Вечером, когда рабов загнали за бревенчатую стену, Бартон рассказал своим, что произошло во «дворце» Геринга.
— Боюсь, что Таргоф не поверит ни одному моему слову, — с горечью сказал он. — Он думает, что мы — предатели. И даже если он не совсем уверен в том, он не станет рисковать. Итак, у нас могут быть неприятности. Как плохо, как некстати все получилось! Похоже, что наши планы на эту ночь придется изменить.
Однако пока ничего страшного не происходило. Израильтяне просто отворачивались или уходили прочь, когда Бартон или Фригейт пытались заговорить с ними. Наступила ночь, и звезды, сиявшие на небосклоне, затопили лагерь серебристым светом, почти таким же ярким, как на Земле в полнолуние.
Невольники оставались внутри своих бараков, переговариваясь шепотом друг с другом. Несмотря на сильную усталость, они не могли уснуть. Охрана, должно быть, почувствовала охватившее лагерь напряжение, хотя стражники не могли видеть людей в хижинах или слышать их тихие голоса. Нервно расхаживая взад и вперед по стене, стражники иногда собирались группами, что-то бормотали, тревожно оглядывая хаотическое скопище бараков, освещенное звездами и пламенем факелов.
— Таргоф не начнет действовать, пока не пойдет дождь, — прошептал Бартон. Он велел Фригейту дежурить первым; его должен был сменить Спрюс и потом сам Бартон. Бросившись на кучу листьев, он закрыл глаза и, не обращая внимания на шелест голосов вокруг, мгновенно уснул.
Казалось, он только что смежил веки, по Спрюс уже тряс его за плечо. Он быстро поднялся на ноги, зевая и потягиваясь. Остальные обитатели хижины уже проснулись. Тучи начали заволакивать небо, и через десять минут звезды исчезли. Со стороны гор послышался раскат грома, и первая молния прорезала небосклон.
Еще одна молния сверкнула совсем близко. В ее призрачном свете Бартон увидел, что охранники сбились в кучки под кровлями смотровых площадок, расположенных по углам загона. Спасаясь от холода и дождя, они плотно закутались в покрывала.
Бартон ползком пробрался в соседний барак. Таргоф стоял у входа, всматриваясь во тьму. Бартон выпрямился и, пытаясь разглядеть лицо моряка, спросил:
— Наш план остается в силе?
— Ты лучше это знаешь, — прошептал сквозь зубы израильтянин, — ты, Иуда!
Он шагнул вперед и дюжина людей последовала за ним. Бартон не стал ждать; он атаковал первым. Он ринулся вперед, но внезапно странный звук коснулся его слуха. Растолковав темные фигуры у входа, он выглянул наружу... Очередная вспышка молнии высветила недвижимое тело охранника, лежавшего ничком в мокрой траве у подножия стены.
Таргоф разжал кулаки и опустил руки, когда Бартон повернулся к нему; потом моряк с недоумением прошептал:
— Ричард, что там случилось?
— Подождите, — ответил Бартон. Он не больше Таргофа понимал, что происходит, но сейчас любая неожиданность могла сыграть ему на пользу.
Дрожащий свет молнии озарил приземистую фигуру Казза, бегущего по помосту наверху стены. Размахивая чудовищным каменным топором, он врезался в группу стражников, собравшихся на смотровой площадке. Еще одна вспышка. Стражники бросились врассыпную. Темнота. Новая вспышка — и еще один человек валится вниз с разбитым черепом; двое оставшихся бегут по помосту в разные стороны.
Теперь, в блеске полосующих небо молний, можно было заметить, что другие охранники наконец встревожились. Они выбежали на стены, под дождь, крича и размахивая копьями.
Казз, не обращая на них внимания, опустил в загон длинную бамбуковую лестницу и швырнул вниз связку копий. Затем он бросился навстречу ближайшей группе стражников.
Бартон выскочил наружу, схватил копье и взлетел по сколь-зской лестнице на стену. Остальные невольники, включая израильтян, последовали за ним. Схватка была короткой и кровавой. Людей Геринга на стене перебили в считанные минуты; в живых осталось только несколько человек, укрывшихся на смотровых площадках. Лестницу быстро перебросили на внешнюю сторону стены и через мгновение ворота были открыты. Теперь, наконец, Бартон смог переброситься словом с Каззом.
— Я думал, ты предал нас, — усмехнувшись, сказал он.
— Нет. Казз — не предатель. — произнес неандерталец с упреком. — Ты знаешь, я люблю тебя, Бартон-нак. Ты — мой друг, мой вождь. Я притворился, что служу твоим врагам, — умный должен сделать так. И тебе надо было сделать так. Ведь ты — не глупец.
— Наверно, нет, — ответил Бартон, пораженный этой примитивной логикой. — Но я не мог заставить себя прикончить того несчастного раба.
При вспышке молнии он увидел, что Казз пожимает плечами.
— Зачем беспокоиться об этом, — с недоумением сказал неандерталец. Я не знал его. И ты слышал слово Геринга. Он говорил — тот человек умрет. Все равно умрет.
— Хорошо, что ты решил помочь нам именно сегодня, — заметил Бартон. Он не стал подробнее распространяться по этому поводу, чтобы не смущать неандертальца; вряд ли можно было в двух словах объяснить сложное положение, в которое попали они с Фригейтом. К тому же, его ждали более важные дела.
— Сегодня очень подходящая ночь, — сказал Казз. — Идет большое сражение. Туллий и Геринг напились и ссорятся. Они дерутся; их люди тоже дерутся. Они убивают друг друга — и тут приходят другие люди. Люди с темной кожей из-за Реки... как ты называл их? Да, онондага, они. Их лодки приходят перед дождем. Они тоже хотят рабов. Или черт знает чего. Тогда я думаю — хорошее время для меня, время освободить Бартона-нак.
Дождь внезапно прекратился. Теперь Бартон мог слышать крики и яростные вопли, доносившиеся с речного берега. С севера и с юга доносился грохот барабанов. Он повернулся к Таргофу.
— Мы можем либо бежать, либо сражаться. Что вы решили?
— Я хочу отомстить этим тварям, которые мучали нас, — ответил моряк. — Поблизости есть другие лагеря. Я послал людей взломать их ворота. До остальных так быстро не добраться — хотя их тут немало. Геринг строил лагеря через каждые полмили.
Бревенчатый дом, в котором спали свободные от дежурства стражники, был взят штурмом. Рабы вооружились и двинулись к побережью. Группа Бартона прикрывала правый фланг. Они не прошли и мили, когда на земле стали попадаться груды тел. Индейцы и белые, раненые или убитые, лежали вперемежку.
Хотя атака началась во время дождя, нападавшим удалось поджечь форт. Пожар разгорался, и в свете пляшущих языков пламени невольники увидели темные очертания сражающихся фигур. Беглецы быстро пересекали равнину. Внезапно они увидели, как линия одной из сражающихся сторон резко сломалась и беспорядочная толпа людей устремилась в их сторону, преследуемая радостно вопящими победителями.
— Там Геринг! — крикнул Фригейт. — Будьте уверены, лишний жир не позволит ему быстро смыться!
Он вытянул руку, показывая Бартону на немца, который отчаянно работал ногами, но все же постепенно отставал от своих людей.
— Я бы не хотел, чтобы удовольствие прикончить его досталось индейцам, — сказал Бартон. — Мы должны заполучить его сами — ради Алисы.
Длинноногая фигура Кэмпбела мелькнула впереди толпы, и Бартон метнул копье. Рыжему шотландцу, наверное, показалось, что копье возникло из темноты, словно порожденное окружающим мраком ночи. Он не успел увернуться. Кремневый наконечник вошел под его левую ключицу и он осел вниз. Шотландец попытался подняться, и Бартон нанес второй удар. Глаза Кэмпбела закатились, изо рта хлынула кровь. Дрожащей рукой он показал на другую рану, глубокую ссадину на боку и прохрипел:
— Ты... твоя женщина Вильфреда... сделала это... Но я убил ее, суку...
Бартон хотел спросить шотландца, где держат Алису, но Казз, дико выкрикивая что-то на своем родном языке, опустил на рыжую голову свой топор. Бартон выдернул из мертвого тела копье и бросился за неандертальцем.
— Не трогай Геринга! — закричал он. — Оставь его мне!
Казз не расслышал: он сражался сразу с двумя индейцами.
Внезапно Бартон увидел Алису — она бежала к нему, в ее широко раскрытых невидящих глазах застыл ужас. Он бросился к ней, обнял и повернул к себе. Она вскрикнула и стала яростно сопротивляться. Бартон заорал на нее; вдруг, услышав знакомый голос, она обмякла в его объятиях и начала плакать. У Бартона не было времени успокоить ее; он боялся, что упустит Геринга. Мягко отстранив женщину, он бросился к немцу и метнул в него копье. Кремневый наконечник скользнул по голове Геринга; тот вскрикнул и остановился, озираясь в поисках оружия. Но Бартон уже налетел на него. Они упали на землю и покатились по влажной траве: каждый пытался добраться до горла противника.
Что-то ударило Бартона по затылку. Оглушенный, он на мгновение ослабил захват. Геринг оттолкнув его, вскочил на ноги и схватил валявшееся рядом копье. Сжав древко обеими руками, он шагнул к распростертому в траве телу Бартона. Тот попытался подняться, но колени его дрожали, перед глазами плыли огненные круги. Внезапно Геринг пошатнулся — Алиса обхватила сзади его щиколотки и изо всех сил толкнула вперед. Немец попытался сохранить равновесие, потом рухнул ничком на землю. Бартон, обнаружив, что уже может двигаться, навалился на противника. Снова они катались в траве в яростной схватке, ломая друг другу пальцы и рыча, как бешеные звери. Затем каменный наконечник копья скользнул по плечу Бартона, обдирая кожу, и вонзился в горло Геринга.
Бартон поднялся, выдернул копье и с силой воткнул его в толстый живот немца. Тот дернулся, пытаясь сесть, потом упал и затих; глаза его закатилсь. Алиса опустилась на землю рядом с мертвым телом и начала тихо всхлипывать, закрыв ладонями лицо.
С рассветом сражение закончилось. Ворота всех лагерей были открыты, и рабы вырвались на свободу. Люди Геринга и Туллия, зажатые, подобно зернам в жерновах, между онондага и своими бывшими невольниками, полегли на прибрежной равнине. Индейцы, удовлетворив свою страсть к грабежу, отступили. Побросав захваченных пленников в челны и каноэ, они налегли на весла и скрылись в предутреннем тумане, подымавшемся над Рекой. Их никто не преследовал.
Последующие дни были до отказа заполнены делами. Приблизительный подсчет показал, что не менее половины из двадцати тысяч жителей маленького королевства Геринга погибли, были ранены или похищены онондага. Туллию Гостилию, по-видимому, удалось бежать. Оставшиеся в живых выбрали временное правительство. Таргоф, Бартон, Спрюс и еще двое вошли в исполнительный комитет, наделенный весьма значительной властью. Джон де Грейсток пропал. Его видели в самом начале битвы; затем он исчез, и оставалось только гадать о судьбе, постигшей камберлендского рыцаря.
Алиса Харгривс перебралась в хижину Бартона, не сказав ни слова о том, когда и почему изменились ее намерения.
Через несколько дней она как-то сказала Бартону:
— Фригейт говорит, что если вся поверхность планеты выглядит так же, как в тех областях, что мы прошли, то Река должна тянуться на двадцать миллионов миль. Это невероятно — но не более поразительно, чем наше воскрешение в этом мире. Значит, в долине обитают тридцать"пять—тридцать семь миллиардов человек, и я не думаю, что имею шанс найти своего мужа.
— А кроме того, я люблю тебя, — добавила она, помолчав. — Да, я знаю — я вела себя так, что об этом было нелегко догадаться. Но что-то изменилось во мне. Вероятно, потому, что я прошла через весь этот ужас. Не думаю, что я полюбила бы тебя на Земле. Может быть, я восхищалась бы тобой, но одновременно испытывала бы отвращение — даже страх. И я не смогла бы стать для тебя хорошей женой, там, на Земле. Здесь — другое дело. Я буду просто твоей подругой, потому что тут, пожалуй, не найдется официальных властей или церкви, что могли бы сочетать нас законным браком. Ты видишь, как я изменилась, — улыбка коснулась ее губ, — теперь я готова жить с мужчиной без венчания и обмена кольцами.
— Мы с тобой — не в викторианской Англии, — ответил Бартон. — Это другое время, другая эпоха... Эпоха Слияния, эра Смешивания человечества... И что получится в результате? Цивилизация речного мира? Прибрежная культура? Или, скорее, множество культур?
— Только если этот мир будет существовать, — задумчиво сказала Алиса. — Он возник внезапно — и так же быстро и неожиданно может прийти к своему концу.