Марина Саввиных
ГЛИНЯНЫЙ ПЯТИГРАННИК
(этюды о женской непоследовательности)
ВОЗВРАЩЕНИЕ ПАРИСА
1.
ПРИАМ. Спустившись в книгохранилище, я обнаружил там Кассандру. Она сидела на полу, заваленном свитками и табличками, и что-то читала, до того углубившись в свое занятие, что мой приход долго оставался ею не замеченным.
Семейный архив. Точно! Она-таки добралась до него. Не могу сказать, что ее любопытство, в общем-то похвальное, меня утешило и порадовало. Догадываюсь, что она ищет. Если в жизни на что-то и можно положиться, то только не на благоразумие слуг ... И ведь ерунда большей частью... Бред! А дети растут в атмосфере тщательно скрываемых тайн. Бедняжка Кассандра! Что она там найдет, кроме долговых расписок, счетов да унылых произведений юридического крючкотворства?
Я окликнул ее. Девочка испугалась, будто захваченная на месте преступления. Вскрикнула, покраснела... Я строг к ней, может быть, даже слишком. Хотя, по правде сказать, люблю ее больше других. Она - странная. Умница, фантазерка, трудолюбивая и дотошная, как скворец. Жаль, фантазии ее - какие-то совсем бредовые. Какие-то опасные фантазии, с неподражаемым оттенком пифийской жути. Я запретил ей посвящать Поликсену в свои сны и видения. Допустим, она действительно что-то такое видит, но мне не хватало в семействе еще одной Кассандры! Поликсена - дитя хрупкое, впечатлительное... тайн хранить не умеет: не было случая, чтобы своими секретами она не поделилась с матерью или со мной.
Кассандра выслушала запрет, прикусив губу. И ничего не ответила. Только после этого окончательно замкнулась. А через некоторое время начались конспиративные визиты в книгохранилище. Кассандре вздумалось раскрыть загадку своего происхождения. В том, что тут есть какая-то загадка, она нисколько не сомневается. И попробуй убедить ее в обратном! И себя успокоить - попробуй... Почему она такая? Не как все. И чувствует, бедняга, сама чувствует, что не как все. Теперь она почти не разговаривает ни с кем. Подойдешь приласкать, расспросить - иной раз прямо шарахнется, словно речь человеческая ее самим звучанием оскорбляет.
Я потребовал показать мне документ, который она держала в руках. Это был старый-престарый список оракулов, в разное время данных представителям рода. Пробежав глазами хорошо знакомый текст, я, как и следовало ожидать, ничего нового не нашел. Все тот же стандартный набор невразумительных метафор - толкуй как хочешь! Почтенное занятие для девицы - корпеть над этой нудной пошлостью!
Пока я рассматривал свиток, Кассандра стояла передо мной, скромно опустив очи долу, и только время от времени бросала на меня сердитые взгляды...
2.
ПОЛИКСЕНА. Она пришла ко мне поздно вечером. И говорит: ну... и как тебе Парис?
Прям с ума все сходят по этому Парису! Тоже мне... прыщ на ровном месте... Третьего дня он был пастух. Старейшины к соревнованиям его допускать не хотели: прецедент дурной! Этак скоро и рабы с царевичами состязаться начнут! А теперь... Парис, Парис... Только и разговоров! Будто от побед и успехов в нем благородная кровь образовалась! Был пастухом - пастухом и остался!
А Кассандра: Он - удивительный!
Нахальный - это точно. Кто он такой, чтобы подмигивать царевне! Как все-таки слава действует на человека... Венки, приветствия, букеты... Красивый, да. Очень красивый. Ну и что!
Я сказала: Ничего особенного... Ты просто влюбилась, Кассандра! Но имей в виду, он женат. На безупречной красавице. Она, говорят, - просто нимфа! Так что выбрось из головы.
А она: Ничего ты не понимаешь! У него такое лицо... такое милое и страшное!
А я: Как это - милое и страшное?! Так не бывает.
А она: Выходит, что бывает... Когда он случайно вдруг оказывается поблизости, я вся дрожу от радости... или - от страха? Как тебе это объяснить?
Тут она обняла меня за шею и зашептала в самое ухо: МЫ НЕРАЗРЫВНО СВЯЗАНЫ ДРУГ С ДРУГОМ: Я - И ОН!
Ну вот, опять заговаривается... Я ее выпроводила... от греха...
И, готовясь ко сну, задержалась ненадолго перед зеркалом.
Нет, правда, я - ничего... совсем даже ничего... Больше того, я хорошенькая! Если честно, то он все время смотрел на меня, глаз не сводил... а я сделала вид, будто у меня развязалась сандалия, и разглядела его как следует, пока моя рабыня как бы возилась с ремешком. Тут-то он мне и подмигнул... весьма недвусмысленно... Нахал!
Но до чего опасный!.. улыбка, взгляд, осанка... Никогда раньше я не видела таких пастухов. О которых бы легенды ходили. Которые бы на нимфах женились. У которых такое прозвище было бы: Александр... Как звучит! АЛЕКСАНДР! Так полководцев называют, а не пастухов. Не удивительно, что Кассандру зацепило.
С ее-то больным воображением только в Париса и влюбляться!
Впрочем, он действительно очень мил...
3.
ГЕКУБА. Разумеется, от Эсака не укрылось мое беспокойство. Когда я с детьми выходила из храма, он подал мне знак: неуловимое движение бровей, губ и подбородка... мгновенная гримаска, которую я тотчас угадала. Я пропустила дочерей вперед, подождала, пока они достаточно удалятся и, быстро свернув направо, через внутренний дворик проскользнула в его покои.
В комнате, где мы когда-то оставались с ним наедине, никого не было. Но я так привыкла ждать его - иногда подолгу, что ничуть не смутилась.
Здесь, в тишине и полумраке, насыщенном легким веянием экзотических трав, моя тревога сгустилась, как серебристые облака сгущаются в грозовую тучу.
Память - сок цикуты... Она отнимает волю и способность к движению... Только Эсаку дано поддерживать во мне слабые токи жизни, утешать и обнадеживать...
Я мысленно позвала его, зная, что он почувствует зов, какие бы дела его в эту минуту ни занимали.
Боль моя, грех неискупимый, самое чистое и святое, что когда- либо было и до сих пор есть в моей жизни, - вот что такое Эсак!
Не стоило бы сравнивать Эсака и Приама. Приам - богатырского телосложения, высокий, статный, с открытым доброжелательным лицом. Эсак - низкоросл и тщедушен.
Приам - блестящий политик, мудрый правитель, по достоинству уважаемый народом, я не припомню случая, чтобы он совершил необдуманный поступок или просто без расчета рискнул. Эсак временами бывает капризен, как дитя. То в хандру впадает, то в творческий экстаз, он почти непредсказуем, его известность - едва ли не скандального толка, и если бы не могучий дар проповедника и волхва, его вряд ли стали бы терпеть в жреческой касте. Как предсказателя его чтут. Как мага - боятся и глухо ненавидят. Мне уже приходилось спасать его от неминуемой смерти, прятать в своем доме - тайком от мужа, для которого благоразумие - решающий мотив всякого действия, поэтому на Приама, если что, Эсаку надеяться не приходится, хотя они всегда относились друг к другу со снисходительной благосклонностью.
Приам, что бы ни случилось, почтителен ко мне и трогательно заботится о детях, он - прекрасный семьянин, это все знают. Эсак внешне желчен и аскетичен. Но обидчивые троянки вплоть до недавнего времени с удовольствием распространяли слухи о девицах, якобы, лишивших себя жизни из-за его жестокосердия и черствости. Слухи пустые, но небезосновательные. Эсак кому угодно вскружит голову. Просто так. Без всякой корысти. Из одной только любви к искусству. В минуты раздражения он бывает невыносим. Его дерзости и колкости иной раз переходят грань приличия - даже по отношению ко мне, единственному человеку в Трое, на которого он может положиться... Более, чем на самого себя.
Нет ничего, ценимого людьми, в чем Эсак хоть сколько-нибудь превосходил бы Приама. Но - всеблагие! - как все же умный порядочный Приам простоват и прямоуголен по сравнению с этим странным, вздорным человеком, как будто специально созданным какой-то темной силой для того, чтобы мучить себя и других.
Когда мы познакомились, мне было двадцать, а ему, кажется, чуть больше...Он вошел в Трою через северные ворота, вдохновенный безумец, воспитанный колдунами, юноша- ясновидец, способный подчинить себе толпу самоуверенных мужей и управлять ею по собственному разумению - одной только гипнотической мощью, не имеющей ничего общего с обычным ораторским искусством.
