Кошмарный сон, истомивший ее во время долгого отдыха, страшные картины, которые довелось разглядеть, начали медленно таять. Затуманилось перекошенное болью лицо Гутрун, потерявшей сознание и брошенной на каменное возвышение. Расплылись очертания твари, называвшей ее сестрой, бившей ее безжалостно, беспощадно.
- Песнь Крови, - позвал Гримнир, на этот раз погромче, порешительней.
Воительница застонала, вновь прошептала имя дочери и наконец открыла глаза. Озабоченный, встревоженный Гримнир смотрел на нее. Рядом стояли Харбард и Ульфхильда.
Песнь Крови распростерлась в пещере на ложе, помещенном у самого очага. Ее так до сих пор не одетую, накрыли медвежьими шкурами мехом наружу. На горле и на руках были наложены повязки, раны на теле смазали целебным бальзамом.
Гримнир улыбнулся и подмигнул ей, затем ласково потрепал по плечу. Она поморщилась от боли, и он тут же убрал руку.
- Я... я не думал, что... Я не хотел причинить тебе вред, пробормотал он.
- Сомневаюсь, что ты смог бы найти на мне место, где нет боли, - слабо улыбнулась Песнь Крови.
Она перевела взгляд на Харбарда:
- Ты обещал, что все кончится на закате.
- Я же не говорил, какой именно закат имею в виду.
- Будьте вы прокляты, прислужники Одина! Все вы, как один, хитрецы и обманщики...
- Ну-ну, - оборвал ее Гримнир. - Ты выжила, и этим все сказано. Теперь ты можешь рассчитывать на помощь ульфбьернов.
Харбард присел рядом с ней на корточки.
- Песнь Крови, - обратился к ней вождь, - что произошло во время бури? Что ты видела или слышала? Что явилось тебе во тьме. Я... мы должны знать.
- Прикажи подвесить себя на дерево, и ты все узнаешь.
- Я уже висел, - ответил Харбард. - Все, кого ты видишь здесь, побывали на виселице. Мы называем ее "кобылой Одина" [Намек на буквальный перевод имени мирового древа - Иггдрасиль - конь Игга (Страшного), то есть Одина.]. Но никогда прежде никто из нас сам не падал с дерева. Ты же буквально свалилась. Веревка сгорела. Тебе что-нибудь привиделось? Посещали тебя какие-нибудь образы?
Воительница поджала губы, отвела взгляд.
- Со мной ничего особенного не случилось, - упрямо повторила она.
- Скажи им, Песнь Крови, - настойчиво посоветовал Гримнир. - Это очень важно.
Женщина бросила испытующий взгляд на рыжебородого великана, затем с подозрением глянула на испещренного шрамами вождя и вновь перевела взгляд на рыжебородого.
- Гримнир, мое испытание закончилось? - спросила она. - Если я открою, что мне пришлось испытать, не может так случиться, что они откажутся помогать мне?
- Твое испытание закончилось, - подтвердил Харбард.
- Гримнир? - игнорируя вождя, спросила воительница.
- Да, все позади.
Теперь она глянула прямо в глаза Харбарда:
- Я не понимаю, о каком именно испытании ты ведешь речь, хитрец.
- Что тебе привиделось? - решительно осведомился Харбард.
Песнь Крови что-то пробормотала про себя, потом, взглянув на Гримнира, ответила:
- Моя дочь Гутрун. Наши сознания как бы соприкоснулись, прибавив обеим нам сил и решимости.
- Это хорошо, это дар Одина, - одобрительно кивнула Ульфхильда.
Харбард тоже покивал:
- Хорошая примета. Что еще ты видала, Песнь Крови?
- Двух воронов, которые хотели выклевать мне глаза, но я сумела отбиться.
Харбард просиял, победно глянув на Ульфхильду.
- Хугин и Мунин! - обрадованно воскликнул он.
- А волков Одина ты не различила? - спросила Ульфхильда. - Может, где-нибудь поблизости ты приметила Фреки и Гери?
- Нет, волков не было. Мне пришлось насмотреться много другого. Образы так и мелькали. Скоро я окончательно выбилась из сил и повисла в петле. Затем, помню, меня ослепил яркий диск, после него наступила полная тьма. То же самое и на теле - сначала обжигающий огонь, потом ледяной холод. Но все это смутно, какими-то обрывками. Вот что отчетливо отложилось в памяти лицо дочери. Вдобавок я сердцем ощутила, что она еще жива. - Песнь Крови потянулась, коснулась руки Гримнира и страстно добавила: - Гутрун жива! Затем она обратилась к Харбарду: - Вот за это знание я благодарна Одину, за все же остальное проклинаю.
Харбард и Ульфхильда рассмеялись:
- Проклинай, сколько хочешь, Разорвавшая Петлю.
- Почему разорвавшая?
- Потому что, - объяснила Ульфхильд, - Одину, без сомнения, пришлись по сердцу твои проклятия.
Харбард поднял палец и добавил:
- Рассказывают, что Один больше всего ценит тех героев, кто полагается только на себя, кто особенно не рассчитывает на богов и кто, пока не войдет в Валгаллу, ни перед кем не склонит голову и не сложит оружие. Теперь, когда ты помечена его рунами, твои проклятия у него ничего, кроме усмешки, не вызовут.
- Какие руны? - встрепенулась Песнь Крови и машинально коснулась повязки на горле. - Ты имеешь в виду ожоги от веревки? У тебя, я смотрю, тоже рубец на шее. Надо же, я только сейчас заметила его. Ух ты, - она всплеснула руками, - Гримнир, ты, оказывается, тоже помечен.
- У тебя на шее отпечаталось что-то другое, вовсе не похожее на шрам или рубец, - тихо проговорил рыжебородый. - С нашими отметинами ничего общего.
- Вот почему нам так важно знать обо всем, что случилось с тобой прошлой ночью, - объяснила Ульфхильда.
- Я надеялся отыскать разгадку, - подтвердил Харбард. - Найти ключ к надписи, выжженной у тебя на шее Одином.
На мгновение в пещере зависла тишина, затем Песнь Крови начала сыпать проклятиями.
Ялна вдруг вскрикнула: