И еще таблетки сухого спирта.
Юди делает ямку под него. Степка, тем временем, открывает банки.
Разводим в ямке огонь. Ставим на него сначала одну банку. Дожидаемся, когда сало растает.
А потом макаем в нее хлеб, передавая банку по кругу. Заедаем дольками лука. Запиваем чаем с водкой. Вот это — самая вкусная на свете еда — макать хлеб в растопленный жир тушенки и запивать его горячим сладким чаем с водкой. И ни какие суши с профитролями рядом не стояли.
И разговариваем.
— Слышь, пацан, а ты на кой хрен пиво взял?
— Так вкусно же!
— Ты же обоссышься сейчас со вкусного-то! — лошадино ржем над пареньком.
— А мы водку не пьем…
— Хе… Ты вообще… Первый раз что ли?
— Ага! — в голосе пэтеушника жизнерадостный восторг щенка.
— Ты, вообще, зачем сюда поехал? — спрашиваю я, с хрустом пережевывая лук с салом.
— Пряжку хочу найти. Немецкую. Чтобы там надпись — 'Гот минс унс'.
— Мит унс, — машинально поправляет его Васька и ухмыляется.
А мы замолкаем… Только я продолжаю:
— А нах?
— В городе носить буду! На ремень надену!
— Встречу в городе — уебу лопаткой, — Буденный не смотрит на пацана. Он макает хлеб в горячий жир тушенки. Потом утирает подбородок и повторяет — Уебу. Понял?
— А чо? А? — удивляется пацан.
— Ничоа, блять ты такая. Просто так.
— Нацик, что ли? — спокойно говорит Еж, хрумкая галетой. Когда Еж спокоен — жди беды.
Парень вдруг теряется.
— Нацик… — констатирует факт Юди. — Тут его прикопаем или?
— Оглянись, что видишь вокруг? — это уже я подал голос.
— Ээээ… Поле.
— А кто на нем лежит?
— Мы вот сейчас лежим…
— Идиот ты, — говорит Дембель.
Я продолжаю разговор, не обращая внимания на реплики:
— Бойцы тут лежат. Русские бойцы. Так?
— Ну… Да…
— А ты хочешь носить пряжку немца, который этих бойцов убивал? Что бы они, эти бойцы с тобой сделали, если бы встретили в Кирове сорок второго?
Молчание. Только ложки скребут по банкам.
— Позже прикопаем. После захоронения, — опять вздыхает Юди. — И билет сдадим. А бабло пропьем!
Васька ухмыляется. Найти эту пряжку тут — дело тяжелое. А носить ее… Последнее дело.
И, конечно же, начинаем спорить.
Спорить о том, что видим вокруг.
О том, что нужно ли было класть солдат в этих болотах? Так ли был бессмысленен Невский пятачок? Может быть, стоило просто держать оборону, дожидаясь побед под Сталинградом?
— Немцы бы оттащили отсюда резервы и тогда можно было бы прорывать. Ведь в итоге так и получилось!
— Ага… Получилось бы… Это кто ж в августе сорок второго года знал о Сталинградской победе? Немцы были так уверены в своей победе на юге, что одиннадцатую армию фон Манштейна перекинули не на юг, а именно сюда. Под Питер. И если бы наши тут просто сидели в болотах, что бы было?
— И что? Потерь бы было меньше!
Я не выдерживаю и вставляю свои пять копеек:
— А тоже самое, что и во Франции. Сидели себе за линией Мажино — в футбол гоняли. Потери были минимальны. Какого-то капрала шлепнули через два месяца после начала войны. Немцы, наверное, долго извинялись перед родственниками. А потом раз! И нет Франции.
— На войне стреляют, знаешь ли… — это Степка прожевал кусок хлеба с салом.
— Не… Ну так это понятно. Зачем толпой на пулеметы-то бегать?
— Можно подумать, немцы так не делали. Или англичане с американцами. Леха, скажи!
И я говорю:
— Потери американцев в Первую мировую войну только убитыми — двести тысяч человек. За два месяца. Сто тысяч в месяц. Потери России за три года убитыми — девятьсот тысяч. Двадцать пять тысяч в месяц. Ну ладно, это Первая мировая. Во Второй мировой, при высадке на Сицилии янкесы сами себя разбомбили, а потом едва не сбежали, когда их три дивизии немцы одной контратаковали.
— Зато они жизни солдат спасали!