И вот, звонок профессора Делоха, не встречавшегося с Александром лет пять и ничего не знавшего о плачевном состоянии его здоровья - иначе ни в коем случае не стал бы беспокоить просьбами, - сделал цель реальной. Джон Дервиш включился всерьез.
В один из тех моментов, когда болезнь дала Александру Ильичу короткую передышку, он спросил Роберта:
- И все-таки, кто такой мистер Дервиш? Откуда он, за что сидел?
- Знаешь, Ильич, Джон не из тех людей, кому задают вопросы. Он сам их задает и всегда получает на них ответы, - после недолгой паузы ответил Бобби.
* * *
...Конвульсивно дергающаяся рука выронила ингалятор, нашарила кнопку... На визг звонка прибежала Инга, с профессиональной сноровкой купировала приступ, поставила капельницу. Александр успокоился, затих.
Инга вышла.
В наступившей тишина Лерман слышал доносившиеся из коридора голоса Дервиша, Бобби и Инги:
- Времени мало, придется разделиться. Ты берешь на себя мальчишку. Его охраняют, так что действуй по обстоятельствам и лучше хитростью.
- Понял. Что с остальными родственниками?
- Старушкой-мамой и брошенной доченькой займемся позже, непосредственной угрозы они не представляют... А наш гость остается на вас, Инга.
- Какие будут указания, мистер Дервиш?
- Лечить по прежней схеме до нашего возвращения. Да, и еще - ровно через неделю позвоните вот по этому номеру и от имени мистера Лермана скажете профессору Делоху, что его русский протеже приезжал, ничего для себя интересного не нашел и улетел домой.
- Правильно, Джон. А то, чего доброго, этот козел забьет тревогу и кинется на поиски. Не хватало нам еще и с ним разбираться... Значит, саму леди-миледи ты берешь на себя.
- Правильно понял. Из-под земли достану, где бы ее черти ни мотали...
(6)
Он не различал "светло" и "темно", "наверху" и "внизу", "громко" и "тихо", "много" и "мало". Он сознавал лишь ничто, лишь отсутствие третьего звена неразрывной триады, образующей его, Шоэйна, персональную вселенную: "Я - сознаю - боль"... Есть "Я", есть "сознаю", нет "боли"... Если выбирать между ничто и болью, я выберу боль. Фолкнер. Дикие пальмы. Если выбирать... Шоэйн выбрал боль. Ничто выбрало Шоэйна. Вселенной Шоэйна больше нет. Нет ему Саммерленда. Нет ему Островов Блаженных и нет ему Йольского воскресения...
- ... и стали звезды из искр волос Ее, цветы и деревья - из звуков пения Ее, на землю упавших, все краски мира - из света дыхания Ее, журчание родни ков - из смеха Ее, и дождь животворящий - из слез великой радости Ее...
Белая Мать в небесном танце своем выткала из ничто шепчущие губы, легчайшее прикосновение к холодеющей плоти...
- Анна...
Искристые воды объяли Шоэйна и, все убыстряясь, повлекли к Свету...
- Кто вы и как сюда попали?! Старая Анна медленно отвела взор от мертвого, счастливого лица Александра Лермана, повернула голову...
Медсестре Инге, перегородившей дверной проем своим могучим телом, почудилось, что в пальцах не понятной старухи что-то сверкнуло. Она инстинктивно прикрыла лицо, и тут же ярчайшая молния на краткий миг озарила все ослепительным светом, и медсестра Инга рухнула, как подкошенная, а вместо нее в проеме стоял ухмыляющийся Хэмиш, поигрывая сучковатой дубинкой.
- Славно сработано! - похвалила Анна. Рядом с Хэмишем как из-под земли появилась молоденькая ведьма.
- Матушка, мы нашли вашего внука.
- Где?
- В подвале. Лежит, улыбается, слюни пускает, а матрас-то под ним весь того...
- Мокрый?
- Ага... И воняет там!..
- Скажи сестрам, чтобы поднимали его и выноси ли из дома... А ты что застыл, брат Хэмиш? Иди сюда, помоги мне...
* * *
Высокий худощавый человек лет тридцати подъехал к дому Лермана в тот самый момент, когда двое медбратьев затаскивали в фургончик "скорой помощи" носилки. На них лежала прикрытая одеялом по плечи крупная женщина средних лет. Женщина стонала и держалась за голову. Рядом стояла полицейская машина, а у распахнутых ворот замер, широко расставив ноги, здоровенный констебль в каске. Небольшая кучка зрителей, скорее всего соседей, отиралась возле изгороди, внимательно наблюдая за происходящим.
Молодой человек высунул голову из окошка серого "лендровера" и с легким американским акцентом осведомился у стоявшего ближе всех к нему пожилого джентльмена.
- Простите, сэр, здесь что-то произошло?
- Нечто весьма странное, сэр, - охотно вступил в беседу седоусый шотландец. - Какие-то негодяи забрались в дом мистера Лермана, оглушили сиделку, похитили самого мистера Лермана и больше вроде бы ничего не взяли. Кому и зачем мог понадобиться смертельно больной и отнюдь не богатый одинокий холостяк?
- Вы сказали - одинокий? Неужели у бедняги совсем не было родственников?
- Прежде были. Мать, бабка, тетушка - все странные какие-то, сущие ведьмы... Да он и сам был со странностями...
- Тоже ведьмак? - молодой человек иронически усмехнулся.
- Нет, сэр, его странность совсем в другом заключалась... Мистер Лерман был из тех джентльменов, что предпочитают мальчиков. А один такой красавчик, Робертом звали, так тот вообще жил в этом доме несколько лет, пока не посадили. А совсем недавно опять заявился, да не один, а с дружком, бритоголовые оба, вылитые лондонские наци... У нас в Грэндже таких не сильно любят, сэр.
- Так, может, это они и выкрали хозяина дома?
- Не знаю, сэр, никто их уж недели две как не видел. Укатили куда-то...
- Да, запутанное дело. Будем надеяться, полиция во всем разберется.
- Будем надеяться, сэр...
* * *
Выехав из Грэнджа, молодой человек остановился на обочине, чтобы отправить со своего мобильного телефона короткое сообщение:
"След взял. Питер".
(7)
Будто последний раз виделись вчера, будто сорока лет как не бывало...
И он все тот же маленький Никитушка, слабенький, только начинающий оправляться от тяжелой, затяжной болезни, досыта навалявшийся в своей детской кроватке, а потому никак не могущий угомониться без длинной бабушкиной сказки, да просто без ее уютного присутствия, здесь, рядом, у изголовья. Хоть и глубокая ночь на дворе, уже почти что утро.