Я несколько лет уже была замужем. Мой первенец, Гектор, смышленый четырехлетний сорванец, подавал большие надежды, что с энтузиазмом подтверждали гадатели всех рангов и наклонностей. Когда популярность Эсака достигла известного уровня, Приам пригласил его в дом, и первое же предсказание нового пророка повергло всех домочадцев в приятное уныние: Эсак предрек Гектору, надоедливо пристававшему к взрослым с обыкновенными детскими вопросами, бессмертную славу и героическую гибель на поле брани. Я видела, что Эсак скорее интригует нас, нежели говорит правду, но он делал это так гибко и красиво, что я простила ему даже свой страх... Через некоторое время мне захотелось к нему приблизиться. Никогда не следует приближаться к таким, как Эсак!
Когда в первый раз я вошла в его келью, он был занят приготовлениями к какому-то сложному ритуалу. То, что мне предстало , поразило все мои чувства одновременно : фосфоресцирующий сумрак, время от времени озаряемый лиловыми и розовыми вспышками, тихое потрескивание и шипение, исходившие неведомо откуда...Ни с чем не сравнимый запах, вызывавший головокружение и слабость в ногах, но сладостный, как содержимое самого дорогого заморского фиала. Впрочем, не сами эти чудеса меня повергли в изумление... едва приоткрыв дверь в мир Эсака, я поняла, что все это давным-давно и очень близко ЗНАЮ. Это мой РОДНОЙ мир. А я никогда и не думала прежде, что родилась и живу среди ЧУЖОГО - так глубоко и прочно было замуровано во мне СВОЕ. На моих глазах прорицатель Эсак что-то делал с пространством и временем, и от этого каменный пол кельи дрожал крупной вулканической дрожью, воздух становился зримым, как вода в пруду, охваченном мерцающей рябью, стены излучали музыкальный гул, словно где-то на самом краю земли пели и плакали неизвестные смертным инструменты, заставляя душу и тело резонировать в ответ.
Эсак был прекрасен. Его черные глаза горели ровным холодным пламенем - так подсвечивают горизонт далекие грозовые разряды; растрепанные кудри, прилипшие к потному лбу, делали его лицо детски трогательным, и это составляло поразительный контраст с хищно изогнутыми губами и жестко очерченным волевым подбородком.
Мне не хотелось уходить. Я любовалась им и его работой, пока не поторопила меня наступившая ночь.
Я ничего не сказала Приаму о своем визите к волхву. А прежде моя душа была для мужа совершенно открыта, я делилась с ним всякой мелочью, не говоря уже о том, что считала важным. И впервые за все время нашего супружества отказала ему от ложа, сославшись на недомогание. Приам несказанно удивился, но по бесконечному великодушию своему в эту ночь оставил меня наедине с моими открытиями. Я почти не спала... то зажигала светильник, боясь темноты... то гасила его, потому что длинные движущиеся тени оказывались еще страшнее... то тихонько смеялась от счастья, вспоминая голос и глаза Эсака, его терпеливое внимание ко мне, его удивительные рассказы о свойствах слов и вещей... то пыталась справиться с обидой на его явную прохладцу по отношению ко мне, царице, молодой красивой женщине, оказавшей ему честь посещением...
С тех пор я частенько стала заходить к нему - посоветоваться о делах, посмотреть очередной магический опыт, или просто так, без всякого повода на пару минут, взглянуть, получить ответный будто бы ничего не значащий взгляд и тихо исчезнуть...
Вскоре я совсем потеряла голову. От себя скрывать это было уже бесполезно я любила! Впервые в жизни я переживала настоящую любовную лихорадку. Разве я представляла себе раньше, что такое бывает?!
Как люди любят? Мне казалось, я все об этом знаю. Моя любовь к Приаму, ясная, спокойная, определенная, давала мне глубокое чувство уверенности в себе и незыблемости с малолетства знакомых устоев. Наша супружеская связь была естественной частью этих устоев - как трапеза или хозяйственные заботы. Я не замечала близости с мужем : никогда не стремилась к ней и не уклонялась от нее. Она была фоном моего ночного отдыха, необременительным, как первый, тут же забывающийся сон... Я долго не могла понять, какого рода мой интерес к Эсаку. Вернее, с самого начала мне была ясна лишь некоторая грань этого интереса. Мне было сладко ощущать его присутствие , всецело превращаться в слух, наслаждаясь его речами... и в то же время от этих невинных удовольствий исходило такое напряжение риска и страшной опасности, что я поневоле должна была ДУМАТЬ, в результате я словно очнулась от смертной истомы... ожила... зашевелилась... задышала... Эсак разбудил мою мысль, и постепенно я научилась обмениваться с ним мыслями... почти без слов. Мы были близки на совершенной, почти божественной, духовной высоте это было единство общего молитвенного экстаза, в котором рождалось нечто такое, чему мы оба не знали имени.