Из истончившегося воздуха выскакивали Мурддраалы и троллоки, чудовищные звериные обличья и безглазые лица, перекошенные яростью, злобой, жаждой убивать. Их были сотни, они запрудили черными фигурами весь коридор впереди Ранда и позади него, алкали крови мечи-косы и клинки мертвенно-черной стали. Сам не понимая как, Ранд обратил их всех в пар, тот расступился перед ним… и исчез. Воздух вокруг внезапно стал удушливой сажей, заползшей в ноздри, забившейся в рот, стеснившей дыхание, но юноша вновь сделал ее свежим воздухом, прохладным туманом. Из пола у него под ногами выпрыгнуло пламя, вырвалось из стен, обрушилось с потолка, яростные струи хрупким пеплом сдували гобелены и ковры, дотла сжигали столы и сундуки, сбивали узорчатые шандалы и лампы, проливая их дождинками расплавленного, пламенеющего золота. Ранд утихомирил огненные языки, прихлопнул беснующееся пламя, превратив его в красную глазурь на камне.
Каменная твердь вокруг него исчезала, как развеивающийся туман; сама Твердыня исчезала. Реальность содрогалась; Ранд чувствовал, как она расползается, распадается, чувствовал, как разрывается он сам. Его выталкивало, выдавливало куда-то туда, где не существовало ничего. Калландор солнцем сверкал в его руке, пока ему не начало казаться, что меч вот-вот расплавится. Ранду казалось, что и сам он вот-вот расплавится от выбросов Единой Силы, пульсирующей через него, от чудовищного ее потока, который он как-то направлял на то, чтобы запечатать дыру, что отверзлась рядом с ним, на то, чтобы удержать себя по эту сторону бытия. Твердыня вновь стала прочной и плотной.
Ранд не смел даже вообразить, что такое он делал. Единая Сила бурлила неукротимо, юноша едва осознавал себя, едва был самим собой, едва существовало то нечто, которое было им, его сутью. Это сомнительное равновесие подрагивало, он из последних сил балансировал на тонкой грани. А по обе стороны зияла бездонная пропасть, в которой все, что есть он, будет уничтожено, стерто Силой, бурно текущей через него в меч. Нужно идти по самому лезвию бритвы, бесконечно тонкому и бесконечно острому, лишь в этом залог хоть какой-то, пусть непрочной, безопасности. Калландор сиял в руке, и вскоре Ранду показалось, что он несет солнце. Где-то внутри, дрожа и мигая, как огонек свечи в бурю, зародилось смутное чувство – уверенность, что, обладая Калландором, он может сделать всё. Всё.
Ступая по лезвию бритвы. Ранд бежал по бесконечной череде коридоров, преследуя того, кто стремился убить его, того, кого должен убить он. Иного исхода не будет. На этот раз один из них должен умереть! Было совершенно ясно, что Ба'алзамону это известно не хуже. Ба'алзамон бежал, все время оставаясь впереди, оставаясь невидимым, и только звуки бегства вели за ним Ранда. Но даже убегая, Ба'алзамон обратил против Ранда эту Тирскую Твердыню, что не была Тирской Твердыней, и тот отбивался, отбивался наугад, наобум, на авось; он сражался и бежал по острию ножа, в совершеннейшем равновесии с Силой – инструментом и оружием, готовым уничтожить его полностью и окончательно, допусти он малейшую оплошность, малейшую заминку. Переходы сверху донизу затопила вода, плотная и черная, как на дне морском. Захлебываясь, он вновь превратил ее в воздух, опять не понимая как, и продолжал бежать, а воздух внезапно обрел вес, и на каждый дюйм тела навалилось по горе, сдавливая со всех сторон. За миг до того, как его расплющило бы в ничто, Ранд выбрал из несущегося сквозь него прилива Силы отдельные потоки, и давление пропало. Но Ранд не понимал, почему, как и какие именно токи он выбрал, – слишком быстро все произошло, он не успел ничего ни осознать, ни понять. Он гнался за Ба'алзамоном, и воздух вдруг затвердел несокрушимой скалой, замуровав его, потом воздух стал расплавленным базальтом, а затем превратился вообще в ничто, не способное заполнить его легкие. Земля под сапогами притянула Ранда к себе, словно каждый фунт тела внезапно стал весить тысячу, потом вес исчез совсем, и, шагнув, он завертелся в воздухе. Разверзлись невидимые утробы, стремящиеся отделить его разум от тела, вырвать из него душу. Он перепрыгивал ловушки, преодолевал западни и продолжал бежать. То, что Ба'алзамон искажал, извращал, чтобы уничтожить Ранда, он восстанавливал, возвращал в прежнее состояние, даже не осознавая как. Он смутно понимал, что каким-то образом приводит все в естественное равновесие, в соответствие с сутью, заставлял предметы и явления строго следовать линии своего танца по той неправдоподобно тонкой грани между бытием и небытием, но знание это представлялось далеким-далеким. Все его сознание, вся сущность были отданы преследованию, охоте, смерти, которая станет концом всего этого.
