Oif-wi ГIt+tcMw* EMM flt+имл****
Фотография на стене (2)
2003 год
Первый недавно съездил в Нижний, их тайную вотчину, кадровый резерв, альма-матер, и понял, что что-то исчезло из душ и голов: тела и мысли остались, а души затронула бет- ризация, и ни одного Второго такая структура уже не родит, не создаст и не вырастит. И тогда не с кем будет им победить Ямамото, который умер, и теперь попивает кофе на небесах, обучая Второго игре в ГО или в ГЕО. Хуже, если в ГЕО... Молодые сотрудники всячески привешивают звукоряды к этим трем левиафанам мира. Например, гео-ээээээээ, ну вот и все, друг мой, Россия, ээээээээ, это почти беееееее, словно барашек в стойле держав. Или геоппппп...ппп. Что вы сказали, господин Иванов? Пппппп... Пппп-опробуем. И на его могиле написали — он попробовал. Ну, а с геокультурой вышло совсем смешно. Гео-ку? Ку! Ку-ку, мы тута!! О-о-о, а вы где, мы вас найти не можем? Нашли? Что, легче стало? В конце балагана предполагалось изобразить настоящее «Ку» — это уже с поклоном, причем с японским поклоном, хотя бы и из российского фильма «Кин-дза-дза».
Когда Второму было плохо, он смотрел «Кин-дза-дзу» со всеми гостями или один. Ему дарили новую кассету, потому что прежняя стиралась. Теперь Первому не хватало «грави- цапы», которую Второй черпал из фильма. А кассеты неуклонно вытеснялись дивидюшками.
Неделю назад, между совещаниями, пробежав японский документ о целях в XXI веке по диагонали, Первый сначала пожал плечами про очередной социализм очередной обожравшейся системы. «Индивидуальный» подход к населению не был ему близок. Он был твердо уверен, что идея — заморочить всех людей сразу - приводит к лучшим результатам. Разве все бродящие по улицам оптом просят индивидуального подхода? Нет, они просили при социализме колбасы с пивом. А сейчас бесплатного Интернета с тем же пивом. И во все времена хотелосьбы не работать... Этобыла вечная и непроходимая мечта.
Но Первого смутили американе, они как-то возбудились в своих службах, пооткрывали башенки «умных танков», стали ими вертеть, брызгать слюною вокруг, в общем, стали дергаться, как собаки Павлова. Стало быть, японцы что-то такое разглядели через брешь этого окаянного барьера и теперь знают Волю Божью. Отчеты РЭНД-Корпорейшн давно уже стали рефлексивным зеркалом его отдела. Их сначала читала Машенька, на плечиках которой погоны не умещались, и она ходила в штатском, точнее — в детском. В ее маленькой головке рождались самые невероятные шутки про Пентагон, Рэндов и про «Японскую мать», она же Аматерасу — Первая. Маринка ревновала его к секретарше, потому что по скорости мозгов эта маленькая муха превосходила трех Маринок, и весь его аналитический отдел из трех подчиненных ему лиц и Кадета-посыльного. «Нашла в детстве клад с гравицапой», — думал Первый про Машку. До них она работала в таможне, говорила, что работать можно, но скучно, и что рост ее не внушал контрагентам уважения. Однажды он слышал, как Маша кричала, и понял, что уважения она добивалась децибелами. В ее маленьком теле жил звонкий пронизывающий вопль с таким количеством металла, что лучше было без дела не спорить. У нее было майорское звание, муж, сын и таблицы характеристик всех вооружений мира в глазах.
Документ самураев про Будущее был написан радостно и публицистично. От него веяло спокойной уверенностью составителей о том, что после короткой и конструктивной дискуссии все согласятся с их единственно верным мнением. Японцы ставили мир перед фактом: «Мы будем делать нечто, а когда вы нам понадобитесь, мы позовем вас и наймем в наш проект на наших условиях».
