— Еще бывает политика, экономика, культура.
— Не бывает у китайцев: там все в культуре плавает, она у них изначально задана. Это Америке нужно культуру завозить. А четырехтысячелетнему Китаю не надо.
— Пятитысячелетнему.
— Согласен.
— А у японцев?
— С этими просто, у них жизнь, смерть, перерождение. Перерождение хромает, лезут воевать.
— У китайцев это не процесс, у них там три существительных.
— Да, имя, название, миф.
— Братья все троюродные вместо правильных слов, но, по сутй, ты прав: сущность, карма, аттрактор.
— Причем, среди мировых Проектантов никто не ждет, что китайцы на дурочка сыграют и отдадут Маньчжурию, как девку на откорм.
«Гном, что ли, здесь? Что-то Первому всех их экспертов не представили. Но мыслят бойко. Жаль, труба зовет. Уходить надо. Интересно, как такие стайки разговоров происходят в Японии? Наверное, по-птичьи чирикают, и видео побольше».
Первый дослушал, что пройдет десяток лет после японской войны и Китай спокойно тряхнет стариной и воссоздастся в прежних границах, и никто не посмеет ему, Великому, перечить, и Тайвань, и Маньчжурия — сытые, но несчастные под японцами — с радостью вернутся в альма-матер. Эта мысль запала Первому в душу, потому что устами подчиненных иногда глаголят вполне рабочие истины. Если за нашу проигранную войну отомстят китайцы — это уже непрямые действия, как писал английский Лиддел Гарт, повторяя за китайским Сунь Цзы.
Мы уходим (4)
2012 год, август
В свое время Миса прочитала одну заметку в русской газете 2006 года о том, что японский мальчик сжег свою мачеху и ее детей за то, что отец настаивал на его лучшей учебе и, якобы, достал его. «Эх, общественное мнение!» Европа и Америка так никогда и не поймет, что происходит в стране Восходящего солнца. Это и их счастие. Они еще ползут на эту вершину, считая, что сейчас им откроются виды великолепные и дорога в долину захристианского рая. Размечтались! Выход в беспредел понимания всегда чреват беспределом жизни. И те, кто уходят, не справляются с необходимостью баланса между хаосом и порядком. Простая арифметика. Будь все время расслаблен и все время начеку. Их смешной Кастанеда писал об этом в 70-е года. Все прочли, как сказку.
Миса была довольна собой. Она надела высокие погоны и прекратила эти спиритические сеансы в горах, она руководила подготовкой молодых солдат для войны, и ей это нравилось. Наконец, раскаленная лава подросткового Вулкана обрела свое русло. Маргиналов осталось мало. Их вылавливали мелкие чины ее бцвшего отдела. Жаль только застрелившегося Ату. Он, оказывается, до безумия любил свою дочь, погибшую в какой-то школьной перестрелке. Чин позволял Мисе грустить раз в неделю в полудневном отпуске. По понедельникам с утра она оплакивала Ату и посещала могилу матери в ОсаКе.
В военной эстетике бытия Япония продвинулась дальше многих стран. В культуре, наоборот, превалировали тенденции гуманизма: почти совсем вымерло агрессивное ани- ме и теперь японские мультипликаторы поражали мир глубокими до дрожи фантастическими сказками о судьбах Европы, Азии и Мира, в которых все хрупко и потому ценно и составляет отдельный личный вклад каждого смотря-
Cestui Пе+ютм* Елшл (1е+сслеы»м.
щего этот бесконечный геополитический сериал. Мир обливался слезами. У японцев это было принято делать на могилах и при участи в конкурсе плакальщиков, где умильные малыши, перепуганные добрыми, но большими руками сумоистов, ревели над судьбой отдаться в будущем в школы-интернаты.
