1
(110 часов до)
Если уж я - столь важная персона, - думал Милов полушутя-полусерьезно, - то могли бы и на этот раз обеспечить персональным транспортом. А то как-то несолидно получается..."
Персональным транспортом действительно не пахло. Прямо с допроса его отправили на вокзал - пешочком, благо было это недалеко, - а там поместили в какой-то подвальный закоулок, где находилось уже с десяток технетов (наверное, тоже каким-то образом проштрафившихся или просто уличенных в неисправности), и там на неопределенное время словно бы забыли. Одним словом, все так и происходило, как пророчил разлаженный технет совсем еще недавно. Приткнувшись на корточках спиной к стене, Милов даже подремал немного, чуть ли не радуясь тому, что можно ни о чем конкретном не думать и никаких действий до выяснения перспективы не предпринимать; но потом и дремота прошла, и захотелось чем-то заниматься, - бездействуя, он слабел и настроение быстро портилось, а это, как он давно знал, ни к чему хорошему не приводило, но тут можно было разве что разгуливать из угла в угол только и всего. Да и ходить становилось все труднее, потому что народу постепенно прибавлялось; вероятно, здесь должны были накопить определенное количество задержанных, чтобы потом отправлять их дальше. Сколько же? Вокзал был железнодорожным, следовательно, этапируют их поездом, тогда, скорее всего, должны были насобирать на целый вагон. На какой только: пассажирский или товарный? И сколько еще недоставало для одного и для другого? Такова была, пожалуй, единственная задача, которой можно было отвлечь себя в эти вязкие минуты и часы.
Вагон, как в конце концов все-таки выяснилось, был нормальный вагонзак; в этом отношении цивилизация технетов ничем не отличалась от людской. И - как и в родной стране - пассажиров в этот вагон набили больше, чем полагалось по нормам, впрочем, нормы тут как раз могли быть другими. Технеты, пока их выводили и грузили, вели себя тихо и спокойно, принимая все происходящее, надо полагать, как должное и совершенно естественное. И то, что есть не давали, тоже, кажется, никого не смущало и не расстраивало даже. Милов постарался отнестись к этим мелким неурядицам философски, чтобы, во всяком случае, не выделяться из общего рада. Утешал он себя тем, что слишком больших расстояний в этой стране не было, а значит, теснота была явлением быстропреходящим, и ее можно было потерпеть. Что же касается настойчивого желания съесть что-нибудь, то обуздывать его Милов научился давным-давно, еще в ранней молодости.
Вагон немного погоняли по рельсам туда-сюда, потом все-таки прицепили к чему-то - и поехали. Когда тронулись, была уже ночь, и пришлось примириться с тем, что никакой информации о направлении, в котором их везли, он не получит; правда, увидеть он благодаря конструкции вагона ничего не сумел бы и средь бела дня, но тогда можно было бы что-то если не услышать, то хоть угадать по звукам, которых в рабочее время всегда больше и которые громче; а сейчас была тишина, во всяком случае, в вагон ничего не долетало, и оставалось, как это было сказано в давнем романе, ждать и надеяться.
Проехали с остановками на разъездах около пяти часов; потом остановились и долго ждали чего-то после того, как их отцепили от поезда. Наконец приказали выходить. Снаружи уже светлело, однако сразу сориентироваться не удалось: им дали команду ложиться на землю, рылом в траву, и не шевелиться, а если кому что нужно - терпеть, а если уж стерпеть никак нельзя - позвать ближайшего караульного. Один немедленно воспользовался этим разрешением, и ему действительно позволили совершить требуемое; однако при этом бедняге досталось не менее десятка раз прикладом по спине и кулаком по шее и в разные другие места, так что на свое место вернулся он в согнутом состоянии. Урока хватило, и еще полчаса - столько пришлось пролежать, поеживаясь от рассветной свежести, - все терпели с истинно технетской выдержкой. Для Милова же этот эпизод послужил источником новой информации, а именно: процесс дешлакизации у технетов ничем не отличался от такого же у людей; во всяком случае, внешними проявлениями не отличался, а там кто его знает.
