Перегнувшись через перила, я всматривался в нагромождение крыш, пытаясь угадать, под какой из них родился тот, кем мне довелось стать в этой жизни.
— Видите, вот он – дом Дракулы, — словно угадал мои мысли Иван Панфилович. – Совсем рядом стоит, в двух шагах от башни.
— А почему в доме Дракулы находится не музей, а ресторан? – тут же поинтересовалась Катя. – Если этот Дракула национальный герой, то тогда нужно создать его музей, или, хотя бы поставить конную статую…
Иван Панфилович заметно смутился, пробормотал нечто мало вразумительное и заторопил всех вниз, намереваясь продолжить экскурсию по городу.
— Мам, здесь дома «расклешенные», — немедленно прокомментировал увиденное Антон, едва мы ступили на мостовую Сигишоары. – Правда–правда, честное слово!
И в самом деле, большинство домов, да и сама башня немного расширялись книзу, так что их вполне можно было назвать «расклешенными». Мы с таким энтузиазмом рванули вперед, что я едва не проскочил выходивший прямо на башенную площадь трехэтажный выкрашенный желтой краской дом. Мама замедлила шаг, дотронулась до моей руки:
— Смотри, Влад, это тот самый дом. Ты давно хотел его увидеть.
Только теперь я заметил небольшую мраморную табличку, на которой сообщалось, что с 1431 по 1435 год здесь жил отец Дракулы. Это место могло напрямую связать с воспоминаниями прошлой жизни, но тогда я был слишком мал и вряд ли теперь, спустя столько столетий мне бы удалось вспомнить что–то из тех времен. Но все же попытаться стоило. Иван Панфилович, мы с мамой и еще несколько человек решительно вошли в ресторан под нелепой «вампирской» вывеской.
Дом поражал своими габаритами – внутри он казался намного более просторным, чем снаружи. Массивные стены, темные дубовые потолки с ребрами балок, полукруглые своды арок делали его похожим на настоящий замок. Все смотрелось очень неплохо, если, конечно, не обращать внимания на сервированные по всем правилам ресторанного искусства столы. Привлекали внимание несколько темных пятен у окна, отчетливо выступавших на белой стене. Подойдя поближе, я понял, что вижу старую роспись, портрет мужчины с длинными черными усами.
— Эти фрески недавно обнаружили во время реставрации, а вообще я привел вас в эту комнату, потому что в ней родился Дракула. Прямо здесь, в этих расписанных фресками стенах, представляете?
— Лучше бы здесь действительно сделали музей, — посетовал кто–то за моей спиной. – Иначе чем дикостью такое не назовешь…
Я прикрыл глаза, пытаясь перенестись в прошлое, но воображение отказывалось работать, а ноздри ощущали только запах снеди и сигаретного дыма. Дверца в ту жизнь была наглухо закрыта, во всяком случае, она отворялась не здесь… Бросив взгляд на залы старого дома, превращенного в забегаловку, на стоявший в холле второго этажа бюст князя, я поспешил выйти на улицу.
Вся группа уже толпилась неподалеку от входа в пыточную камеру. Ребята посмеивались, пожилые дамы сокрушенно охали, утверждая, что подобное зрелище не предназначено для детских глаз, но все с явным интересом поглядывали на дверь, ведущую в это зловещее местечко.
Сложенное из потемневшего кирпича помещение с очень высоким сводчатым потолком и неоштукатуренными стенами привлекало внимание разве что своей древностью. Экспонаты, по правде говоря, были не очень – лесенка, на которой палачи растягивали своих жертв, немедленно названная ехидным Максимом «шведской стенкой», бутафорского вида петля в углу, да выставленные под стеклом кандалы не впечатлили даже наших любознательных девчонок. А вот закопченный потолок камеры действительно выглядел зловеще. Когда разочарованные туристы, один за другим, начали покидать помещение, я немного задержался, приложил ладонь к шершавой стене. Раньше здесь ярко пылал огонь, одни люди мучили других, струилась кровь, доносились стоны и крики. Я почти чувствовал ужас беспомощных жертв, которых тащили сюда на расправу, почти ощущал их боль…
— Страдания не кончаются, они приходят снова и снова. Ты готов повторить свой путь?
За спиной стояла мощная тетка, с грубым, почти мужским лицом. Я никогда не видел ее прежде, но почему–то черты ее лица показались мне знакомыми. Неожиданно пришло понимание того, что именно она была виновна во всех неприятностях, произошедших с нами за последние дни.
— Чего вы хотите от нас? Почему преследуете? Ни я, ни Алина, ни Сашка ни в чем не виноваты.
— А разве наказывают только виновных?
Угли мерцали неярким красноватым светом, взгляд намертво прилип к приближавшимся ко мне с неумолимостью судьбы раскаленным щипцам…
— Влад! Да что с тобой происходит! Очнись!
Мама трясла меня за плечи так, будто намеревалась проверить, надежно ли закреплена на шее голова. Потом она схватила мою руку и словно несмышленого младенца вытащила на тихую, мощеную камнями улочку:
— Мы не должны были приезжать сюда! У тебя уже входит в привычку разговаривать с пустотой! Кого ты видишь? Какие призраки тебя преследуют? На каком языке вы «беседуете»?
— Кажется, я просто перебросился парой реплик со служительницей или кем–то еще… По–моему, на латыни, но точно сказать не могу – ты же знаешь, мне пришлось зубрить столько языков, что порой начинаешь путаться.
