По ночам Первому снилось развертывание. Игорь тоже считал, что все зависит от развертывания. Он всегда считал экономику, не просчитался и на этот раз.
Бой в заливе Терпения и сражение за Средний Сахалин. 4—9 сентября
...Четвертого числа в мрачной для русских полосе войны 3-е японское авианосное оперативное соединение, не встретив, по обычаю, никого на своем пути, вышло из Кусиро и благополучно добралось до точки «сборки» Поронайской операции. Японцы уже привыкли за пять дней, что русские корабли болтаются около Владивостока или погибли от Петропавловской атаки, и они (то есть японские авианосные силы) — хозяева моря и могут беспрепятственно курсировать, где им приглянется и в силу своих тактических задач. Командование, конечно, было недовольно, узнав из Интернет-сводок маршрут «Разлива» мимо японских берегов. Но это, в конце концов, был всего лишь катер, рвущийся к себе в базу без ракет и вертолетов.
Третье Оперативное соединение японского флота могло похвастаться современными боевыми, а не учебными силами. Это были четыре легких авианосца «Осими», «Симоки- то», «Кинисаки», «Оминату», несущие по четыре катера на воздушной подушке и восемь вертолетов. Еще в соединение входило два крейсера, эсминец и четыре фрегата. Такие внушительные корабли были брошены против маленького Поронайска — поперечной узловой точки Сахалина. Операция была парной к предполагаемому захвату Углегорска и полному уничтожению той оборонительной позиции, которую русские ухитрились все же наладить на юге Сахалина. Одновременно японские войска должны были резко активизироваться на севере острова, создавая у русских впечатление, что противник — везде и бороться с ним бессмысленно. Такие комбинации любил проводить Гном.
И не было бы повести печальнее на свете, чем оборона Поронайска, если бы вечером 2-го числа Игорь и вице-адмирал Леонтьев с полномочиями от командующего Тихоокеанским флотом не добрались-таки до Петропавловска, не согласовали бы план войны с местным командованием, в тот момент пребывающем в полной растерянности, и не приказали бы, науськанные Гномом, вывести наспех залатанный «Бурный» из гавани в неизвестном, по крайней мере для японцев, направлении. Для вице-адмирала это было совершенно несвойственное поведение, но он вдруг зажег искорки в тусклых глазах и решил тряхнуть стариной — или страной, чем уж выйдет. Игорь подозревал, что такие смены сюжета могут быть не вполне корректны для психики, но время было военное. Крейсер замер где-то в выжидательной позиции, не «светился» и на связь не выходил. При выходе он получил команду — при случае стрелять по японцам, «туда, не зная куда». Попривыкнув за последние сутки к состоянию неопределенности и вдохновленный примером «Разлива», капитан устоялся в радиоактивной радиопустоте, ожидая если не команд, то собственных озарений.
По его Петропавловскому времени, по которому он жил с рождения, в восемь утра как раз начался штурм Поронайска.
Японцы не ожидали найти в бухте катеры и четырьмя «стингерами» наши грамотно сбили четыре вертолета, один из которых был десантный. Тут у японцев сработал сигнал о «превосходящих силах противника», и команду «отставить работать по берегу и немедленно атаковать флот неприятеля», как бы и не было это сильно сказано, они с воодушевлением приняли. За час эти господа в поисках «флота противника» потопили четыре наших героических катера и сбили разведывательный вертолет, пилот которого успел кинуть сведения на берег и вместе с машиной взорвался в воздухе. Тут на «Бурном» его и услышали. Не сильно разбираясь с количеством японцев в заливе, уподобившись японцам в Петропавловской операции, через полуостров «Бурный» по приказу капитана первого ранга Деточкина выпустил четыре «Москита» и, чуя последующую беду и изобилие японцев на свою карму, дал полный 32-х узловой ход в общем направлении на восток. Деточкина всегда учили, что свою армию нужно сохранять, и если он — последний крейсер своей деревни, то нужно или приберечь часть ракет, или даже вернуться в базу за новыми, и потом еще не один раз повоевать с авианосцами на неожиданных для них, но приличных для отскока дистанциях. Капитан был флегматичен, любил шахматы и слушал в наушниках песенки давненько умершего чукчи Виктора Цоя.
Прилетевшие из ниоткуда ракеты «Бурного» сильно попутали планы японцев об отсутствии кораблей противника. «Летучий голландец, что ли?» — думал капитан «Осими», учившийся в Европе. В моменты раздражения он думал на ненавистном ему английском. Он наблюдал, как тушат «Кинисаки», горящий как факел, в четырех милях от него. На «Кинисаки», как выяснилось позже, ракета не взорвалась, но прошлась под обшивкой по-русски, посему задела цистерны с горючим для вертолетов, и над кораблем поднялся черный дым.
Крейсер «Майя» получил два попадания, и вероятность его выживания была весьма малой. Там «москиты» разорвались, неся команде и кораблю быструю смерть. Четвертая ракета пробила фрегат «Сендай», и ему хватило, чтобы затонуть в ходе боя. Соединение бросило горящую «Майю».
Ее тут же отследил беспилотный разведчик, и с берега поднялись русские вертолеты на добивание. Крейсер был оставлен немногочисленной выжившей командой и затонул. «Кинисаки» искусством команды потушил пожар, но лишился электроники и навигации, потому в авианосном бою стал бесполезен. Это была любимая победа для Гнома: крейсер, фрегат, поврежденный авианосец против четырех вспомогательных катеров.
Поронайск оказался крепким орешком. Точнее, скоропалительную скорлупу русские расположили вокруг него. Бои за этот город продолжались двое суток, но взять его и перенести линию снабжения к северу, как это планировалось в Генштабе, японцы так и не смогли. Время поджимало, и утром 7-го сентября командующий Кирафутским фронтом генерал-майор Накато, собрав пехоту и артиллерию в один кулак, прорвал тонкую русскую линию между Углегорском и Поронайском и, оставив русские города-крепости в тылу, развернул наступление на северо-запад. Танки и броневики вышли к морю севернее Лесогорска, но этот успех не оказал на русские отряды, запертые в Углегорске, никакого воздействия, тем более, что русские аналитики, как оказалось, предвидели его и заранее организовали снабжение по морю. Накато уже не мог остановиться, хотя его войска таяли, а его коммуникативная линия, идущая через Красногорск, Томари, Чехов, Южно-Сахалинск на Криль- он и Корсаков, была слишком длинна. «Русские партиза- ны-ролевики повысили ее транспортное сопротивление до бесконечности», — писали в Интернете. «Ну уж до бесконечности!»- качал головой Гном' отсылая «новости» сухопутному командующему.
Взятие Поронайска изменило бы все, но четвертый штурм города был отбит русской авиацией, действующей с аэродрома Смирных и захватившей господство в воздухе над Средним Сахалином. «Вот когда японцам пригодилось бы 3-е авианосное соединение, а еще лучше — 1-е или 2-е! Или даже 4-е», - злорадствовал Гном.
До Александровска-Сахал инского осталось один-два перехода, русских войск впереди не было, но горючее и боеприпасы подходили к концу, и Накато свернул на запад, что-
Сцльъ- Пе^имьы* Елшл
бы захватить ненавистный русский аэродром и, если повезет, хоть немного топлива, и оседлать магистраль, ведущую к Тымовскому. Не дойдя буквально десяти километров до Смирных, его отряд встретил ожесточенное и грамотно организованное сопротивление и завяз в нем. В ночь на 9-е русские перешли в наступление против его растянутого фланга и тыла двумя группировками — непосредственно из района Смирных и прямо из Поронайска, а у Александровска и Томари у русских откуда-то сосредоточились две свежие дивизии, развернувшиеся на Смирных и Лесогорск. Войска на севере молчали по официальной военной связи и лишь иногда просили по мобильникам оказать хоть какую-то помощь или принять их последний рапорт.
...Только когда пришла весть про Владлена и кораблики отплыли из сознания, как бы хорошо они ни бегали по морю и ни топили все, что плавает, Гном перестал считать достижения и обратился к потерям.
«Местность» (6)
5 сентября. Владивосток. Вечер
— Мы, люди, пока не можем смириться со смертью, — сказал адмирал. — Через пять минут я жду у себя всех старших офицеров Штаба флота. Россия объявила войну Японии.
Действия правительства планов Гнома не меняли. Отсутствие Владлена, уехавшего вместе с Гномом готовить николаевскую высадку, сказывалось на том, что перестала работать система бесперебойного отслеживания и курирования Т-групп до их полного уничтожения, как говорил Агнец. Конечно, в Приморье был штаб этого дела, который сам по себе Т-группа. Но Маша только к вечеру прислала ему точечную схему последних двух дней по терактам. Аяпонцы могли сейчас активизироваться во всех точках и создать флеш-па- нику. Про события в Биробиджане Гном вообще узнал из Интернета. Там была инсценирована заурядная боевка на межэтнической почве, но унесла она с собой около ста человек убитыми и раненными. Дурацкий эпизод, но пришлось звать амурских казаков, благо этих не приходится просить сесть в седло. Там, в этой дыре, Биробиджане, вообще нет никаких сил противостояния, там пара think tankoe, работающих на себя и на запад, да школа выживания при них. Ну, евреи себе - ищут, где больше заварки. Отвлекают гады-японцы силы и внимание от основных направлений. В Поронай- ске в момент начала боя в заливе Терпения, совпавшего со штурмом города с юга и с запада, терра-группа, понятно, захватила мэрию: кураж у них, паника у нас. Но ненадолго, отбили. Пока отбивали, те по берегу продвинулись, к счастью, недалеко. «Все равно, что бросить бомбу в баню, чтобы посмотреть, как девки разбегаются». Агнец серьезно занимался терактами, а у Гнома все не доходили руки до этих глупостей. Боялся он только единого флеша. Но он чувствовал, что может спланировать такое только сам. Холмские ребята, отбившие поронайскую мэрию, чудесно себя проявили, оказался там командиром их бывший игрок из СахГУ, старший лейтенант Мишка Зин.
Первого тревожил Григорич. «Прямо как реперная точка бытия», — шутил Гном. Однако полковник Мазуров, вопреки обычным своим манерам, глупо и слезно просил Гнома и командование - не отдавать Итуруп, а уж он, Первый, в долгу не останется. Хотя что он им сделает? — Игорь только ухмыльнулся. Перенесет через послевоенную депрессию на крыльях кросс-культурной программы АТР?
«Когда мы о чем-то просим за другого, значит, потом не расплатимся. Круглое — значит оранжевое», — ругался Гном.
Первый просто параноидально боялся сглазить операцию. Там пока был паритет. Дома, после войны он расскажет Маринке, завернутой в махровую простыню после ванны, как корабли ходили мимо Итурупа, как они легко взяли Кунашир, Уруп и не спешили с треклятым островом и треклятым Берковским, о котором знал даже Коидзуми. Вот ведь какой вред на войне от роли личности в экономической истории!
6 сентября. Остров Итуруп. Утро
Пятого к ночи, однако, в японском штабе посчитали, что довольно дали господину Берковскому наслаждаться выделенным положением звезд. В семь утра при легком бризе два эсминца «Амагири» и «Юмагири», не чуя подвоха, пристроились артиллерийским и ракетным огнем смести самодеятельные укрепления Итурупа и обеспечить своим овладение ключевыми пунктами упрямого острова. В это время крейсер «Бурный», покинувший Охотское море, как бы нечаянно вошел в пролив Фриза и возьми да и запроси у Итурупа местоположение японцев. Обрадовавшись хоть какому кораблю, с Итурупа рапортовали «давай к нам», и сведения, пусть и не слишком точные, были отправлены. Деточкин по привычке «пойди туда, не зная куда, по приблизительным координатам» посылает придержанные от прошлого боя «москиты», и японцы принимают их по две на борт, потому что им, зазнайкам, оказалось нечем сбивать. Бывает и так. «Бурный» прошел пролив и скрылся в тени берега. «Потому что нечего светиться, — решает Деточкин, — и ракеты кончились». В общем, он не сразу даже и сам узнал, что на «Юмагири» случился внутренний взрыв, и эсминец скоро затонул, а «Амагири» в ступоре горел, подполз к берегу, итуруповцы его сладострастно расстреляли чем Бог послал, он опрокинулся и умер на мелком месте. Деточкин, получив через сутки результаты своей стрельбы, был доволен, но пребывал в некой озабоченности по поводу будущего: у него в том момент кончились — как бы так сказать для делового человека — почти кончились ракеты. Идеей Гнома — подгрузить ему ракет с подводной лодки — он был вовсе не окрылен и собирался многократно использовать чью-то матушку, потому что штиль в этих водах невечен и нечаст. Несколько волнительным был для «Бурного» и дальнейший означенный Штабом маршрут, и то, что маленький «Разлив» скользнул мимо японских берегов, прикинувшись рыбаком, так у него ж, кэпа «Разлива», не крейсер и был. Но лодка подошла как по расписанию и, используя любимую в школьной физике тему рычагов и плеч, Деточкин остался при ракетах с одной травмой у члена экипажа и курсом на юг. В ту же ночь «Бурный» записал электромагнитный сигнал от взрыва и видел далекое облако в виде гриба, а Деточкин с офицерами уже вспомнили, не маму за ногу, а Шиву, что означало: кранты, ребята, ядерная война. Доплавались! «От такого не может сберечь даже цельноосиновый меч». Над Японским морем повисла радиотишина, но радист на «Бурном» успел получить от Гнома утешающие известия, что, мол, это уже не первая электромагнитная воздушная тварь в этой войне. И что живы будем, не помрем. Деточкин не был сторонником ядерного оружия и не любил фильмы «Безумный Макс 1—2—3». В конце концов, «Бурный» под- грузился, затихарился и еще немало поплавал со своим шахматным капитаном.
7 сентября. Владивосток
Седьмого сентября—траурный день войны — Гном запомнил навсегда, и еще 20 лет спустя уныло напивался в любой компании, чтобы не помнить. Он был традиционным чуваком и знал, что в этот момент японы переиграли их не на такт. А на уровень. И ничего нельзя было доказать. Как если бы у тебя умерла жена, ты был в отъезде, открыл дверь ключом, пришел и в горе упал на колени перед ней, а потом следователь нашел твои отпечатки рук и губ. «Но на мертвом же теле!» — возопишь ты. Но поздно. Ты будешь убивцем. Тебя будут подозревать, потому что настоящего виновника не найдут, и ты будешь доказывать и докажешь, и экспертиза подтвердит, но ты останешься навсегда в той ситуации. Так и здесь. Гном не мог писать об этом. Он написал четыре книги об этой войне и все время заканчивал их вначале шестым числом, заявляя перепуганным издателям, что на этом стратегия кончилась и началась карма. Потом соглашался и лаконично, теряя эмоции, излагал дальнейшее. Его издавали хорошими тиражами, жена гордилась и прощала его крики и пьянки в ежегодных сентябрях. Сын рос кудрявым, как мать, и рыжим, как Гном. Это примеряло с действительностью.
Японцы доломали общественное мнение... Они объявили траур, они склонились в поклонах перед миром, они воспроизвели память о Хиросиме. Они пали ниц, но, между прочим, не прекратили осаду Поронайска. Они были безупречны. Они не винили Россию. Которая вероломно объявила им войну. И, наверное, — но они не могут этого доказать — сбросила на мирный город атомную бомбу. Погибли люди. Император Японии воззвал к милосердию. Тоже мне, Папа Рим-
Сцлс*. Пе+ссм>и*н. Емн*.
ский нашелся. У Гнома поднялось давление, таблетки не помогали. Первый заставил его лечь, вкатил ему снотворное под видом лекарства, отправил на сутки в госпиталь.
— Так было нельзя поступать! - орал вице-адмирал Веревка.— Нельзя ни с государственной логики, ни с какой. Это - крах. Это ж не футбол, когда можно упасть на поле, закрывшись руками, как будто тебя стукнули и почти убили, и пусть будет штрафной...
— Ты прав, Петрович, нельзя швырнуть бомбу в свой собственный город и потом отомстить несчастным корейцам за это. Их же смоет, этих самураев! Гибель Японии будет! Я читал. В детстве читал. Как я могу воевать, когда противник бьет своих, чтоб чужие боялись? А на меня сваливает! Тут нет стратегии...Мне что, открывать резервацию на Марсе?
— Открывайте, товарищ адмирал! — Первый вспомнил, что «Тоттори» - это название серии японских кафе, появившихся в 2007-м. Он не был в этом городке. Или городе. Интересно, сколько народу они эвакуировали заранее? А скольких оставили на умиление общественности...Причем у Первого не было гарантии, что в Японии не было добровольцев умереть в свете взрыва, который, как говорят парапсихологи, разлагает на атомы даже астральное тело.
— А провокация-то вполне грамотная. Только себе они засветили 20 килотонн, а корейцам сунули сотню, — ругнулся Гном. - Так что ничего себе штрафной. Пхеньян разрушен до основания и заражение там будет похуже, чем в Хиросиме.
— Это Александр Ильич убеждает командующего, что все эти бомбы - лишь прикрытие Инчхон-Сеульской операции, - вмешался Первый. — Я склоняюсь к тому, что он прав, выведя наши «лодки» поближе к Корее и Тайваню. Не оскудел еще подводный флот России, а, товарищ вице- адмирал?
— Не оскудел. Я вот связи со своими не имею. То над Окинавой что-то взорвали опять, то свои же сидят в собственной радиотени. Распоряжений не дать, только и отслеживай - угадал ты им приказать что-то ценное или нет и услышали ли они тебя. Старики мы уже с адмиралом так воевать... А ну — Америка сейчас кидаться начнет?
ги/шрюва таыня
—Америка не начнет. Она уже начала демонтировать нам войну... Сейчас, что успеем, то наше.
— Эх, Сергей Николаевич, японцы нас опять переиграли, Они только что официально заявили, что обладают ядерным оружием и применили его против корейского агрессора... Мол, корейцы выстрелили первыми. С нас подозрения сняты, и с нами они и не воюют совсем... Наши во Владике даже посольство их пока не расстреляли. Вот так проигрываются войны. Из деликатности.
— По деликатности мы так им сейчас вжарим в корейской операции, что будут помнить. То есть уже, наверное, вжарили, да связи нет...
— Откуда вы знаете без связи-то, нутром, что ли, Сергей Николаевич? Я тоже мастер отдавать приказы...
— Их Гном раньше отдал, товарищ вице-адмирал. Судить его после войны будете. В больнице он. Дать вам связь?
— Нет... Ну добро, хоть лодки знают, чем торгуют.
— Там у вас еще «Бурный» с ракетами наперевес...
— Да не одним же крейсером японскую базу брать?
— Ну, так коли больше нет ничего серьезно маневренного...
8 сентября. Сангарский пролив. Вечер и ночь
Восьмого сентября во второй половине дня потрепанное 3-е авианосное соединение японцев вернулось в базу Оминато. Бой в заливе Терпения, скорее, вдохновил японцев. Противник объявился. Война объявлена. Театральное действо с ядерными ударами прошло. Личные составы доблестного флота ознакомлены со сценарной версией будущих событий. Император выступил перед флотами на огромных плазменных экранах, словно он не император, а президентишко какой. Он, конечно, не пропел стихов о том, что «персик и слива молчат», но дал понять, что моряки — герои. Коидзуми не выступал. Показывали старинные стихи — титрами и сгорбленную фигуру премьера. Он молился. «Интересно, каким богам?» — думал Первый. Европа согласилась с величием японской вины, вставшей на защиту мира от ядерного произвола. Первому лично было глубоко жаль северных корейцев, которых так бесславно «съели» только за то, что они не успели прыгнуть из тоталитарного социализма в пресловутый постмодерн, где казусы их «выстоим» звучат смешно... почти как в России советской.
Между тем, после проникновенной речи Императора часть корабельной команды пошла отдыхать, а «Кинисаки» встал у причала ремонтного завода. На «Бурном», укомплектованном ракетами, как и во всем Японском море, барахлила Связь. На «Бурном» не знали, что выпущенные Гномом к берегам Кореи лодки скоро доделают свое черное дело и к утру 9-го сентября потопят четыре японские подлодки и корвет «Хатсуики». Деточкин, начиненный ракетами, не рвался сохранить боезапас до Владивостока и решил сыграть в открытую. Найдя в море точку, сравнительно удаленную от возможных японцев и их электронных бомб, он попытался выйти на связь, но она не работала, вблизи же японских берегов ему удалось, пусть даже с перемигиваниями экрана, поглядеть в спутниковый Интернет. Там война шла полным ходом. Старший помощник, большой поклонник японского пива «Асахи», воскликнул трепещущему экрану новостей CNN: «Это ж база Оминато, узнаю ее по фактуре застройки залива. Вон и кораблики. Недостреленные... А, товарищ капитан 1 ранга!»