Если Европа силилась обучать старушек поздним родам в инкубаторе и потом - их же - компьютерной грамотности в пределах Кухни, то Япония быстро организовала службу утилизации устаревающих убеждений и их носителей. Бывшие работники корпораций проявляли чудеса органи- зованностей под страхом-то смерти и, наконец, переломили так называемых «молодых взрослых», потому что последним негде было взять опыт тоталитаризма. Порядок восторжествовал, и старики считали, что они спасли систему, а среднее поколение, ее, Мисы, отвечало за необратимость, то есть за слив «активной зоны» в правильное русло, и планировало войну. «Ох, уж эти русские», — смеялись коллеги, и у Мисы начинало сосать под ложечкой. Она не сомневалась в том, что Японии удастся качественно атаковать и даже применить ограниченные ядерные вооружения, иначе, что ж они даром-то лежат? Это был русский принцип ружья, которое долго висит на стене, а потом стреляет в конце пьесы. Япония воспряла ото сна, и журавлики нынешнего поколения подростков вон как бойко решили взлететь в небо, расстреляв по д!ороге лезущих на цивилизационную гору отцов. Миса, однако, помнила, что русские молодежные АТ- группы, так ненавязчиво организованные с Востока, вспыхнувшие было на анимэ или антианимэ-движениях, как-то захирели и были перекуплены своими и перемешаны с непонятным, в общем, быстро ушли в сторону, далекую от инсталляции японской культуры. Операция даже не провалилась, а пошла боком, как та испуганная лошадь, впервые узревшая механическую лошадку, для пятилетнего японца полностью похожую на живую, но предельно пахнущую опасностью природного небытия. Мису хотели убить двадцать шесть раз, но это русское ранение запомнилось ей навсегда и начинало ныть, несмотря на все нанотехнологии. А Аты не было, и некому было сказать: «Соберись, трусиха».
Он был русским шпионом, факт. Этот питерский рыжий оставался живым... А раз так, то уничтожить таких как он, всех: они ж не будут воевать, сложат ручки, отплюются дипломатически, ну отдадут острова, наконец. Из их Москвы и Петербурга островов не видно. Она вдруг'осознала, что генералы вычистили ее из настоящей работы и дали мощный функционал, потому что... Потому что она слишком быстро подошла к пониманию.
Миса инстинктивно, своим внутренним аналитическим процессором, отслеживала проколы и достижения Управления, превращенные в официальные заявления для прессы иностранных государств или в продукты потребления для собственного населения. Система была простая. Вот силиконовые клавиатуры. Бюстгальтер для девочек, которые хотят, чтобы их мальчики входили в Интернет через портал их груди. Туда еще добавить встроенный массажер — и можно ласкать подругу, проводя поиск в Интернете. Это был хороший продукт. Это все годилось и внутрь, и на Запад, и, так сказать, коммерческая забота о молодежи, которую ничем не удивишь. После секса у них следующим пунктом сразу шла смерть. Но это у тех в головах, кто понимает, что если что-то кончается, то начинаться может не противоположное, а странное. И за это понимание отвечало Управление. А Политика носила вдумчивый и не опережающий мировые события характер. Коидзуми встречался с русским Те- миркановым и входил в число друзей Санкт-Петербургского Мариинского театра. Корейцы неловко запустили ракету, и Япония возродила миф о «корейской угрозе» и вколола от него американцам, заручившись поддержкой по противо- здушной обороне. Русские достроили док для авианосцев, но не успевали с ними к войне. Китай совершал ошибку за ошибкой в своем экономическом развитии, и маньчжурские хань- цы отличались от китайцев все более, их же выделял и нависший энергетический кризис, который не решали детские русские мощности свободных и околосвободных зон. И наконец, Китай уж очень нежно развалился надвое, и в Харбине возродился столичный климат. Харбин — странный город. Там древние интересы японцев и русских переплелись и предъявили китайцам свои программы в конкурентном поле. Ки-
Qtfu*i flt+имлм* EMM fltfteMu**
тайцы не справились с выбором. У них длинное время: для принятия решений лет тридцать надо. Пока к экономическому ядру ханьской экономики японцы успели раньше русских. Так постепенно Сюжет ее войны наполнялся соками и омывался международными отношениями в регионе.
Русские путались с дальними землями, южный корейский тигренок не успевал впрыгнуть в поезд мирового элитного меньшинства, диктующего Миру, северный упертый брат скупал ракеты и тренировался на русское прошлое, Тайвань цвел, втайне вынашивая планы неимоверного везения и неспецифических комбинаций звезд. Австралия поставляла газ и размещала лишних пассионариев в своих просторных городах. Ее можно было бы сделать японской землей, но тогда придется сменить все мировые Сюжеты, а это чревато для Проектантов полным крахом. Японии не хотелось иметь дело с английскими колониями, потому что Великобритания когда-то уже заявила о «бремени белого человека» и вылепила свою статую истории. Миса бывала в Австралии и тоже считала, что эту пустыню-прерию ее народу «не съесть»: в ней живут Тени дурацкой Европы, скелеты в шкафу, а то, что она отошла Штатам, так гегемоны преходящи, а культуры вечны. Миса считала, что Тибет, Египет, Греция, Великобритания и Япония культуры сложили, а Америка и Россия — так, проросли на грани культур. Войну с гегемоном проиграл даже великий Ямамото, а вот Россия — подходящая игрушка для мужания юных японцев, подсунутая им в подходящий период.