«Этой модели — "догнать и перегнать" — следовали не только в послевоенный период, но все время с эпохи Мейдзи. Сейчас Япония должна найти более качественную модель. Но мир больше не предлагает готовых моделей. Время, когда ответы могли быть взяты извне, прошло. Большинство обществ оказывается перед тем же самым вызовом. Глобализация, которая, как ожидают, охватит мир в двадцать первом столетии, принесет большие выгоды, но, вместе с тем, и большие проблемы, бросая этот вызов каждой стране... Без сомнения, страны отреагируют разнообразными способами. То же самое может быть сказано относительно старения общества.
CejAt*i TJe+ccA&iM* Елшл Т\ц&ймм*м.
Япония столкнется с этим вызовом раньше любой другой страны мира. Весь мир наблюдает, как Япония собирается справиться с этим», — читал Первый. Мир действительно не предлагал готовых моделей перелезания через барьер, а вот япошки, кажется, хотят взять геотрансцедентную ренту за то, что станут мировыми сталкерами-проводниками за линию смерти. Неплохая мировая миссия, но сильно напоминает «добро над головой», с помощью которого другие культуры можно л в землю вогнать... Увести всех взрослых за барьер, а детки всех культур пусть дерутся за право жрать радиационные отходы на взорванной земле. Первый, не мог представить, что его сын окажется по эту сторону, а он, Первый, уйдет по ту. И зачем тогда жить? К ароморфозу социума Первый был не готов, значит, осталось быть на страже и погибнуть на последнем берегу по-самурайски, чтоб не стыдно. Первый всегда чувствовал, что застрял между поколениями, как Винни-Пух в- норе у Кролика. Отпуска не ожидалось. Он запланировал сделать восемь докладов «наверху», а для этого собрать восемь планерок «внизу», и уже отдал Маше распоряжение превратить слова в картинки, таблицы и тезисы, чтобы слушатели поймали один из трех якорей: «опасно», «выгодно» или «уникально». Больше аудиторию не на чем было ловить. Отцы летали в космос на якоре «интересно», и этот якорь был прибит гвоздями к высокому небу. Из серого и обездоленного деньгами Питера ни гвоздей, ни якоря в 2003-м году было не видно.
«Есть еще одна проблема, о которой нам необходимо задуматься», — гласил документ. «Слушаю, Мазуров. Так точно, буду».
«Везет узкоглазым!» — подумал Первый. «А у нас еще двадцать шесть проблем и все срочные и думать некогда - нужно стрелять...» За границей дня сегодняшнего Маша прилежно выдергивала цитаты и снабжала их образами и диаграммами. - «В мире двадцать первого века индивидуальность будет обладать несравненно большей силой, чем когда- либо. Интернет дает обычным людям легкий доступ к ресурсам всего мира. Кроме того, некоммерческие организации и деятельность добровольцев расширили масштаб деятельности людей. Разнообразные сети увеличивают индивидуальные
ги/шртокл mam
способности. Все более распространенным явлением становится "увеличение полномочий" личности. Максимальное развитие этой способности очень важно. В то же время эти способности могут быть использованы для оживления правительства и общества. Важно, чтобы синергия сетей не только расширяла частную сферу, но и укрепляла общественную. Проблема в том, что в современной Японии реализации талантов мешает большое количество разнообразных предписаний, преград и социальных соглашений. Много скрытого потенциала остается неиспользованным. Мы должны исследовать эту обширную область. Короче говоря, предел достижений Японии теперь находится внутри самой Японии».
«Вот это-то и опасно», — подумал Первый. Нужно было бежать, прыгнуть в машину и сказать Кадету — по совместительству водителю и на все руки сподвижнику — привычный адрес. Первый считал, что как только человек говорит, будто решает внутренние проблемы, мол, отстаньте от него, то сразу дня всех окружающих вокруг образуется геморрой в квадрате. Живем — на одной планете. Все мы — социальные существа.
