– Убери от моего носа свои вонючие тапки! – немедленно заверещал Гнивли и замахнулся на эльфа бутылкой.
– Ну-ну, – сказал Лепоглаз с улыбкой, – полегче, дорогуша. Мы же с Элероном молчим, когда ты развешиваешь над костром свои фамильные портянки.
Гнивли покраснел и вскочил на ноги.
– Слушай, ты, конопатый, я не собираюсь всю ночь напролет нюхать твои задубевшие говнодавы!
Лепоглаз медленно встал. Отблески костра нарисовали на его лице дикие боевые узоры...
– Веснушки я тебе прощаю, – звенящим от ярости голосом произнес он. – Но назвать эльфийские тапочки говнодавами... Это смертный грех! Ты искупишь его только кровью!
– Фу ты ну ты, конопуты!
Лепоглаз молча принялся собирать свой верный лук.
– Ой, ой, – начал храбриться Гнивли. – Ты в жопу слону не попадешь с двух шагов!
– Посмотрим, – сказал Лепоглаз, натягивая на лук тетиву.
Гнивли схватил руль от самоката:
– Предупреждаю, я буду защищаться!
– Давай-давай, – Лепоглаз зашелестел упаковкой реактивных стрел.
– Элерон! – взмолился гном. – Он хочет меня убить!
Бодяжник равнодушно пожал плечами:
– Что я могу сказать? Молодец!
Среди деревьев послышался сдавленный смешок.
Лепоглаз выбрал стрелу поровней и пристроил ее на тетиве.
– Небось перепугался, пиндос? – справился он у гнома.
– М-м-м... – промычал Гнивли, утративший дар речи за считанные секунды.
В лесу треснул сучок.
Лепоглаз рывком натянул тетиву. От кончика стрелы до гнома было не больше полутора метров.
Гнивли задрожал, как осиновый лист; потом решительно бросился... на колени и молитвенно сложил ладони:
– Не... не... на... до...
– Если не я – то кто? – резонно спросил Лепоглаз, целясь Гнивли в пупок. – Ждать еще пару лет, пока ты загнешься от алкоголизма, я не хочу. Прощай, гном.
Щелкнула тетива. Стрела со звуком «бж-ж-ж!» рассекла воздух и впилась в пупок Гнивли...
Ну пошутил, пошутил! Конечно, ни в какой пупок она не впилась! Гнивли вовремя растянулся на земле, и реактивная стрела лишь слегка задела его патлы. Надсадно гудя и оставляя за кормой след, похожий на полосу из взбитых сливок, стрела умчалась в лес и там рванула:
– БА-Б-БАХ!!!
– Перелет, – констатировал Лепоглаз, готовясь к новому выстрелу.
Из-за деревьев повалили клубы желтого вонючего дыма. Потом из дымовой завесы с ужасным кашлем выскочил некто огромный, белый и бородатый...
– М-мерзавцы! – прохрипел он, вытирая слезящиеся глаза.
– Белый бабай! – ахнул эльф.
– Это Сарукан! – взвыл Бодяжник, судорожным движением прижав Дрын к животу. – Нам крышка, он заговорит нас до смерти! Он это умеет!
– Я не дамся без боя! – чирикнул Лепоглаз. – Я не отдам ему свою невинность!
– Люди, люди, помогите! – заверещал Гнивли, но в рахитанском лагере его не услышали – сыны степей были заняты тем, что истошными воплями и ударами в бубен отгоняли злых духов, которые – рахитанцы верили! – бродили ночью по степи.
Сарукан подбежал к Лепоглазу и врезал ему коленом под дых. Потом схватил лук и переломил его об колено.
– Первое! – прохрипел он сквозь кашель. – Я не Сарукан! Второе! Ты, эльфийский недоносок, чуть меня не убил! За это с тебя двести евро! И третье...
Как следует откашлявшись, он шагнул к огню и сдернул с головы роскошный белый «стетсон»...
– Гнусдальф! – сдавленно вскрикнул Бодяжник.
– Мастурдир! – изумленно прошептал Лепоглаз, назвав Гнусдальфа его эльфийской кличкой, которая означала... впрочем, об этом лучше промолчать.
– Вот именно, – с улыбкой поклонился чародей. Несмотря на копоть, его белый смокинг выглядел роскошно. То же самое относилось к белым спортивным штанам без пузырей на коленях, и к кремовым остроносым туфлям из крокодиловой кожи, на которых алели призрачные, видимые лишь читателям «Воспаления колец» слова: «Украдено с турецкого базара!»
Не веря глазам своим, смотрели бывшие охранители на знаменитого прохиндея, ловчилу и крючкотворца, прихотью судьбы извлеченного из мрака забвения. Черты лица его сделались строже, морщины разгладились, а борода, дотоле напоминавшая дохлого дикобраза, превратилась в белоснежную, отливающую атласом сосульку.
– Да, – просто сказал старый пердун, – это я. Добрый вечер, добрый вечер, мои старые друзья!
– Гнусдальф... – прошептал Элерон, охваченный противоречивыми чувствами. – Но... мы были уверенны, что ты погиб в неравной схватке с Бульрогом...
– Я спасся, – сухо сказал чародей. Бесцеремонно отодвинув Гнивли, он присел к костру на его мешок.
Гнивли был настолько ошеломлен, что даже не закатил своей обычной истерики.
– Ты спасся... – наконец выдавил он. – Но – как?
Гнусдальф усмехнулся:
– Сработал принцип неопределенности.