Идиота уже не слышно за мощным ревом поисковиков:
— А значит нам нужна одна Победа!
Одна на всех…
Я не выдерживаю и отхожу в сторону.
Сволочи мы все…
Урод — потому как он урод.
И я — потому как просто трус.
Душу выворачивает наизнанку.
И я ухожу подальше от всех. Падаю на траву и курю, курю, глядя в облака. Потом мы набьемся в два 'Урала' паибатовцев. Потом мы будем ехать и орать песни, выплескивая бесконечную, тянущую боль. Потом мы пойдем в лагерь тамбовчан. Потом мы забудемся в наркозе хохм и шуток. Это все будет потом. Вечером. А утром мы снова пойдем искать.
А пока мы здесь и сейчас. Провожаем наших ангелов-хранителей, спасающих нас до сих пор. От самих себя…
Мы за ценой не постоим?
День восьмой
Всю ночь мне снятся какие-то идиотские сны. То Ритка вытаскивает обожженых японцев из блиндажа, то Еж гоняется по полю за 'Тигром' и яростно матерится, то Дембель упорно пытается залезть на березу, доказывая, что оттуда он до самого Берлина из снайперки достанет. А потом вдруг пламя вокруг. Одно пламя и больше ничего. И из этого пламени выходит немец с автоматом наперевес. А я падаю на землю и смотрю на него. Немец наводит на меня свой автомат, я гляжу в дуло, гипнотизирующее меня как змея. Вдруг немец нагибается, дергает меня за ногуи говорит женским голосом:
— Вот так живут наши поисковики — герои сегодняшнего дня…
Я аж подскакиваю, от чего немедленно ударяюсь башкой о жердины потолка. Прямо в лицо бьет свет.
— Пару слов для наших телезрителей! — из света возникает рука, держащая чего-то длинное, с круглой черной штукой на конце.
Пару слов я сказать не могу. Я только одно могу сказать. Его и говорю:
— Бл…
После паузы гаснет свет. И я вижу странную пару, неведомым образом оказавшуюся в нашей землянке. Девчоночка в приспущенных джинсах и ярко-красной курточке держит микрофон на перевес. Пацанчик в кожанке с большущей видеокамерой на плече.
— Какого ху… дого! — орет проснувшийся Еж. К Ежу с утра вообще лучше не подходить. Пока он не покурит и не выпьет кофе с ромом. Или с коньяком. Или с водкой. Или со спиртом. Кажется, им мы вчера догонялись? Мы начинаем сонно выбираться из спальников. Девчоночка, тем временем, задает вопрос:
— А вы тут живете, да?
Нет, блин… Мы тут дискотеки устраиваем. Диски крутит пулеметчик Ганс, ага.
— Это кто? — спрашивает Ежа Дембель, зевая во всю пасть. Глаза у него красные, морда мятая — идеальный типаж для фильма ужасов. Как, впрочем, и мы все.
— Баба какая-то, — мрачно отвечает Еж.
— Баба? Где? — моментально оживлятся Буденный.
— Да вон стоит… — хриплым голосом говорю я. — Кто бабу вызывал?
— Я о ней думал ночью, — включается Юди точно таким же голосом. — Прямо материализация желаний.
Девчонка вертит головой, пытаясь вникнуть в утренний разговор только что проснувшихся мужиков — разговор бессмысленный и беспощадный, как похмелье.
— А мне что не надумал? — спрашивает Змей, сев в спальнике.
— Я тебе мужика с херней на плече надумал…
— Урод ты, Юдинцев! — расстраивается Змей и обратно падает на лежанку…
Изумление девчонки доходит до предела. Она хлопает глазами и не знает — что сказать. А даже если бы и было бы что сказать — она не успела бы. Вятский язык отличается высокой скоростью речи. А когда разговаривают несколько мужиков, озабоченных переполнением мочевых пузырей… Да и просто озабоченных…
— Одной мало… — вздыхает кто-то. В это время откидывается дверной полог — на него пустили плащ-палатку.
— Эй, мужики! Подъем! Вот, журналисты приехали! — в землянку ворвалась Рита, совершенно нечаянно ткнув оператора локтем в область поясницы.
— Какие в задницу журналисты! Я же со сна! — орет в ответ Еж.
— Дуб ты, а не сосна! — спокойно язвит Рита. — Завтрак готов.
— Слушайте, бабы… Да, Рита! И ты тоже! Идите все… К костру идите! — мы сейчас.
Рита утаскивает журналистов к столу. Мы же одеваемся, переругиваясь тихонечко.
— Кой черт с такого со сранья их принесло? — ворчу я.
— Дед! Время уже девять! Какое сранье в девять часов?
— Физиологическое…
Через несколько минут из землянки по очереди выползают бледные тени вчерашнего дня и гуськом, отправляются в поисковый ватерклозет. А потом ходячие обмороки ополаскиваются в речке. И только после этого превращаются в людей.
И начинают мрачно пить кофе за столом. Журналистка с опаской посматривает на нас. Действительно. Один Еж в шинели на голое тело чего стоит. Да и я не лучше — в пуховике, но без штанов. Буденный — в тельняшке и шортах. На голове у него та самая буденновка. Только Змей более-менее прилично выглядит. В очках. На его лице хотя бы отблески интеллекта, в отличие от наших.
На наших рылах — щетина. В наших рылах — дымящиеся сигареты. В наших руках кофе с чем-то крепким. На наших руках — царапины и ссадины. А в сердцах — вчерашний день. Впрочем, кого это волнует, кроме нас самих?
После первой кружки кофе Еж, наконец, говорит, тупо глядя на стол:
— Слушаю вас внимательно…
Журналистка тут же оживляется как воробей, увидавший бесхозную корочку хлеба на заплеванном асфальте:
— Добрый день! Мы журналисты с канала 'Петербург — ТКГ', делаем репортаж о поисковиках. Нам посоветовали приехать к вам, сказали, что вы очень колоритно живете…
— Запихать бы этому советчику… — начинает бурчать Юди. Но тут же замолкает, потому как получает от Риты поварешкой по лбу.