— В камере кроме тебя никого не было, и в двадцать первом веке мало кто объясняется на латинском языке! Мне кажется, ты просто увлекся игрой, Влад. Еще недавно ты гордился тем, что наши враги не смогли заставить тебя заново прожить чужую жизнь, говорил, что собираешься использовать подаренный судьбой второй шанс и не повторять старых ошибок, а теперь сам хочешь вернуться в прошлое, стать Дракулой!
— Прошлое не отпускает, заставляет идти по кругу.
— Я думала, что имею дело со взрослым серьезным человеком, а ты оказался маленьким, увлеченным игрой мальчишкой!
За этим неприятным разговором, мы и не заметили, как подошли к длиннющей, поднимавшейся в гору деревянной лестнице, которую, как нам успел сообщить Иван Панфилович, построили аж в 1642 году. Бесконечную вереницу ступеней скрывал обшитый почерневшими досками навес, сквозь щели которого не удавалось рассмотреть ничего интересного. Многочисленные туристы не без труда карабкались в гору, преодолевая коротенькие пролеты по пять деревянных ступенек, которые затем сменялись вымощенными неровными камнями площадками. Подъем вполне мог претендовать на звание бесконечного.
В этот момент я очень хотел поделиться с мамой своими тревогами, рассказать о том, что происходило со мной, но не мог. Я вообще был не способен загружать своими проблемами других людей, даже своего брата Ромку, который всегда находился рядом с самого моего рождения. Мучительно сознавать, когда кто–то боится за тебя, переживает – это не дает силы, наоборот делает слабее, уязвимее. Легче разбираться с собственными проблемами в одиночку, не ждать, ни помощи, ни любви. Просто знать, что ты прав и делать свое дело, чего бы это ни стоило. И еще… Мама была для меня самым близким, родным человеком, я сознавал это, чувствовал, но все же никак не мог привыкнуть. Если не считать раннего детства, мы узнали друг друга только полгода назад, и порой между нами возникала невидимая стена, которую пока не удавалось разрушить. Может быть, позже, со временем, все станет иначе, а пока мне оставалось только идти по старым ступеням и тихонько мучиться оттого, что я не мог открыть свое сердце даже самому близкому человеку.
Еще пять ступеней, площадка, ступени, ступени, ступени…
**********************
Пока народ стоял у автобуса, обмениваясь впечатлениями от Сигишоары, я отошел в сторонку, достал мобильный телефон. Светлана была моей последней надеждой – только она могла разобраться в интригах ведьм и прочих чернокнижников и научить, как противостоять этой напасти.
— Привет, как дела в Москве? Это я, звоню тебе из Сигишоары…
Светлана не стала тратить время по пустякам, сообщая, прошел или нет в Москве дождик, а сразу перешла к главному:
— Влад, похоже, все складывается весьма скверно. Скажи, на теле той девочки, которая по ночам блуждает неизвестно где, есть какие–нибудь необычные отметины?
— Маленькая незаживающая царапина, которую нанесла ей цыганка еще в аэропорту Бухареста.
— Я так и знала!
— Свет, этой ночью я следил за Алиной, видел, как в лесу ее околдовывают цыгане. А еще она рассказала о необычном сне, в котором ведьма собирается заняться изготовлением философского камня, но для этого ей необходима кровь, причем детская. Это обычный бред или в нем есть смысл?
— Увы. Знаешь, я не сомневалась, что услышу нечто подобное. Похоже, этой ведьме надо полностью подчинить себе Алину, превратить ее душу в пустой сосуд, который можно заполнить чем угодно. Цыганская магия очень подходит для таких случаев, но все это только средства, а цель ведьмы состоит в другом. Представляешь, что такое философский камень?
— Конечно. С его помощью делают золото из свинца…
— Не только. Философский камень совершенствует все – он превращает неблагородные металлы в золото, а смертную плоть в бессмертную. Думаю, цель ведьмы именно в этом. Она жаждет бессмертия и ради этого готова на все. Знаешь, у алхимиков свои рецепты изготовления философского камня, но любой колдун тебе скажет, что без крови невинной жертвы здесь не обойтись.
— Может быть, жертвой станет Алина?
— Вряд ли. Но она очень важное звено в этой цепи. Если избавить ее от чар, планы ведьмы нарушатся, и она проиграет.
— Светлана, именно об этом я тебя и спрашиваю! Скажи, как помочь Алине, а теорию изложишь мне позже, в Москве.
— Есть два способа противостоять колдовской агрессии – активный и пассивный. Можно попытаться отплатить ведьме ее же монетой, перейти в контратаку, навести на нее порчу и прочее, но это очень опасный путь. Если отвечать злом на зло можно попасть в ловушку и навредить себе больше, чем другим. Лучше перейти в оборону, окружить себя магической защитой…
И тут Светлана начала с увлечением рассказывать о том, как следует засовывать под порог сушеные травки, окуривать помещение ладаном, чертить на полу магические круги и пентаграммы…
— Подожди, Свет, — наконец перебил я доморощенную ведьму. – Я все равно не пойду в первый день новолуния покупать свежее куриное яйцо и готовить из него земной ладан. Во–первых, я не верю во все это, а во–вторых, у нас просто нет времени. Ведьма может окончательно заколдовать Алину уже этой ночью!
— Можно использовать заклинания. Но они работают только тогда, когда их произносят соответствующим образом, а по телефону такому не научишь.
Вся наша группа уже села в автобус. Иван Панфилович энергично махал рукой, приглашая меня присоединиться к остальным. Разговор со Светланой затянулся, а особой пользы от него пока не было.
— Попробуй вычертить пентаграмму… – продолжала советовать она, все больше волнуясь и понимая, что ни чем не может помочь мне. – Или…