— Что смотришь? Кто-то из твоих друзей спит с болтливой девчонкой. Женщин нельзя пускать в такое дело, они становятся или Мониками, или Кандолизами. За их языками не видно настоящих слов. Она в больнице, в аварию вчера попала...
— Я знаю, — машинально ответил Кирилл. Отец набивался в союзники. В свои пятьдесят пять он был молодцеватее Кирилла и держал «улыбку без кота». Похоже, Кирилл его недооценил.
— Спасибо, папа, — запоздало ответил он, — боюсь, мой отдел по интересам нельзя укомплектовать нужными мне кадрами. А без этого мне и погоны ни к черту.
— Угу, — сказал отец, поерзал губами и, попросив водилу остановиться, пересел вперед. Кирилла передернуло, когда отец выпрямился на сиденьи, щелкнув двумя верхними позвонками как каблуками. «Это вредно!» — говорила тетка Варвара. Но впечатляло. Отец не служил строевую, но выправку имел дай Боже. Еще он танцевал лучше всех в своем поколении. О том, где учился и когда — не рассказывал.
2002 год
— Умница, Киссинджер! — повторял Гном, блаженно растянувшись на койке. Единственное, что его не устраивало в больничке, так это кормежка. Вообще не давали мяса. Рыбу только вчера, а так бурда какая-то. Как в армии. Слово «больничка» он подцепил у медсестры, строгой тетеньки с пустыми глазами и огромным туловищем расширяющимся книзу. «Утка!» — мысленно окрестил ее Гном.
Санитар Петенька влюбился в него с первого взгляда. Гном это чувство сильно приветствовал, у Петеньки был всегда с собой ноутбук, не лучшего десятка, но вполне резонный. Флешку Петенька принес из гномовских «арестованных» вещей. Так что днем Гном спал, а в вечерах, когда все расходились, выходил в сестринскую и через сутки мог до утра редактировать свою «холодную войну». Редактору он сказал, что лег на обследование и будет выходить на связь с редкого больничного Интернета. Редактор сочувствовал, он недавно перенес инфаркт и просил Гнома беречь сердце. В общем, с работой все устроилось за четыре дня. Прибегала заполошная Лида, бывшая жена. Это было проблемой, но супруга, к счастью, не знала его теперешний круг дел и Редактора. Пришлось к ней выйти и сказать, что «то, о чем она мечтала - вот произошло, он безвозвратно и окончательно сошел с ума! Расскажи теперь всем, что если твой теперешний муж алкаш, то прошлый оказался вовсе психом, и твое общество будет в экстазе!» — заявил ей Гном на прощанье: у него была слабая надежда, что Лида будет молчать. Хотя, кому она скажет? Про Гурию Гном вспоминал с нежностью и объяснял невидимому оппоненту: «Удивительно четкая девица — все в ней на ура и выше». Оппонент внутри у Гнома был всегда. Шансы в этой игре с собой он придумывал себе сам, и сам понимал это. Этажи рефлексии громоздились по старой пожарной лестнице и выползали на
Qff-lft, rffff{i1fU*4* fjItHA TJtftfMUiM
чердак. Он всегда наблюдал за собой наблюдающим. Точнее, это делал Оппонент. Это не приносило радости, но было забавно. Петенька рассказал, что здесь, на пятом этаже здания, раньше был наркологический центр, но разбогател и выехал в пригородные хоромы, подальше от комиссий и поближе к природе. Девушка Гурия выйдет замуж за Игоря, несмотря на всю нежность Гнома. Она выберет партнера из своего круга. Так бывает всегда.
«Холодная война» шла своим чередом. Они с Редактором уже пару так лет сели на тему и держали силами одного Гнома и еще секретарши Анечки весь поток больших и малых форм. Они меняли стили и тем самым укрепляли бренд в своей редакции. Анечка, если он теперь зависал в книгах, вела его самый одиозный сайт в стране и среди трех сотен психов они стали аналитическим стандартом де-факто. Редактор был гением экспансии в информационное пространство, он ничего не понимал в войне, ни в холодной ни в горячей, но зато плавал в мире прессы как акула и мог выплатить Гному пятисотенный долларовый гонорар за коротенькую заметку, сильно им исправленную и впихнутую в журнал «Плейбой», мог не платить месяцами и орать, что тот пишет невразумительный и ненужный спам. Мог приглашать на коньяк и мило задумываться над гномовскими геополитическими пассажами. Редактор был старше на десять или неважно уже сколько лет. Иное поколение. Гном не знал, есть ли у него семья и кем он приходится многочисленным издателям, журналюгам, культурологам и экспертам всех мастей. Пахло разведкой в прошлом. И не очень удачной. С собой за границу Редактор Гнома не брал. «Арагорн хренов». Даже в «Чушку» Гному пока не удалось выехать, Лидия тянула за шмотками и в аквапарк, пока были женаты, но как-то боязно было ехать с этой психической.