Наконец кто-то приехал и что-то приказал. Привезенных подняли, построили в колонну и повели по приятному проселку. Тут уж никак нельзя было помешать Милову смотреть и соображать; однако и глядя, он не увидел особенностей, что позволили бы ему определить, в какие же это места их завезли: дорога не была оборудована никакими указателями или знаками, местность же была такой, что вполне могла относиться к любому району бывшей Каспарии; как говорится - ткни пальцем и не ошибешься.
Шли около часа, следовательно, находились километрах в пяти от места, где их выгрузили, когда в окружавшей их картине стали замечаться какие-то изменения. Исчезли часто попадавшиеся группы деревьев, что никак не означало, что из климатической зоны лесостепи они переместились в степную, но говорило лишь о том, что тут в свое время позаботились вырубить все, что росло, - вероятно, для того, чтобы улучшить обзор и лишить какого-либо укрытия тех, кому таковое могло понадобиться; однако известно, что укрытие может требоваться лишь неблагонамеренным, законопослушные же ничего не скрывают и не имеют поводов укрываться даже от налоговой инспекции, не говоря уже о прочих инстанциях. Значит, в этих местах признавалось возможным появление неблагонадежных существ; это стоило взять на заметку. Дальше стало еще интереснее: раз и другой невдалеке от дороги попались характерные бугорки, в которых привычный взгляд Милова без осечки опознал неплохо расположенные для контроля над местностью и удовлетворительно замаскированные пулеметные дзоты, сиречь дерево-земляные огневые точки; амбразуры их были деликатно укрыты кустиками, которые, судя по желтизне листочков, ухитрялись расти тут без корней. Можно было предположить, что вновь доставленные постепенно приближались к объекту достаточно важному для того, чтобы охранять его при помощи фортификационных сооружений. Что же, подумал Милов, возможно, мне следует поблагодарить тех, кто постарался запихнуть меня в эти края даже и таким непрестижным образом: на какие только жертвы не пойдешь ради информации, а тут она имелась, это он чуял, как говорится, верхним чутьем. База - ничем другим это не могло быть. То есть его сюда доставили, как он и хотел, за казенный счет и без всякой волокиты с оформлением пропуска.
Прошли еще километра два - и жаждущему информации взгляду открылась наконец цель утомительного похода: ограждение из колючей проволоки в несколько рядов, сторожевые вышки и - прямо впереди - ворота с караулом. Хорошо знакомая - пришлось признать - картина.
Однако это оказался не лагерь. Ни в коем случае. Заведение называлось "Центральная производственно-ремонтная база". Так, во всяком случае, следовало из надписи на щите, помещавшемся непосредственно перед самыми воротами.
"Ладно, - подумал Милов, когда колонну остановили у ворот и стали выполнять какие-то формальности. - Некоторые любят покруче..."
2
(108 часов до)
Впустив, вновь прибывших вывели на плац и там на полчаса оставили до прибытия начальства, - приказав только сесть на утоптанную землю впритык один к другому. Двигаться было нельзя, зато разговаривать не возбранялось. Милов, правда, этой возможностью не воспользовался, предпочитая слушать. И не напрасно: не столь уж далеким прошлым вдруг повеяло на него от разговора, что происходил вполголоса человека за четыре до него, правее и сзади.
- По какой ходке тут?
- По третьей. Бакс тридцать два по-новому. Под шорой сейчас.
- Да он уже давно не новый... Чалить долго собираешься?
- Свиньи скажут. Если залаяло - ванькой буду. Асам?
- Сколько есть - все мои. Корешей тут имеешь?
- Да пока в дыму. Ничего: обнюхаемся.
- А как, если стать на лыжи?
- Не канается. Я же на воле вертун и тут не загнусь.
- Станешь вкалывать? Ты что, бык-рогомет?
- Давить клопа мне безвыгодно. Продал свободу, так что сейчас - самый раз тут припухнуть. Усек?
- Ты не шансонетка - самому виднее. Может, зонта уже увидел?
- Да уж не знаю... Вроде срисовал одного - только навыворот. Мусор, а может, и шарик - в давние дни пересекались. Засундучил меня, было дело.
- Барином здесь?
- Да нет! Может, он капустник был или политик - только он тоже вроде бы попал на банк. Тут он, в садиловке.
