговор Афрона с Младшим?!
— Мальчик находился поблизости от самого Афрона!
— Виссон никогда бы не стал откусывать чужой язык!
— Виссон, когда сердитый, может откусить все, что угодно!
— Да плевали мы на этого Виссона — нас вон сколько!
— Сколько?
— Ну, вон!!! Вон!! Еще вон! И там еще вон. Ну и…
— Вот вам первым он языки и пооткусывает!
Биллер поднял голову и крикнул:
— Да что мы будем лебезить перед каким-то Мальчиком из-за какого-то Виссона?!
— Не будем!
Биллер хотел опять взгромоздиться на лавку, но недоуменно обнаружил, что Дактиля с его заботливым плечом нет рядом. Дактиль незаметно прошел за спину Мальчика, наклонился к нему и зашептал:
— Мальчик, ты извини, что я тебя грубо тянул за рубашку — меня заставили, сам видишь какие тут все, особенно вон тот жирный. Виссон этого Биллера из-под стола не выпускал, а со мной несколько раз играл в крестики-нолики, выигрывал, конечно, и приказывал голым вокруг стола на четвереньках ходить, короче, весело было. Я за тебя, Мальчик.
Мальчик, не оборачиваясь, кивнул головой и сказал:
— Когда Виссон вернется, я непременно попрошу его, чтобы он тебе при следующей игре в крестики-нолики дал фору.
Ильич вдруг снова протиснулся сквозь толпу, наставил на Мальчика короткий указательный палец с обгрызанным ногтем и крикнул:
— Смотрите! Он нас не уважает, он сидит перед нами! Раз он сидит на лавке, так пусть тогда лежит, привязанный к этой же лавке!
Не успел Мальчик опомниться и хоть что-то возразить, как его быстро положили и ловко привязали к лавке.
— Я требую, чтобы Мальчика развязали!
— Надо бросить жребий!
— Надо Ильичу морду набить за подстрекательство!
— Ильич — молодец!
— Пусть про Виссона расскажет!
— А ты иди к своему косому Шплинту!
— Сам ты косой! И у твоего Скока одна нога короче другой!
— Соревнование по борьбе устроим!
— Если Виссон вернется, я ему скажу: Виссон помнишь нашу дружбу?
— А я говорю, что все совсем не так!
— А пошел ты!
— Да я!
— А вот еще был случай…
— Все дело в аксиологической модальности!
— Хрен тебе!
Над Мальчиком свесился Мосол и с удовольствием засмеялся:
— Хе-хе, Рыжий, эти горластые дураки думают, что ты Мальчик, они не знают, хе-хе, что Мальчик еще в восьмой камере растворился в воздухе и поселился в моей голове — мы постоянно с ним разговариваем.
— Мосол, сдвинься немного в бок — с твоей башки летит перхоть прямо мне в глаза.
— Рыжий, хочешь плесени дам попробовать — сразу жить не знай как захочется.
— Спасибо, Мосол, в пятьдесят четвертом карцере Виссон угощал меня грибами, поднимающими настроение, и я до сих пор в отличном расположении духа.
— Грибами?… Вис— Сон?…
Мосол икнул и, раскинув в стороны хлыстообразные руки, упал на Мальчика.
Обитатели камеры номер девять орали, ругались, плевались, толкались и никак не реагировали на Мальчика, который уже осипшем голосом кричал, чтобы с него стащили мертвого Мосла.