А потом Ранд снова очутился в Сердце Твердыни, шагнув через заваленную щебнем брешь в стене. Некоторые колонны теперь висели обломанными зубьями. И от него пятился Ба'алзамон, глаза его полыхали, тень плащом окутывала фигуру. От Ба'алзамона будто исходили черные шнуры, подобные стальным тросам, они убегали во тьму, что сгустилась за ним, и исчезали в невообразимых высотах и в немыслимой дали, где-то в глубинах этого мрака.
– Меня не уничтожить! – вскричал Ба'алзамон. Его рот был огнем; крик эхом забился среди колонн. – Меня нельзя победить! Помоги мне! – И часть окутывающей его тьмы втекла ему в руки, свернулась в шар, такой черный, что он будто впитывал в себя даже сияние Калландора. Внезапное торжество засверкало в пламени глаз Ба'алзамона.
– Ты убит! – крикнул Ранд. Калландор закрутился в его руке. Сияние взболтало мрак, рассекло черные, как вороненая сталь, шнуры вокруг Ба'алзамона, и Ба'алзамон конвульсивно дернулся. И он будто раздваивался, одновременно и уменьшаясь, и вырастая. – Ты уничтожен! – Ранд вонзил сияющий клинок Ба'алзамону в грудь.
Ба'алзамон закричал, и дико запылали огни его взбешенного лица.
– Дурак! – выл он – Никогда не одолеть Великого Повелителя Тьмы!
Тело Ба'алзамона обмякло и начало оседать вниз, тень вокруг него стала рассеиваться, и Ранд выдернул клинок Калландора.
И внезапно Ранд очутился совсем в ином Сердце Твердыни: как и раньше, высились целые колонны, сражались люди, они кричали и умирали – бойцы в повязках–вуалях и солдаты в кирасах и шлемах. У основания краснокаменной колонны все так же лежала, скорчившись, Морейн. А у ног Ранда распростерся мертвый мужчина, он лежал на спине, в груди чернела выжженная дыра. Мужчина был средних лет, и его можно было бы назвать красивым, если бы вместо глаз и рта не темнели провалы, от которых поднимались струйки черного дыма
Я сумел, подумал Ранд Я убил Ба'алзамона, убил Шайи'тана! Я выиграл Последнюю Битву О Свет я и вправду Возрожденный Дракон! Разрушитель государств, тот, кто Разломал Мир! Нет! Я покончу с разрушением, прекращу убийства! Я с этим ПОКОНЧУ!
Ранд вскинул вверх руку, Калландор сверкнул над его головой. Серебряная молния с треском соскочила с острия клинка, ее зубцы, шипя, выгнулись ввысь, под свод громадного купола.
– Хватит! – крикнул он.
Сражение затихло; на него изумленно смотрели со всех сторон – глаза сверкали над черными вуалями, из-под кованых околышей круглых шлемов.
– Я – Ранд ал'Тор! – провозгласил он, голос его зазвенел по всему залу. – Я – Возрожденный Дракон!
Калландор сиял в его воздетой руке.
Один за другим люди, и в вуалях, и в шлемах, опускались на колени, восклицая:
– Дракон возродился! Дракон возродился!
С рассветом в городе Тире проснулись люди, и говорили все об одном: о снах, которые видели. Всем снилось, как в Сердце Твердыни сражался с Ба'алзамоном Дракон, а когда горожане подняли взоры к огромной цитадели, к несокрушимой Твердыне, то глазам их предстало развевающееся над самой высокой ее башней знамя. По белому полю протянул изгибы своего тела, блистающего алозолотой чешуей, громадный змей с золотой львиной гривой и четырьмя лапами, вооруженными каждая пятью золотыми когтями. От Твердыни, испуганные и ошеломленные, шли солдаты и вполголоса рассказывали, что случилось ночью. И очень скоро на улицы высыпали толпы, мужчины и женщины плакали, оглашая город криками об исполнении Пророчества.