О том, как он сюда попал, о прочих причинно-следствен- ных связях Гном не рассуждал намеренно. Это задача Оппонента. Псих он или нет? Ну, орал, дрался, сорвался, кричал за Россию и немного про заклепки на танках. В общем, рядовой стресс. А что вцепился в рожу этому флегматичному мерзавцу в метро, так мерзавец и был. Кто ж знал, что у этого придурка еще и папа — главный психиатр. Гном ничего не отрицал, сослался на помутнение рассудка. Здесь пока сливал таблетки и наладил работу. Психи ему не мешали. Не психи и были. Ответы на глупости всегда приходят сами собой. У него даже было ощущение, что здесь, за толстыми стенами и охранником в будочке, он в большей безопасности, чем на воле, век бы ее не видать, если бы не такие девушки, как звезды. Мобильник Гурии был отключен.
Приближалась ночь, благословенное время. Санитар Петенька уже устраивался на койке соснуть после длинного медицинского дня. Ноутбук помаргивал зеленым и звал в эпоху неистовых бурь 1946-го года — начало холодной войны.
Черчилль нравился Гному как персонаж, как политик и как мыслитель. А как писатель — нет. Гном считал, что пишет лучше. Жаль, что гонорары утекали раньше, чем он собирался поехать на Туретчину и валяться семь дней под грифом «все включено». Но все как-то. не удавалось подползать к бару по воде, протягивая номерочек на ноге, тут же получать все, что нужно для отдыха. Солнца он не любил. Наверное, поэтому Турция не образовалась, он вообще не любил туризм. Переезжая раз в году с квартиры на квартиру, он прекрасно проживал ощущения тяжести рюкзака на спине и подъема с ним на верхние этажи. Этаж всегда оказывался седьмым без лифта по черной лестнице, зато в центре. Хату он выбирал придирчиво.
Черчилль ненавидел коммунистов. Его личной ненависти хватило, чтоб завести холодную войну. Рузвельт остался «хорошим». Недавно показывали фильм о том, что Черчилль мечтал поразить ядерными бомбами все крупные города России, а Рузвельт, вот умница, его остановил. Поколения детишек теперь назовут Черчилля выродком рода человеческого, с ним падет в их представлениях Англия, а америкосы останутся такими хорошими-хорошими с резиновыми улыбками до ушей. В Англии на его, Гномов, взгляд что-то было достойное, там было искусство и искренность, там была аристократия духа, которая теперь осталась разве в узкоглазом государстве Восходящего Солнца, даром, что тоже остров.
Ot+A&u TJtfCCAMM* Елшл Tft+tCAMM**.
Гному всегда мерещилась битва за Англию, поэтому его можно было считать законченным психом. Про высадку он знал все. По иронии судьбы нужно было писать про «холодную войну», про то, что случилось после, а не до. Никак было не объяснить этой высокоанглоязычной молодежи, которая вечно торчала в Америке на стажировках и сытых работах в университетах, что война никуда не делась и что по-прежнему русские и нерусские дерутся и отступают, а «кто-то подумал — совсем не осталось врагов». Несколько раз им с Редактором приписывали паранойю, мол, «разжигают национальную рознь» и «нечего тут!». Гном ничего не хотел разжигать, просто все его прогнозы об исходе торговых и политических сражений сбывались. Конечно, он играл за Россию, как за любимую фиолетовую фишку в детстве. Но когда Русый из 14-го дома хотел ее присвоить себе, маленький Гном встал и понял, что он в свои семь сейчас убьет этого девятилетнего здорового Русого, который и ходил к ним только затем, чтоб мать покормила супом, а вовсе не играть в фишки. Фишка отступала. Все меньше оставалось решений, а когда сужается выбор — нужно выходить в позицию Бога, иначе ни к черту не разглядишь продвижений войск. Бога Гном не любил. Он в него верил, но ни разу не чувствовал от этого никакой радости. В церкви и на похоронах он крестился машинально. Лидия бегала в церковь и даже картинно падала на колени перед иконой. Ей очень шло черное. Когда Гном любил ее, ему казалось, что Бог, наверное, заигрывает с ней, когда он, Гном, спит. Последнее время Лидии не везло. Спрос на фурий упал. Раньше Лидия ненавидела компьютер, холодную войну и Англию. Про фишку он ей не говорил. Странно, что она ни разу не заметила, как он носит ее с собой. Потом, когда появилась флешка, два объекта подружились, и ритуал защиты от демонов был завершен. Если становилось смутно, Гном проверял, на месте ли артефакты. Когда Лидия ушла к своему суффию, Гном за четыре месяца написал «Десант». Редактор рукопись не взял и косился еще некоторое время. Пару лет Гном побился в другие издательские тусовки. У него взяли все, что он написал раньше, он купил себе старенький фольксваген и раздал долги. «Десант» жил на флешке и более нигде. Альтернативная высадка немцев в Англии в тоскливом ноябре 1941 года никому была не нужна. Улыбка без кота. Про тоскливый ноябрь Желязны написал смешной роман от имени кошки - нежный — как смерть. Гном выложил «Десант» на сайт, равнодушно принял критику и уточнения от своих, терпеливо снес восторги молодежи и забил на это. По- чему-то здесь, в психушке, опять полезла Англия. Костистой лапкой старого Лорда — забыл, мол,что ли, за тобой должок!