— Здравствуйте, Мама, — сказал ей сын в погонах.
— Здравствуй, Китано, я по-прежнему твоя мать.
— Я это знаю, мама!— отозвался восемнадцатилетний японец, и Миса поняла, что все ее стратосферноезрение досталось сыну сполна, и что его нужно изолировать и пристроить куда-то в разведку. Но туда по негласному соглашению брали только с 35-ти лет. И поэтому он будет служить на базе «Окинава».
— Да, мама, — сказал он. — Да, генерал, — улыбнулся он. - Мне все равно где служить, мама! Мне все равно, как умереть, товарищ генерал! Я помню себя в три года, мама, и твою улыбку. Из-за нее тебя выгнали, мама. Теперь выгоняют с повышением. Это по-русски, мама. У меня есть русский друг. Был. Он умер, приехал к нам учиться и умер. Я пойду воевать и буду жить вдали от родины на скалистых островах и оттуда бороться за то, чтобы ты не умерла.
- Чушь какая! — сказала Миса. — Ты всегда умел перепутать главное и второстепенное. И вывести меня из себя. Желаю тебе успеха. — Миса сжала губы. Высокий восемнадцатилетний японец хохотал.
...В сентябре он погибнет при взятии Итурупа, и Миса выдернет у себя сразу три седых волоса. Она научится мыслить позитивно, в духе «уходящие расчищают нам дорогу». Ее сердце сожмется, а выходные для воспоминаний и посещения родных могил выдавятся службой.
В ее кабинете будет висеть портрет Адмирала Ямамото, хотя это будет некой маргинальной фишкой, особенно после странных послевоенных будней у выигравших войну. Война окажет на страну очень своеобразный эффект: старшие победители не захотят жить, и Миса уйдет на пятидесятом году жизни по болезни, быстрой и не отрефлектированной медиками. Этот же синдром постигнет многих средних японцев в расцвете лет, как будто они легли и образовали мост над трещиной между стариками и детьми, а трещина имела естественную природу и разошлась, и они держали, сколько могли, а потом упали или разорвались пополам в зависимости от личных убеждений и служений. Детям останутся посты и необходимость заполнить собой святое пустеющее пространство. Старики составят орден оракулов и будут лояльны к внукам, потеряв детей. На месте интернатов разобьют сады, и небольшими корпусами по типу Кембриджа с оазисами познания и самопознания сможет бесплатно пользоваться всякий японец или же иностранец, но два месяца в году. Такая образовательная система нового типа будет органично существовать со старой и понемногу вытеснять ее своей простой функциональностью. Называться эти схемы будут «токийский семинар». Старый профессор Мураками будет бегать трусцой в университетском саду, плавать в холодной искусственной речке и читать по вечерам лекции об культурных кодах современности. Его будут любить и простят ему разведывательное прошлое, считая, что не всегда мы сами просимся на службу, иногда она настоятельно находит нас.
Военные выродятся в касту. Их будут уважительно сторониться. А молодые военные, попавшие в Токийские семинары, будут скрывать свою службу и называться менеджерами. Слухи о них будут просачиваться, и определенные коллизии возникнут. Но за это не будут убивать, так, может быть — чураться. Лояльность будет модной, а агрессия нет. Появится целый класс романтических героев, и у человека, пережившего жестокую войну с той- стороны, сложится впечатление, что вместе с короткими, но страшными битвами японцы в целом-таки выжали из себя индустриального раба, и теперь курсируют на грани искупления и принесения даров цивилизации. Один из Токийских семинаров будет построен на Кирафуто. Его специализацией будет дизайн межкультурных взаимодействий. Из Кирафуто уедут все корейцы, а часть русских останется. Чтобы занять их, новым жителям Сахалина, японцам, будет настоятельно предложено выучить русский язык. Несмотря на то, что японцев будет больше на тот миллион, который они сюда ввезут. На Кунашире всемирный конгресс радиобиологов даст работу оставшимся между территориями и странами русским, туркам и вездесущим молдаванам, которые, как известно во всем мире, не боятся радиации со времен великого и ужасного Чернобыля.
