— Да б-бросайте это дело! — махает рукой Юра. — Здесь осенью надо копать будет. К-когда вода уйдет.
В принципе, дело говорит. Даже если и дожди будут — грунтовая вода уйдет в реку.
Соглашаемся с ним. Начинаем немедленно валяться на проклевывающейся травке и опять перекуривать.
А потом собираем помпу. Два шланга еще к ней прилагается. На всякий случай я походил в том месте, куда был кинут шланг, из которого эякулировало сие чудо техники. А ведь пятнадцать лет назад мы касками и ведрами вычерпывали воронки… Походил я там для того, чтобы посмотреть — не выплюнула ли помпа чего-то ценное? Там хоть и сидел паренек на контроле, но мог же пропустить чего-нибудь. Нет. Не пропустил. Нормально все.
А потом тащимся в лагерь.
Теперь уже наша очередь тащить волшебную железяку. Блин… Какой идиот делает ручки не круглыми, а квадратными? Ребра впиваются в ладони. Жалею, что без перчаток хожу.
Ладно… Допрем как-нибудь.
И допираем, пару раз меняя руки.
Самый ответственный момент — перенос помпы через мост. Два бревна перекинуты через Черную. По правую руку перила. Если кто-то е… Если кто-то упадет — не утонет. Глубина тут чуть больше метра. Помпу жалко — дорогая штука. Саша ее купил, собирая копеечку к копеечке.
Вчетвером тут не пройти. Несут Тимофеич и ДядьВова. Самые опытные.
Фу!
Все…
Прошли. А там и мы за ними.
В лагере еще нет никого. Все люди как люди — работают. Мы, вот только, приперлись. Ужин к восьми, а сейчас только шесть. Как раз есть время, чтобы себя в порядок привести.
Болотники отмыть — ерунда. Три минуты. Куртку вот постирать придется. И штаны. И харю свою.
Только сначала помпу до Сашкиной машины утащить. Впрочем, нет. Сашка решил пока остаться у нас. Посидеть, отдохнуть… И проинструктировать.
— Значит, завтра раскладка по гробам будет. От вятских люди будут?
— Конечно, будут. А как же? Рита поедет, наверняка. Ну, еще пара человек. У нас в этом году немного — пока тридцать четыре. К вечеру точное число скажем. Когда все вернутся.
Блин… Вот когда Тимофеич успевает так быстро себя в порядок привести? Он уже умылся и переоделся. А я так и сижу с сигаретой в зубах и с грязью на морде. Курить надо меньше, наверное.
— Значит, завтра за вами придет 'Урал' от пайбата…
Пайбат — иначе паебат — Поисковый батальон Министерства Обороны. Вояки. Армия включилась в поисковые работы несколько лет назад.
Поисковики их не любят. Хотя сами солдаты тут не причем. Генеральские звезды в штабах не понимают, что кости — это не грибы. Они не растут из земли. И если в этом году батальон поднял, например, пятьсот бойцов — то на следующий год им выставляют план — шестьсот. А где их брать-то? А если план не выполнен — начинается традиционная армейская забава. Имение младших старшими. С лишением премий, с выговорами, с выволочками. Надеюсь, хоть до падения звезд с погон не доходит.
В итоге, пайбат подымает кости со старых кладбищ. И хоронит останки заново. Вот так безвозвратные потери РККА увеличиваются за счет деревенских кладбищ.
Вот так бывает, да…
— Погрузитесь вместе с Северодвинском и Тамбовым и вас до места привезут, — продолжает Саша, отхлебывая горячий, почти черный чай.
В парок от кружки залетает комар и, ошпарив крылья, в панике летит в сторону леса.
Первый комар в этом году.
Глядя на комара, вдруг вспоминаю про клеща. Оказывается, все еще болит в месте укуса. Надо посмотреть — нет ли красного пятна вокруг укуса. Ну, сейчас-то есть, наверняка. Главное, чтобы к утру это пятно не расширилось. Если расшириться — симптом болезни Лайма. Весьма неприятная штука. Рожу перекосит и мочевой пузырь отключит, сволочь такая. Ладно… Утром посмотрим. Главное — не расчесывать.
Вдруг, совершенно спонтанно, решаю завтра ехать.
Да. Поеду. Я еще ни разу не раскладывал кости в гробы.
Решил и пошел смывать с себя траншейную грязь.
Сначала взял переодежду. Потом поперся на стиральный валун — есть у нас такая штука. Валун — огромный такой, весом в двадцать меня — приткнулся после ледника подле берега. В разливы его не видно. Сейчас он торчит из речки как прыщ. На нем удобно стоять и умываться. Снял грязную одежду. Проверил карманы — нет ли там чего? Нашел в карманах десяток патронов. Выбросил их в речку. Завязал штанины узлом — накидал туда камней и пустых, выжженных пятидесяток. Так же поступаю с курткой. Затем грязную одежду кладу на дно реки. Через пару часов будет чистая одежда. Старый дедовский метод. Потом умываюсь, переодеваюсь в сухое и иду к столу.
Ужин уже готов и мы начинаем жрать.
Пока жрали — начинают возвращаться другие. Группа Ежа подняла еще одного бойца. Юдинцев умудрился. И почему-то бросил свое барахло и ушел отчищать какую-то железку к воронке.
Группа Риты подняла двоих, бродя по берегу.
Количество мешков под киотом все увеличивается.
Киот — это уголок с иконами. Где горит лампадка. Это ветки, сложенные помостом. Над ним натянут полиэтилен. На нем стоят несколько образов.
Оттуда печально смотрит Богородица. Мама…
Под иконой черные пластиковые мешки. В мешках — люди.
Вот уже аккуратной кучкой — тридцать девять человек.
И Ей все равно — атеисты ли под Ней, или мусульмане. Все мы Ее дети. Даже те, кто от Нее отказался. Даже те, кто знать Ее не хочет. Она-то нас знает.
Эх, Синявино, Синявино…
Выпить, что ли?
Вовремя кружка подошла. Отхлебываю водку.
Пока заедаю ее салом, луком и хлебом — к столу подходит Юди и кладет ложку на стол.
— Смотрите…
И мы смотрим. Эту ложку он поднял вместе с бойцом. А на ложке выцарапано мелкими-мелкими буквами…
Еда в сторону. Водка тоже. Тут же заводим генератор — включаем свет. Включаем еще и все фонари.
Как хирурги в операционной склоняемся над солдатской ложкой.