Камень влетел в окно, стекла с треском посыпались, удар в шкаф, и вроде все.кончилось. Петенька вскочил, Гном сложил ноут и убрал его в ящик: «Одевайся, пошли посмотрим, что там!» - Гном был решителен. Петенька ничего такого не хотел, особенно в свое дежурство, и идти куда-то боялся. «Мало ли кто? Охранник давно ушел». Это не распространялось, но служащие знали, что охрана работает до 22.00, а потом сливается, так было заведено еще в наркушке, говорят, начмед «сам» так велел. Начмедом была тетка, изворотливая, как угорь, и наглая, как танк. В единственное неза- решетчатое окно, вот это разбитое, тогда шел прием товара. «Людям тоже жить надо», — говорила начмед. Она умерла в прошлом году, не выдержав нового помещения и необходимости новой логистики трафика. Говорят, наркоманы любили ее, как мать родную. Хоронить пришли такие красавцы, что на кладбище вызвали милицию. Все это рассказывал Петенька, который крутился в санитарах с четырнадцати лет, потому что жизнь его не избаловала родителями, доходами и прочими полезными обстоятельствами. Наркотики его обошли. Что было странно. Гном это уважал.
Они спустились вниз. Там действительно стояла кучка народцу и, похоже, никуда уходить не собиралась.
- Здравствуй, братишка! - протянул Гному руку высокий, отделившись от кучки парней.
- Родители не доложили о братьях, но будьте здоровы все равно... Зачем пожаловали? — спросил Гном, чуть растягивая слова, невольно подражая этому хлыщу неведомо зачем.
«Струсил, что ли?» — проснулся внутри Оппонент. «Не-е-т, это не меня, а Петьку трясет. Столько всего попережил за жизнь безродную и надо же — трус».
— Иди, Петька! Это ко мне, — кивнул он санитару, и тот рысью скрылся в дверях, затарабанил башмаками по лестнице вверх.
Оборот был плох, как и все в жизни Гнома. Он не знал никого из этих. И нигде, кроме как в сети, да и никого, кроме сгинувших полководцев прежних войн, он не трогал. Факт. Вот только дяденьку в метро побил однажды за отсутствие патриотического чувства.
— Стекло поменять придется, — угрюмо сказал он просто так, потому что накатило безразличие от творящейся вокруг чужой жизни, в которой он ни при чем и нигде, так — специалист по «Люфтваффе» и еще по многому такому, чего не проходят в школе и что не продается на рынках по- литтехнологий.
— Стекло мы вставим, братишка, — отозвался высокий, — а с тобой будем искать место поговорить, где светлее.
Теперь Гном понял, что тусовочка при высоком имела четкий национальный признак: все низкорослые, чернявые и узкоглазые
«Корейцы, что ли? — тупо решил Гном про себя. - Ну не японцы же, в самом деле, на пятой линии Васильевского Острова среди ночи бьют стекла в городской психушке, чтоб его, Гнома, взять живым? Чудеса со знаком минус. "Ночи без мягких знаков"». В душе поднималось что-то знакомое: может быть, не надо было сливать все таблетки?
Высокий жестом пригласил Гнома пройти к фонарю на той стороне улицы, Гном поплелся, узкоглазые потянулись за ними шагах в пяти.
— Ребята! А вы меня ни с кем не путаете? — Гном даже поуспокоился мыслями и стал собой — язвительным.
— Нита, Аликсяндл Ились, ви наса осень интилисюете.
— А, — сказал Гном, — ну понятно, и на кого же вы работаете? — Ему стало весело.
— На импилатола, Аликсандл Ильись...
Малорослый с длинным что-то проговорили на восточном наречии, и у фонаря длинный протянул Гному фотографию человека, которого Гном знал уже несколько лет, только здесь Редактор был моложе, стройнее, одет в безукоризненный костюм и в очках. Он стоял, небрежно облокотившись на балюстраду, и смотрел прямо в кадр, то есть на Гнома, — эдакий Штирлиц, снятый в момент раздумий о судьбах страны.
— Не знаю такого, — ответил Гном. — А вы знаете?
— А-а-а, а окга ви поселедний раси видилиси?
— Третьего дня, — машинально ответил Гном.
