А Питере я их не боюсь. Он тут не по принципу гильотины работают. Они тут крутятся.
Из чрева метро меня обдувает теплым ветром. Спускаюсь вниз. Ехать долго — в Питере метро глубокое. А как же? На болотах живут. Я сажусь на ступеньку, достаю книжку, начинаю было читать.
А потом закрываю книгу. Не читается. Встаю. Начинаю разглядывать лица людей, которые поднимаются навстречу. Вы никогда не занимались этим видом спорта — разглядывать лица людей и гадать — кто они? А я люблю.
Вот парочка целуется. Весна! Щепочка на щепочку лезет! Того и гляди, прямо тут упадут! У обоих руки ниже пояса друг друга обнимают. Вжались друг в друга. Срослись. Слиплись. Видно, что невтерпеж им обоим. Улыбаюсь.
Пацан в галстуке. Дела свои решает по телефону. Важный какой. Торговый представитель. Наверняка. Я эту породу за километр чую. Ухмыляюсь.
Женщина с книжкой. Симпатичная, но неухоженная. Волосы цвета вороньего крыла. Немытые. Бледное лицо. Ярко-красно напомаженные губы. Глаза за стеклами очков. Давно на себя махнула рукой, уйдя в мир псевдоинтеллектуалов типа Коэльо. Грустно усмехаюсь.
Старик. Высокий. Сутулый. Смотрит перед собой, но внутрь себя. На груди орденская планка. Лицо морщинистое. Венчик седых волос как нимб. В нем отсвечивают тысячи пережитых дней. Не прожитых. Именно пережитых. Что там в этих днях спрятано? Спросить бы его… Да куда там… Мне вниз, ему вверх. Встречать кого-то едет? На День Победы гостей? Однополчан? Сослуживцев? Внуков? Кого? Я никогда этого не узнаю… Жаль…
Подхожу к краю платформы. Жду поезд до станции 'Улица Дыбенко'. Всего две остановки. Захожу в первый вагон. Тут обычно народа меньше. Ставлю рюкзак у сидения. Только хочу сесть — какая-то девчоночка, лет десяти, плюхается рядом с моим монстром. Потом вдруг смотрит на меня и отодвигается, освобождая мне место. Я, придерживая рюкзак, сажусь рядом. Она удивленно смотрит на меня:
— А вы турист? — очаровательная детская непосредственность в самом разгаре.
— Да, — машинально отвечаю я. А потом спохватываюсь. Ментам вру, детям-то зачем? — То есть, нет. Я — поисковик.
— Аааа… — вдруг уважительно отвечает она. — У меня папа тоже поисковик.
Я молча улыбаюсь в ответ.
Потом молчит. И, опасливо кивая на рюкзак:
— А он очень тяжелый?
Я стараюсь сделать серьезный вид, но не получается:
— Очень! Ужас, какой тяжелый!
— У моего папы тоже, — вздыхает она. — Мы с мамой его даже сдвинуть не можем.
Мы разговариваем через шум поезда, склонившись друг к другу головами. Моей — темно-русой с проседью. Ее — беленькой.
Со стороны, наверное, кажется, что разговаривают отец и дочь. Но нет. Мы просто попутчики. Длинный, тощий, бородатый мужик в камуфляже, держащийся за свой рюкзачище и десятилетняя девочка, положившая ранец на острые свои коленочки. Через несколько минут мы расстанемся и никогда больше не увидимся. Это мегаполис. Это его законы. И этим мне он напоминает…
Да, поезд.
В поезде можно быть любым. Можно изображать из себя кого угодно. Хочешь — будешь обедневшим олигархом в плацкарте, хочешь — начинающей кинозвездой в купе, хочешь — великим писателем земли русской, изучающим жизнь с изнанки в СВ. А чаще всего — остаешься самим собой. Ибо… Ибо зачем врать вот этой вот девочке, без опаски и с любопытством разглядывающую тебя?
А еще он напоминает мне войну. Встречи и расставания.
А через минуту мы расстаемся. Она теряется в толпе выходящих на свежий воздух питерских окраин. Но, перед тем как бархатный голос сообщил о прибытии на станцию 'Улица Дыбенко. Конечная. Граждане, не забывайте в вагонах свои вещи!', она вдруг сказала мне:
— Спасибо.
А потом схватила свой ранец, весело разукрашенный покемонами — или смешариками? Вечно их путаю, — и умчалась.
А я слегка ошалел. После медленно подкинул рюкзак на колено, потом перехватился, всовывая руки в лямки спиногрыза и, тяжело ступая, отправился на выход.
Там меня ждал магазин и автобус до 'Журавлей'.
Нет.
Это не остановка. Остановка называется 'Двенадцатый километр'. Просто там стоит памятник. Красные звезды, превращающиеся в журавлей. Его поставили ребята из Казахстана. Мы так и называем сейчас эту остановку — 'Журавли'.
А в магазине…
Два блока сигарет, три литра водки. Да, три литра водки. И не надо тут фарисействовать. А еще я купил десять пар носков. Сухие ноги — в нашем деле самое главное.
Упихиваю все это дело в рюкзак, еще больше потяжелевший. Иду до остановки. Спрашиваю у водилы:
— До Мги?
— До Мги, дорогой, до Мги! — интересно, почему в Питере водители автобусов и маршруток — кавказцы?
— Через сколько поедешь?
— Через пятнадцать минут, брат!
Невольно вспоминается классика — Не брат ты мне…
Ухмыляюсь, но опять сдерживаю улыбку. Сегодня я пойду в лес — искать деда вот этого улыбчивого златозубого кавказца. И своего тоже.
Пятнадцать минут. Времени хватит на то, чтобы отлить в платном сортире, покурить и сказать:
— До встречи, Питер! Я еще вернусь! Я обязательно вернусь!
И через пятнадцать минут я еду в автобусе на заднем сидении. Почти никого нет — разгар выходного дня. Все кому надо — уже уехали по дачам. Передо мной виден горизонт. Мы наплываем на мост через Неву. Здесь когда-то — давным-давно, только вчера — прорывали Блокаду. Мы едем по мосту. Слева — стоял полковой оркестр. Весь состав погиб, накрытый крупнокалиберным снарядом. Справа — лупили по рабочим поселкам 'Катюши'. Это с ленинградского берега. А на волховском берегу — сейчас музей. По кольцу мы объезжаем танки — КВ, Т-34, Т-37, БТ… Их поднимают со дна Невы. Вместе с танкистами.
Крутимся по городу Кировску. Выезжаем на трассу. Где-то там, если по другой трассе ехать, Невский Пятачок. Земля, на которой до сих пор ничего не растет. Слишком много в ней металла и… И людей.
Но мне дальше. Ребят, простите, моя война нынче в Гайтолово. Это совсем рядом, десять минут на автобусе и еще час пешком.
И три года войны.
Странное ощущение. Какие-то километры, метры, сантиметры… Мелькают за окном как недолеты пуль. А ведь три года поливали их кровью…
Мусорный полигон проезжаем. Следующая остановка — моя.
Выхожу.
Автобус приветливо хлопнул дверью и помчался во Мгу по своим кавказским делам.
А я приехал.