Кадет с удовольствием нажал на газ. Первому была близка модель возникновения социума со всеми атрибутами зараз как системы в целом, с Кадетами и умными танками в зародыше, он считал, что иначе Господь бы не справился с жесткой математикой последовательности непрямых действий. Увеличение полномочий личности раньше всегда приводило к диктатурам разного толка, вот и теперь вполне может установиться диктатура вооруженных подростков, сошедших с экрана «Королевских битв» за индивидуальные права убивать взрослых. А уж правительство оживится, и общество всколыхнется, просто любо-дорого взглянуть, но лучше бы смотреть на это из-за границы. Пока Первый опасливо посещал все открывающиеся и возникающие на месте китайских японские «точки» и с радостью отслеживал те, которыми руководили русские бандиты. Первый был своеобразным националистом, он мог представить гибель от руки местного грабителя, но его передергивало от мысли стать жертвой юного самурая. В документе про самураев не было, но что-то веяло от него плохим. Серой, в общем, пахло.
Qifitu TJe+имгм* Елшл
Улыбка без кота (3)
2003 год
Ты сначала читай, а потом зайди к нам, — получил Кирилл письмо от Гурии, он только к ночи открыл файл с каким-то текстом и удивился, давненько, уже месяца два, от ребят не было ни слуху, ни духу. Забылись в личной жизни. Бывает.
«Роджер, вообще-то, хотел сначала осмотреться, но, по. существу говоря, никакой он уже был не Роджер. Путешествие сквозь смерть прошло волнительно в первые секунды и слишком уж традиционно дальше. Он успел оттранслировать этому своему двойнику, шалому Лири, чокнутому профессору, чтоб постарался там, на Земле, за остатний ему год облечь это все в слова. Экскурсия по новому способу существования затянулась на земные месяца три и, когда он насытился спонтанностью своих передвижений и сочетаний энергиями с другими сущностями, он вдруг обнаружил себя болтающимся все это время только на одном из уровней, а многослойка была, как это, по-земному сказать, несчетна. Первые сорок дней после смерти Роджер посетил всех нужных людей и привел в порядок их сны. Потом мироздание перетянуло в полеты и более на землю не хотелось. Если бы Роджер мог умиляться, он бы умилился от обычая хранить верность памяти о себе сорок дней и ни днем больше. В Раю Роджер болтался недолго, это был лепрозорий для поддержки мифа о Вечном блаженстве, и работать там приходилось нехило, короче — после трудов нелеталось совсем и не тянуло в беспределье. Азимова он там не нашел. Монстры, подобные Лукасовским космическим персонажам, через Вселенную не шастали, но на потоках он ездить не научился и хоронился на Големах, которые росли отовсюду, как сталагмиты, и медленно дрейфовали, нося на своем мертвом рыхлом теле путешественников, обычно новеньких, то есть, конечно, стареньких, но еще помнивших свою земную жизнь и потому не рискующих стартовать через дыры. Дыры стирали память и производили обновление. На Земле Роджер был бы сторонником эдакого прикола, а тут почему-то боязно было, и он уныло квасил энергетический квасок из сочащейся ранки старого
гильбертова пустыня
Голема, который веков пять назад был Эгрегором и мог воспроизводить, а не функционировать, и сущности летели к нему, как к Богу. Да и люди, к слову сказать, летели, ежели он где оказывался поближе к земле, они стремились подать прошение о жизни и отдавали ее по капле, как он, Роджер, сейчас. А может, она ? Роджер засмеялся и оторвался от туши. Это был первичный структуризатор. По земному — государство или оргструктура, она же система с линейной логикой.
Положительно, Роджер не мог вести себя нормально в этом небе, где плавают дрова, свистят ветры, воют дыры, а людей нет как нет. Может, обновление? Кто это ему послал CMC прямо в Ядро?Кто-то из своих... Хорошо бы? Чем он, интересно, понимает и думает ? Зеркал в космосе не было.