— Мы ищим, ищим, осеня васно, осеняя извинити..., маленький японец почти плакал, — ему улажаись опаснось. — Тут Гном вдруг понял, что его-то опасность миновала, а также и то, что с Редактором плохо, очень плохо и, может быть, он даже погиб, и что это ужасно некстати в череде последних событий... И жалко ужасно, и ничего нельзя сделать, и даже непонятно эти-то кто: защитники или убийцы?...
— Коида ви подете домоя, Аликсия, ми будеми ради васа пригласить. — Японец совал ему визитку с тиснением.
— Я говорю по-английски. Причем сносно, — сказал Гном длинному, — скажи им, чтоб не парились.
— Я читаль васа книга, очень холосо, очень умна, осень ... не зная кака сказаль..., — заявил вдруг японец, который до этого не проронил ни слова. Гном рассмотрел их всех. Они были похожи. Но уж очень нейтрально одеты. Одна из них была высоколобая японка с глазами, как у анимашки и губами в нитку, словно рот ей склеили изнутри. Недалеко стояла черная машина, ее бампер только поблескивал в темноте. У Гнома на миг возникло ощущение, что все эти одинаковые - это одна воронья стая, связанная невидимыми нитями, и если поднимаются на крыло, то вместе, синхронно. И что ему лечиться нужно от глюков. И еще нужно срочно делать такие же Стаи, потому что внутренние Оппоненты не спасут. Нужен клин. Иначе — труба дело. Гном понял, что больше всего ему не нравится этот русский, длинный. Он был неуместен. К тому же хохол, Гном уловил акцент... «или поляк какой-то». А Стая нравилась. Тревожила, но была красива. Японка, не проронившая ни слова, была их головой, маленькой такой, изящной головкой.
Оппонент сгинул. Ветер играл бумажками, загонял их под капот. Было такое впечатление, что машина сейчас медленно оторвется от земли и полетит, забыв эту беспричинную посадку на Пятой линии.
Сцлсь. fle+имльн £М*а fltjiCAСИФА
Гном поднялся наверх, протянул Петеньке стобаксовую бумажку и сказал: окно вставишь, на остатки выпьешь за мое здоровье, ухожу я. Бумажку дал длинный, официально извинившись за визит, забыл, мол, про фамильярности, и заведение такое странное. Сказал еще с нажимом, что официальные лица не успели сделать что-то официально, а он, Гном, очень уж мало доступное лицо, а тут еще и в больнице... Петенька загрустил. Гном сунул флешку в ноут и слил последний день — несколько фраз про Англию, взял у Петеньки ключ от «арестантской» и пошел одеваться. На улицах погасили фонари, потому как гражданам спать пора, и электричество экономить нужно.
Дома лежало письмо от Редактора. «Наверное, в форточку влетело», — злобно подумал Гном. Повестка в суд была заложена в книгу «Мировой кризис». Редактор обещал найти адвоката. Это было давно, на той неделе. Компьютер они забрали. Гном пожалел, что отдал Петеньке стошку. «Дурак, как есть и всегда им был», - подумал он про себя-любимо- го. После обыска квартира производила мерзкое впечатление, его словно избили связанного. Он переехал на следующей неделе, вопреки обыкновению, в спальный район, на улицу с ублюдочным названием Проспект Наставников. И с тех пор там жил.
Никто из хороших узкоглазых к нему не пришел. Спустя некоторое время Гном осознал, что внутренний страховой агент - Оппонент навсегда покинул его сознание, а Англия в его голове нехотя, но уступала место другой Островной Империи.
Плохие узкоглазые сделали свое дело три года спустя. Они убили Редактора. А Гном, получается, что не придал значения предупреждению и просто рассказал старому разведчику о встрече ночью. Тот задумался и пробормотал что-то про интересы Тайваня. «Все бы вам шутки шутить, господин Редактор».
После больницы Гном впал в депрессию. Гному надоело. Все. Даже американские дядюшки с громкими кличками: Основатель, Фантаст и Лирик.
Горский был занят и женат. На свадьбе Гном не был. Редактор уехал за границу по своим тайным делам. Не внял
Редактор и его японским событиям. Разве выглядел более усталым, чем обычно. И вместо стандартной поддержки и аванса Гном не получил ничего... Он по привычке, с верной Анечкой, поддерживал Интернет-вливания по Третьей Мировой, стал упоминать и Четвертую, угрюмо называя ее первый такт «русско-японской». Не был поддержан адептами своих книг про западные операции и совершенно сник. Пиво не утешало. Однажды позвонила Гурия, и он оживился, стал болтать, сходил в гости и заметил, что жизнь налаживается. Он рассказал ей про японскую Стаю. «Сделаем!» — пообещала дерзкая девчонка. Ох уж, эти беременные женщины! Всегда им кажется, что родят они непременно Бога или Героя.