- Точно все?
- Проверить еще надо. Но если он - не упущу. Вальну его, век свободы не видать. Он - закопанный, мне горбатого не слепит.
- Вентилируй. Если не закуришь - бякни. Сголдим блатных.
- Клево... Тут прозвучала команда - встать и строиться, и диалог нарушился, добавив Милову немало озабоченности. О нем ведь шла речь, вряд ли могло быть такое совпадение - чтобы в этом этапе оказался и еще один каспарский милицейский. А сам он - да, с немалым количеством блатных пришлось ему пообщаться за годы службы в этих краях, и у многих из них были, конечно, поводы на него обижаться; а родичи и кустари - народ злопамятный. И примета у него действительно есть - к счастью, не на лице, так что его еще раздеть надо, чтобы проверить, а это не так уж просто...
Он не стал вертеть головой, чтобы углядеть говоривших: сейчас самым разумным было - ничего не видеть, ничего не слышать, но как можно больше знать и еще больше - предвидеть. Занял свое место в строю и стал ожидать дальнейшего - в общем уже зная, конечно, что сейчас должно произойти: первичная сортировка.
И в самом деле, начальство вышло с сопроводительными списками в руках, и началась унылая перекличка. Все как у людей - только в отличие от обычного лагерного порядка здесь статей не называли, а выкликали неисправность, и не было фамилий: одни лишь номера.
- Слабо выраженное локальное разрегулирование с наладкой в процессе элементарного функционирования - номера...
Цифры, цифры. После каждой числовой комбинации один технет выбегал из строя и рысцой следовал к месту нового построения.
- Полифункциональное расстройство со стационарным ремонтом...
Номера, номера. По одному, по одному - но вокруг Милова соседей оставалось все меньше. И это ему не нравилось: тот, кому хочется опознать его, теперь, незримый в толпе, сможет сделать это, ни на что не отвлекаясь. Самому же ему оставалось лишь стараться загнать в память как можно больше лиц (про себя он не называл это "верхними панелями") из тех, что виднелись теперь уже напротив, в самой большой группе "локально разрегулированных"; диагноз этот, как подумалось ему, обозначал скорее всего просто-напросто роботов-уголовников. Значит, и такие имелись - и не одни лишь редкие единицы. Но вот говорившие за его спиной несколько минут тому назад, свободно ботавшие по фене - они никак технетами не могли быть вроде бы? Технетов ему арестовывать не приходилось: в его времена их вовсе не было. Или уже существовали - просто маскировались под людей? При желании это было бы очень несложно. Словом, чем дальше, тем больше неясностей возникало в его новом положении...
Тем временем он остался и совсем один.
- Общее разрегулирование с углубленной иллюзией излишнего времени...
Вот, значит, как называется его неисправность. Иллюзия излишнего времени? Любопытно, с чем эту хворобу едят?
Зазвучали цифры. Он и так знал их наизусть, но все же проверял, повторяя про себя. Никаких ошибок: то был номер, нанесенный не так давно на его грудь, в области сердца, - номер, обманувший (пока еще) искушенного, надо полагать, Кузу.
- Я! - крикнул он, как и следовало откликнуться.
- Остаться на месте! Службам - развести остальных!
Команды тут выполнялись быстро. И вскоре Милов остался на плацу один - если не считать охраны.
"А для них время действительно как бы выпало, - пришло ему в голову. - Лет этак с полсотни. Форма у всех теперь та же, что была именно столько лет тому назад - до всяких крупных событий. Ну что же, небольшая хитрость - представить, что полувека вообще не было. Только у соседей-то это время было, и они вовсе не спали... Да, любопытно. Значит, чем-то я показал, что у меня - другой отсчет времени, не тот, что у них. Ладно, посмотрим, во что все это выльется. Память они мне отбивать станут, что ли? Или действительно - решат, что овчинка выделки не стоит, и шарахнут куда-нибудь в крематорий - или утилизатор, черт знает, как это у них сейчас называется. Нет, до обидного хлипкой информацией располагали о Технеции - и не одни только американцы..."
Наконец-то и к нему подошли:
- Технет, следуйте за нами.