Непонятно. Искать тут своих — целое дело. Вообще, было бы логично как-то встречать пришедших, ну, экскурсоводом побыть... Ну, вместе посидеть на облаке, ножки, эдак, свесить. Ни-че-го. Прямо, как нелюди. В Аду тоже все было призрачно и тихо: сваренный в информационном котле миф исправно подогревался и плотным облаком спускался на Землю безликими сущностями с черными ядрами. Ну хорошо, а на Юпитере что? Этим Юпитерианцам Рай и Ад не нужен. Было мною вопросов. Ответы протягивали щупальца и звали перестать мыследействовать. Российский философ В. Налимов грозил цивилизации встроенными «распаковщиками смыслов». Здесь это было как-то не принято. Можно, конечно, болтаться в пределах Рая, пока не разберешься, что к чему, но, видимо, канон был другой, и в Рай не тянуло. Воспоминания с каждым днем гасли. Противоречие шредингерского кота здесь имело троичную конфигурацию Жив—Мертв—Свободен. Сейчас он был мертв, а как попасть в «свободен», не знал. Поэтому, наверное, многие души так помыкаются и — обратно на землю, чтоб не думалось... Свободы хотелось. Ее мифа никакой Рай или Ад не транслировали, поэтому люди так четко понимают про Вельзевула и про Бога, а вот про свободу — никак. Нужно этим заняться! Вектор, прошивший ядро и заставивший перестроиться эфирную оболочку, словно бы взорвал его изнутри направлением, и через миллисекунды он уже летел, повинуясь неведомой силе, со скоростью, превышающей системность ядра
Ое+л&и Пе+смим* Вм*%л Т\ц&слш»м.
и оболочки, и Лукас бы умер от восторга этих трансформаций, но теперь Роджер понял, что он окончательно мертв, потому что в таких скоростях не живут, и перекур кончился... и все пропало, если что-то, конечно, было.
Такая векторная алгебра мотала его до 2003-го и выбросила в точку близости к Земле сущность, претендующую на структурных сателлитов, изрядно пощипанную, но не побежденную. Доннерджек отдыхал на электронных страницах и компоновал влияние по образу и подобию своего небесного отца. Круг замкнулся. Скотина Азимов так ни разу и не появился. Никакой ответственности за свои Сюжеты! В информационном пространстве люди только учились «вышивать крестиком»: они вышивали сети и ловили ими себе подобных. Чисто — роботы в Раю.
Однажды Желязны зазевался и опустился к Националям. Что-то внутри ему подсказывало, что так низко падать нельзя, можно «век свободы не увидать». Национали напоминали клуб картежников, которые спелись на захудалой станции, где «анизотропное шоссе» вдруг оборвалось, и им осталось играть и тихо ненавидеть друг друга за глупость. Структуры напоминали одна другую эпициклами внутри и полуоторванными щупальцами энергетических канальцев по ободу рыхлого поля. «Не умеешь летать, придурок, не суйся к низшим», — сказал кто-то близко, да так громко, что на момент «веселый Роджер» выдал в пространство сноп искр, чего до сего момента не умел. Электричества было вокруг хоть отбавляй. Грузная энергетическая бабища слычкой—русская национальная идея - без талии и направления движения, эдакая кукла-неваляшка, шепталась с японской компактной дыркой, вогнутой вовнутрь, словно спрятавшей поверхности от присосок незадачливых свободных частиц, которые, как известно, агитируют за всеобщую структуризацию Космоса, а поймаешь их — чешется ужасно. В своем диверсифицированном сознании Роджер повесил на это место знак «Свалка» и рванулся вглубь, изничтожая по дороге в Никуда память о Земле — планете обезьян и их «придуманных Богах»...