В истории эпизод останется под названием Первая барьерная война в АТР.
2015 год, декабрь
Рыжий переживет Мису на 35 лет, не найдет в Японии ее могилы, но во время поисков следов напишет очередную книгу про прошедшее когда-то детство цивилизации, в котором все войны затевались из-за переизбытка ресурса, а не из-за их недостатка.
В Японии он встретится с одним из очевидцев войны на море, и тот расскажет ему самую занимательную повесть в его жизни и разрешит опубликовать интервью по памяти.
«Сабуро Оэ прошел военный лагерь в Камакуре, в 14 лет, в канун войны, участвовал в штурме Петропавловска и выжил, единственный из десантников, не потому что был не готов умереть, а потому что впал в кому и провалялся с ней всю войну в русском госпитале, очнулся 12-го сентября 2012 и узнал новости про окончание войны по CNN. Он хорошо говорил по-английски, и с ним долго беседовал военврач, его переселили в отдельную палату и почти не охраняли. Хотя он утверждал, что перебить половину этого госпиталя он уже на пятый день после «просыпания» был в силах. У него было несколько выборов: проститься с жизнью, отдав ее за десяток русских, попробовать вернуться на родину лояльностью международников: он знал, что общественность тупа и слезлива. Или вообще остаться тут, у русских, попросить убежища от варваров отцов. Предавать ему было некого, потому что война закончилась. Любовь к родителям не держала его в Японии. Мама спала и видела, когда же их школу переведут на спецрежим. Это случилось в 2009-м году. Отец умер раньше. Братьев у него не было, а сестрица погибла в школьной перестрелке».
Произошедшее с Оэ в первый день войны для Гнома представило мало интереса, потому что мальчишка, а теперь шевелюристый молодой японец, просто отрубился взрывной волной, упал и бездыханным уже телом с откоса закатился под балку. Там и выжил, потому что балка лежала наполовину в воде и пожары не тронули мокрого металла. Его нашли через сутки.
Интересно было другое: как его, пацана еще, не знавшего девчонки и не слишком успешного в лидерстве равных, готовили к этой войне. Японец был словоохотлив, словно все события происходили не с ним, не три года назад, а в некотором царстве в незапамятные времена. Еще забавно было, что, похоже, никто не велел ему что-то скрывать от иностранцев, с которыми он воевал. И Гном вообще нашел его по Интернету, причем в английской сети, где тот суховато изложил свои приключения.
Парень был до безобразия фактичен, метафоры были ему чужды, эмоции тоже.
— Нас готовили хорошо, Волони-сан, по-настоящему, каждый день на десантном судне был кошмаром, но ночью можно было спать шесть часов, и музыку врубали отлич-
Qt+лиХ Г!е+семи*н. Елшл Т\ц4слш*м.
ную. В лагере никто не спал более четырех. А на кораблях мы торчали около трех недель, было время отдохнуть от суши. А в лагере уснувших на посту расстреляли. Но многие и сами хотели умереть. Что жить-то было, если сил нет? Так специально засыпали и все. Чтоб не мучиться больше.
— Подождите, а подготовка-то только физическая. Строевая, то есть!
—Да нет, Волони-сан, вот вы ж сами офицером были, писали мне, какой же воин без мозгов и богов? Вы ж русские, не из Европы, понимать должны, что задача триединая. Ну, если одна грань отваливается, то человек и умирает. Желающих в лагерь — много было. Не жалко было погибших, да и устав соблюдать лучше уметь на своей территории, а креатив, ну, как у вас говорят, смекалку, на территории врага можно применять. Там шире решения. А здесь - отрабатывай безошибочность или умирай. Что толку ехать на олимпиаду и не побеждать?
Гном аж офонарел от таких мыслей и сказал:
— Слушай! А я проиграл целую войну, побольше, чем олимпиада, и жив до сих пор, нормально...
— Да нет, Волони-сан, у вас» русских, с уставами плохо, и потом - я тоже жив...Мне ниша нашлась: тебе про войну напомнить. Культурный, так сказать, обмен. Что-то я не помню, чтобы кто-то ко мне лично обращался — так, статейки по Интернету от разных агентств в первый год, пока взрывы не утихли. Да, вот хотел спросить: а зачем вы Кунашир- то взорвали? Дикость американская. Японцам же не нужны были ваши острова. У нас все, кто их хотел, как-то умирают быстро. Хорошие были люди. Хорошо нас научили. Но что- то про себя недопоняли.