Лейтенант, стряхнув сено с шинели, поднялся и подошел к спорщикам.
— Вот рассудите, товарищ лейтенант! Я говорю, что мы в этом году войну закончим, а рядовой Сергеенок — в следующем! А? Кто прав?
Кондрашов почесал лоб, сдвинув свою фуражку:
— А на что спорим?
— На щелбан Гитлеру! — засмеялся Пономарев. — Разбивщику половина выигрыша!
— Это как? — удивился лейтенант.
— Ну… Вы замахиваетесь, а бьет кто-то из нас! — ответил Пономарев.
Белобрысый Сергеенок кивнул в знак согласия.
Кондрашов засмеялся:
— Я тоже не удержусь!
— Да бейте тоже, кому ж жалко-то? — улыбнулся в ответ сержант. — Так когда война-то закончится?
И тут Кондрашов вспомнил…
…День тот был жарким. Горячим был тот день. Весь выпуск лейтенантов стоял на том самом плацу под июльским солнцем, обливаясь потом. Стоял и слушал комиссара училища.
— Товарищи красные командиры! Сегодня вы уходите на фронт!
Голос комиссара разрывал теплую тишину летнего дня:
— Помните все, чему вас учили. А еще помните, что товарищ Сталин сказал — тысяча девятьсот сорок второй год — это год окончательного разгрома немецко-фашистских захватчиков! Но! Зависит это не только от товарища Сталина! Это зависит от нас с вами! Враг все еще стоит под Москвой! Его железная рука схватила за горло Ленинград! Фашисты рвутся к Кавказу! И только мы можем остановить его! Мы! И больше никто!
По щеке Кондрашова текла капля пота, щекоча его. Где-то жужжала муха. Но он — и не только он — слушал слова комиссара. Нет. Не просто слушал. Он думал над этими словами. Он внимал им. Он переживал их…
— А это, сержант Пономарев, от нас зависит. Побьем фрицев — закончим войну в этом году. Делов-то.
— А ну как не побъем? — выкрикнул кто-то.
Кондрашов шмыгнул носом:
— Так не бывает. И быть не может. Побьем, товарищи бойцы. От всей души желаю победы в споре сержанту Пономареву и готов ему уступить свою долю.
— Так немцы же уже под Сталинградом… — засомневался тот же голос. Взвод замер.
Лейтенант поправил ремень, подумав, и ответил:
— А вот в первую отечественную войну, тысяча восемьсот двенадцатого года, французы Москву взяли. А потом так побежали, что мы их только в городе Париже, столице Франции догнали. Чем мы хуже дедов? Значит, и мы Берлин возьмем! Не впервой!
— А что, брали уже?
— Брали! — жестко, внезапно для самого себя, ответил лейтенант. — Брали, берем и брать будем, если на нас опять нападут. А пока отдыхайте, товарищи бойцы, — лейтенант развернулся и шагнул к своей охапке сена. А сам, внутри себя, продолжал сомневаться — правильно ли он сказал? нашел ли он ключик к сердцам своих бойцов?
Он ведь даже по именам не всех еще запомнил. Они и знакомы всего только неделю. После выпуска новоиспеченный лейтенант получил предписание отправиться в Вологду и добирался туда из далекого Кустаная целую неделю. Прибыл, получил взвод, запомнил сержанта Пономарева и практически тут же дивизию стали грузить в эшелоны.
До охапки сена лейтенант не успел дойти буквально шаг. Вагон тряхнуло так, что он попадало все на свете — котелки, винтовки, лопатки, люди. И Кондрашов упал на спину, больно ударившись затылком. И только потом громыхнуло что-то. Колеса заскрипели, поезд еще раз тряхнуло
— Воздух! — заорал кто-то.
Потом открылись двери и бойцы ломанулись к выходу, выпрыгивая из вагона:
— Всем из вагона! Всем из вагона! — орал Пономарев.
Ботинки застучали по полу. Кто-то наступил на руку Кондрашова.
А потом ухнуло. Второй раз, третий.
Лейтенант, наконец, приподнялся и прыгнул из проема. Ему стало стыдно, что это не он подал команду, что он упал, что ему на ступили на ладонь.
— Взвод! — закричал он. — По самолетам противника… Огонь!
И, выхватив револьвер, стал палить вверх. Сначала одна, потом другая, потом третья винтовка стала палить в небо.
— Ууууффффыррррр… — мелькнула крестом тень. Потом еще одна. Рядом что-то грохнуло. Кисло запахло взрывчаткой. Бешеная стрельба во все стороны.
Время от времени лейтенант вжимался в землю, когда бухали взрывы. А потом он щелкал и щелкал наганом в небо, не замечая, что патроны уже давно закончились. Ему казалось, что он попадает, но он не попадал, потому что…
— Виииииуууухххх! — близкий взрыв подкинул лейтенанта вместе с насыпью, щедро цепанув горстью земли по лицу.
А после все закончилось, так же внезапно как и началось. Лишь где-то в вечернем небе угасал наглый звук немецких 'Юнкерсов'
Лейтенант потряс головой, сбрасывая землю с лица. Потом приподнялся. Снова потряс головой.
— Взвооод! — услышал он сквозь туман. — Отбой воздушной тревоге! Становись!
Он попытался 'становиться', но по голове словно било молотком, поэтому лейтенант смог лишь перевернуться и встать на четвереньки.
— Товарищ лейтенант! Живы? — рыжий челябинец вдруг мелькнул перед глазами. — Ранены?
Кондрашов снова потряс головой, вставая:
— Да вроде бы нет…
А голова слегка кружилась.
— Кондрашов? Все целы? — хлопнул его кто-то по плечу, отчего лейтенант пошатнулся.
— А? — оглянулся он.