...Ямамото был старожилом этого слоя, стратосферной крысой. Космос интересовал его слабо. Мимо периодиче-
гильвертш ПУСТЫНЯ
ски пролетали вновь прибывшие, они рвались к свободным энергиям, там их разносило в клочья, и на миг они обретали безумие, которого были лишены на земле. Стратосферный слой был хорош тем, что здесь складывались музыки, и можно было найти любые отпечатки любых творений, стоило только настроиться на волну той или иной структуры. Структуры болтались выше, они, как люди, хотели летать в пустоте, будто бы там безопасно. Опасно везде, где ты боишься быть. Ямамото уже давно залег в музыкальный пласт и стал им. Словно книга, в которой живет автор. На эти ухищрения ему потребовалось пять земных лет, теперь он лежал в базе и мог даже считаться эгрегором, записавшим свою мелодию и слившимся с ней. Это давало возможность наблюдать свысока голубой шарик и его благословенную точку силы и боли — страну Восходящего Солнца. Каким-то чутьем Ямамото понимал, что так не поступают, и нужно влиться в композит с более энергосберегающими созданиями, живущими «высоко над всем пережитым», но кто его тут в Космосе будет ловить и привлекать к ответу? Ясно, только свои. А своих он пока не встретил... Роль небольшого Бога Ямамото очень нравилась: он, словно ребенок, играл в ГО с игрушечным миром, и когда получалось, он на мгновение вплескивался из музыки и становился солнечным ветром, структурой наивысшей радости, и пер к солнцу, как слепой слон. Он так однажды доигрался, что забыл свое имя, и ему пришлось выдернуть с земли статистический ряд японских созвучий и выбрать популярное в текущем мире. А мир тек так медленно, что его ямамотство осталось переходящей фамилией из века в век. Как Смиты в Англии и Ивановы в России. На Земле в это время вдруг быстро вспыхнул и погас интерес к фигуре полководца Второй Мировой, который не принес Японии славы, а учил ее смерти и, казалось бы, не заслужил изъятия из памяти веков. По иронии судьбы игла небесного поиска чуть сместилась, и весь мир вдруг заговорил про Мисиму, резвого японского Калиостро. И критики мира оказались трактов- щиками его виршей, словно он вновь открытый Ницше или Бертран Рассел, оставшийся в неведении. Ямамото не отследил этих частностей.
Ot+MU dt+UMIU**. Елшл Т\ц*смлш*.
В девяностые явился этот американский придурок и застрял в Стратосфере на десять лет. Он был неловок и отвратителен, он путал мелодии и внедрялся в чужие архивы, он посылал в свою Америку такие сигналы, что однажды это едва не кончилось для Японии Цунами. Пострадали Цейлон и Малайзия с Тайванем. Ямамото спохватился поздновато и едва не обнаружил себя. В Новом Орлеане американцы вели себя как стадо глупцов, были жертвы и сгнившие газоны после урагана с русским именем Катрина, что значит Катька. У русских была такая царица. Если что творишь, вали на русских. Верное дело. В космосе не было принято открыто бороться, пищевые цепи вежливо маскировались под композитные структуры. Этот Айсик был единственный мертвый, которого Ямамото мечтал отправить на землю. Пусть бы пожил еще... Или повыше в Космос, Великий и Ужасный, чтоб там его душу сплющило и превратило в пазл чьего-то холдинга. Однажды американец списал в наглую полет его Ямамото солнечного ветерка и под своим именем послал на землю сигнал в Америку. Ну и кретин - как будто они, американе, поймут! Эта разлапистая территория с многочисленными но короткими вспышками активности, на которую этот олух еще при жизни спускал разные примочки космического разума, вообще не волновала бывшего адмирала, в ней не было спонтанности бытия, и уж тем паче спонтанности сознания: было сплошное бытие, проживание с воспроизводством, «вышивание крестиком» по линиям электропередач. Там не было дыхания океана, суша была с ним сравнима, и равновесные состояния господствовали. В общем, нечего было с этой местностью возиться. Иное дело — благословенная земля — случайный фактор горообразования, причуда умершей музыки диких божеств, слабо прорисованной, как не искал ее Ямамото среди отпечатков. Только здесь у душ был шанс еще на земле постигнуть Бога и умереть, только этот «остров в океане» был достоин солнечных ветерков, потому что если этот ветерок послать на Землю, то души людские по прямому проводу попадают на миг в объятия Бога и это называется красивым словом «озарение», и нужно только не переборщить с миллионами искорок, чтобы не случился у них потом рак легких, то есть по-местному — ожог души. Ну, если и так — счастлив тот, кто прикоснулся к Бесконечности в теле, здесь в стратосфере уже не переживешь таких ощущений, здесь все измеримо, а эстетизация пространства есть личное бремя каждого космического существа.