– Дракон! – кричали они. – Ал'Тор! Дракон! АлТор!
Мэт смотрел в бойницу, пробитую высоко в стене Твердыни, и только головой качал, слыша хор голосов, волнами поднимающийся из города. Ладно, может, это он. Может, так оно и есть. У него вряд ли было время поразмыслить над тем, что Ранд и в самом деле оказался тут.
По-видимому, в Твердыне все были согласны с горожанами на улицах, а если кто и не верил, то благоразумно воздерживался от скептических замечаний. После минувшей ночи Мэт видел Ранда всего раз – тот широким шагом шел по коридору с Калландором в руке, окруженный дюжиной айильцев в вуалях, вслед за ним увивался шлейф тайренцев, горстка Защитников Твердыни и чуть ли не все из немногих уцелевших Благородных Лордов. Благородные Лорды, видимо, полагали, что они понадобятся Ранду, чтобы помочь ему править миром. Айильцы никого не подпускали близко, для этого им хватало пронзительных взглядов, хотя, если нужно, они готовы были пустить в дело и копья. Вот они, несомненно, верили, что Ранд и есть Дракон, правда, называли его Тот-Кто-Приходит-с-Рассветом. В Твердыне оказалось почти две сотни айильцев. Они потеряли в сражении треть своего отряда, но убили или пленили раз в десять больше Защитников.
Мэт отвернулся от бойницы, скользнул взглядом по Руарку. В одном конце зала находилась необычная подставка с книгами: резные полированные колеса из какой-то бледной, с темными прожилками древесины, между ними были свободно подвешены полки – так, что при вращении колес все они оставались горизонтальными. На полках лежали книги большого формата, в окованных золотом переплетах, изукрашенных сверкающими самоцветами. Одну из книг айилец уже успел открыть и сейчас читал. Как показалось Мэту, это были то ли какие-то очерки, то ли путевые заметки. Кто бы подумал, что айильцы читают книги? Проклятье, ну кто бы поверил, что айильцы вообще умеют читать?
Руарк посмотрел в сторону Мэта – голубые, совершенно холодные глаза и уравновешенный взгляд. Мэт поспешно отвернулся, пока айилец не прочитал его мысли по лицу. Хвала Свету, хорошо хоть, он не в своей вуали! Чтоб я сгорел, эта Авиенда чуть голову мне не оторвала, когда я спросил, не знает ли она какого танца без копий! С Байн и Чиад закавыка была в другом. Были они, несомненно, симпатичными и очень даже дружелюбными, но Мэту никак не удавалось переговорить с одной из них так, чтобы рядом не оказалась вторая. Похоже, упорные попытки Мэта застать кого-то из этой парочки в одиночестве изрядно веселили мужчин-айильцев и, говоря начистоту, забавляли и Байн с Чиад. Женщины – народ странный, но после айильских женщин они покажутся простыми и понятными!
Внушительный стол в центре зала, украшенный резным орнаментом, с позолотой по краям столешницы и на массивных ножках, предназначался для заседаний совета Благородных Лордов. В одном из смахивающих на троны кресел сидела Морейн. На его высокой спинке была инкрустация – Знамя полумесяцев Тира, выложенное полированным сердоликом и перламутром и вызолоченное. Рядом с Морейн расположились Эгвейн, Найнив и Илэйн.
– Никак не поверю, что Перрин здесь, в Тире, – сказала Найнив. – Вы уверены, что с ним все в порядке?
Мэт покачал головой. Как ни странно, прошлой ночью Перрина в Твердыне не было, но Мэт ничуть не удивился бы, встретив его там: хотя кузнец и отличался здравомыслием и осмотрительностью, храбрости ему было не занимать.
– Когда я уходила, с ним все было хорошо. – Голос Морейн был ровен и спокоен. – А как он сейчас, я не знаю. Его… спутнице грозит некая опасность, и немалая, и, весьма вероятно, он сам тоже мог влезть в это дело.