«Чертов Азимов гнул свою линию. Ямамото слышал о таких, которые сохраняют вечную связь со своими странами или даже отдельными людьми, и все отпущенную им бесконечность просаживают здесь, в стратосфере. Ямамото ненавидел Азимова всеми силами своей полноты и всей разреженностью своей пустоты, всем набором своих случайностей, всей своей приобретенной опытом связностью и всеми взлелеянными остатками своей памяти, потому что сам был таким же. Счастье американца, что тот не искал товарищей по созависимостям. Иначе Ямамото уничтожил бы его и был бы отправлен в черную дыру на трансформацию лишних воспоминаний и прочего мусора последнего существования души. Память разрешалось иметь до первого убийства. Ангел, которого Ямамото поймал в самодельную ловушку и допросил с пристрастием, все рассказал ему об этом в первый год бесконечности. Ямамото отпустил ангела и понял, что нечистая сила ему ближе. Странно, но черти сюда не захаживали. Живя на земле, он считал, что именно они ведают земной музыкой, ан — нет! Они всего- то лишь были альтернативой в паре к ангелам, рефлективным зеркалом, пугалкой для бедных, знакомых лишь с бинарной логикой человеков, простейшей музыкой, спущенной с небес в незапамятные времена, когда Разум нужно было создавать весь и сразу, а строить все и сразу тогда не умели даже высшие Големы, претендующие на Творчество и Сотворчество с Пустотой и Случайностью. Случайность Ямамото видел один раз, и уже даже выбрал стать ее пазлом и летать без забот сквозь безвременье, но что-то внутри структуры сжалось, и на уровне ядра пульсация навстречу монстру погасла, и так он и не догнал птииу, и теперь не жалел об этом. Жалость осталась на Земле, она исчезла из жизни еще до любви и уж точно задолго до смерти...»
Кирилл потряс головой от прочитанного и бросил ответное письмо с коротким вопросом: откуда это у вас? Зайду, я — в Питере до вечера. Вечер уже вечерел.
Ct+aui T\l+UMXM* ЈM*A Це+СММЬНА
«Из сети... Да пробили уже, молодежь какая-то, в списках не значится...», — получил он ответ уже в машине.
Вечер сложился. Вспоминали прошлое. Как точку отсчета тусовки и начала боевых действий со стороны невидимого фронта.
Как Игорь пришел к Аське в больницу.
Как просочился тихо, присел на кровать, наклонился и долго целовал ее. И как Гурия почувствовала, что соскучилась по нему, хотя это было лишнее чувство и не отвечало ее правилам ни в какую.
— Ну уж, — отозвался Кирилл, - вы, похоже, берете меня в свидетели своего счастья? Помните, что у меня поезд в ноль. Именная пригородная электричка, в бытность — «Красная стрела».
— Нет, ты не понимаешь, - перебила Ася, — это имеет отношение к тому, дурак, что мы все выжили, так вот - я смотрела на него, и мне хотелось, чтобы он просто был. - Ты здесь надолго? - потом он спросил это так, как сейчас уже не разг говаривает, словно мы были вместе вечность и теперь должны от этой вечности скрываться. А я вас всех тогда терпеть не могла, уродов. — Гурия счастливо засмеялась.
— А сейчас терпишь?
— Сейчас ничего...
— А ты что будешь делать? Это уже ты спросила, прагматик, всегда им была, - вспомнил Игорь. - А я с перепугу ответил: женюсь на тебе — по расчету, что и сделал в соответствии с законом кармы, - подмигнул он ей и Кириллу, — выкраду — больную и беспомощную - и в сельской церкви обвенчаемся... Кажется, это я тоже сказал. Ужас, до чего доводит вмешательство в чужие дела. Бежать! Только бежать!
— Романтик хренов! - у Гурии, наконец, проклюнулись знакомые и ценимые ею в себе нотки холодного сарказма. - Я тогда кричала, помнишь?
— Ну, еще бы!