– Его спутнице? – резко произнесла Эгвейн. – Что… И кто же эта спутница Перрина?
– Что ещё за опасность? – требовательно спросила Найнив.
– Ничего такого, что должно тебя беспокоить, – безмятежно промолвила Айз Седай. – Вскоре, как только смогу, я навещу ее. Я задержалась лишь для того, чтобы кое-что вам показать. Вот что я нашла среди тер'ангриалов и иных предметов, имеющих отношение к Силе, которые Благородные Лорды собирали годами. – Она достала что-то из поясного кошеля и положила на стол перед собой. Это оказался диск величиной с человеческую ладонь, по– видимому, составленный из двух плотно сопряженных слезинок – одна черная, как деготь, другая белая, как снег.
Мэт вроде как вспомнил, что видел и другие диски, похожие на этот. Древние, как и эта находка, но разломанные, а этот был целым. Три диска видел Мэт, не едиными – горстью осколков. Но этого не могло быть, – Мэт помнил, что изготовлены они из квейндияра, разбить который не способна никакая сила, который не сокрушить даже Единой Силой.
– Одна из семи печатей, которые Льюс Тэрин Убийца Родичей и Сто Спутников наложили на узилище Темного, когда вновь запечатали его, – кивнула Илэйн, будто подтверждая правильность своих воспоминаний.
– Если точнее, – сказала Морейн, – фокусирующая точка одной печати. Но по существу сказанное тобой верно. В период Разлома Мира они были рассредоточены и спрятаны для пущей сохранности. Но со времен Троллоковых Войн они оказались утеряны. – Она хмыкнула: – Похоже, я стала говорить совсем как Верин.
Эгвейн покачала головой:
– Наверное, мне следовало ожидать, что он будет найден здесь. Дважды Ранд сражался с Ба'алзамоном, и оба раза обнаруживалась по меньшей мере одна печать.
– А на этот раз несломанная, – заметила Найнив. – Впервые печать не сломана. Будто сейчас это важно.
– А ты думаешь, нет? – Голос Морейн был опасно негромок, и другие женщины нахмурились и повернулись к ней.
Мэт возвел очи горе. Говорят и говорят о всякой ерунде, ни слова о важном. Ему совсем не нравилось стоять всего в двадцати футах от диска, особенно зная, что тот собой представляет, даже если не забывать, какова ценность квейндияра, но…
– Э-э, можно мне?.. – произнес он.
Все женщины повернулись к Мэту и воззрились на него с таким видом, словно невежа прервал чрезвычайно важную беседу. Чтоб мне сгореть! Вызволил их из тюремной камеры, до исхода ночи с полдюжину раз спасал им жизнь, а они буравят меня сердитыми взглядами, совсем как проклятые Айз Седай Кстати, поблагодарить меня они тоже как-то не удосужились! Можно подумать, я совался куда не следует! А мне-то казалось, я мешал проклятым Защитникам проткнуть мечами эту троицу. Но вслух он кротко сказал:
– Вы не против, если я кое о чем спрошу? Вы тут обсуждали всякие дела Айз Седай… и никто не побеспокоился хоть что–то рассказать мне.
– Мэт… – предостерегающе начала было Найнив, подергивая свою косу, но Морейн спросила спокойно, с еле заметной ноткой нетерпения:
– И что же ты хочешь знать?
– Я хочу знать: как все это могло произойти. – Мэт собирался говорить тихо, но вопреки намерению голос его Становился все громче, когда он продолжил: – Тирская Твердыня пала! В Пророчествах утверждалось: этого не случится, пока не явится Народ Дракона. Что, выходит, мы и есть этот разнесчастный Народ Дракона? Вы, я, Лан, несколько сотен проклятых айильцев?
Во время ночных событий Мэт видел Стража; между Ланом и айильцами, похоже, не было большой разницы в том, кто более смертоносен. Поскольку Руарк выпрямился и уперся в юношу потяжелевшим взглядом, Мэт поспешно прибавил:
– Э-э… прости, Руарк. С языка сорвалось.
– Наверное, – медленно проговорила Морейн. – Я пришла, чтобы помешать Бе'лалу убить Ранда. Я вовсе не ожидала увидеть падение Тирской Твердыни. Может быть, мы и есть Народ Дракона. Пророчества исполняются так, как предначертано, а вовсе не в соответствии с нашими предположениями.