Потянувшись к очагу, я взял со сковороды кусочек сушеной змеятины. Подул на нее, затем принялся ожесточенно грызть жилистое мясо.
- А как это выглядело?
- Не знаю. Двигалось так, что я было подумал, уж не корабль ли. Но очень быстро исчезло - не поймешь. Возможно, это была птица.
- Птица?
Я пристально глянул на Заммиса. Он никогда не видел птиц; да и я не замечал их на Файрине IV.
- Летающее животное.
Заммис кивнул.
- Дядя, когда мы рубили в лесу дрова, я видел что-то летающее.
- Как-как? Почему же ты ничего не сказал?
- Хотел сказать - и забыл.
- Забыл! - Я насупился. - В каком направлении оно летело?
- Сюда. - Заммис показал пальцем в глубь пещеры. - От моря. - Заммис отложил шитье. - Давай пойдем посмотрим, куда оно улетело.
Я покачал головой.
- Зима только начинается. Ты не представляешь, что такое зима. Мы с тобой и нескольких дней не протянем.
Заммис вновь принялся протыкать дыры в змеиной коже. Поход в зимних условиях - это верная смерть. Другое дело - весна. Если у нас будет палатка, да если одежду сделать из двойного слоя змеиных шкур с прокладкой из растительных волокон, то мы выживем. Надо смастерить палатку. Мы с Заммисом можем посвятить зиму изготовлению палатки... и рюкзаков. Да, еще ботинки. Нужны прочные походные ботинки. Надо помозговать...
Поразительно, какое пламя способна раздуть искорка надежды: огонь разгорается и в конце концов сжигает отчаяние. Был ли это корабль? Неизвестно. А если был, тогда что он делал - стартовал или совершал посадку? Неизвестно. Если стартовал, то мы с Заммисом пойдем в неверном направлении. Однако противоположное направление ведет в открытое море. Была не была. Весной мы отправимся в путь туда, за лес, посмотрим, что там делается.
Зима промчалась быстро; Заммис трудился над палаткой, а я заново изобретал сапожное ремесло. На змеиной коже я обвел углем контуры наших ступней и после кропотливых экспериментов установил, что если прокипятить змеиную кожу с похожими на сливу плодами, то она становится мягкой и чуть клейкой, как резина. Если уложить такую кожу в несколько слоев и хорошенько просушить под гнетом, то получалась прочная, упругая подошва. Наконец ботинки для Заммиса были готовы, и тут выяснилось, что надо начинать все сначала.
- Маловаты, дядя.
- То есть как маловаты?
- Жмут. - Заммис неопределенно ткнул себе под ноги. - У меня уже все пальцы скривились.
Присев на корточки, я ощупал сквозь ботинки ноги малыша.
- Ничего не понимаю. Ведь с тех пор как я снял мерку, прошло дней двадцать, от силы двадцать пять. Ты уверен, что не шевелился, пока я обводил ступню углем?
- Не шевелился, - мотнул головой Заммис.
Я наморщил лоб, затем распрямился и скомандовал:
- Встань-ка, Заммис.
Драконианин встал, я подошел ближе и прикинул: макушка Заммиса доставала мне до середины груди. Еще каких-нибудь шесть - десять сантиметров, и он сравняется ростом с покойным Джерри.
- Снимай башмаки, Заммис. Я тебе сделаю другую пару, побольше размером. А ты уж старайся расти помедленнее.
Заммис раскинул палатку внутри пещеры, в палатке разложил пылающие угли, затем принялся натирать кожу жиром - для водонепроницаемости. Драконианин здорово тянулся вверх, и мне пришлось повременить с его обувкой: сошью, когда буду наконец твердо знать нужный размер. Я пытался экстраполировать, обмеряя каждые десять дней ступню Заммиса и мысленно продолжая кривую роста до самой весны. Получалось что-то немыслимое: по моим прикидкам, когда стает снег, ноги у малыша станут каждая с десантный транспорт. К весне Заммис достигнет полного роста. Старые летные сапоги Джерри развалились еще до рождения Заммиса, но "развалины" их я сохранил. Снял с подметок мерку и решил уповать на лучшее.
Я возился с новыми башмаками, а Заммис присматривал за обработкой палаточной кожи. Но вот драконианин перевел взгляд на меня.
- Дядя!
- Что?
- Бытие первично?
- Так утверждает Шизумаат, - ответил я, - у меня нет оснований сомневаться в его выводах.
- Но, дядя, откуда мы знаем, что бытие реально?
Я отложил заготовки, посмотрел на Заммиса и, сокрушенно хмыкнув, вернулся к шитью.
- Поверь мне на слово.
- Но, дядя, - недовольно возразил драконианин, - это ведь будет не знание, а вера.
Я вздохнул; мне припомнился второй курс в университете: компания сопливых лоботрясов в тесной дешевой квартирке экспериментирует со спиртным, успокоительными таблетками и философией. Заммису чуть побольше земного года, а он уже превращается в зануду интеллектуала.
- Чем же плоха вера?
У Заммиса вырвался сдавленный смешок.
- Да что ты, дядя! Вера?
- Иным она помогает в сей юдоли.
- Где?
Я почесал в затылке.
- В сей юдоли, то есть в жизни. Кажется, Шекспир.
- Этого в Талмане нет, - нахмурился Заммис.
- И неудивительно. Шекспир был человеком.
Заммис встал, подошел к очагу и уселся напротив меня.
- Он был философ, такой, как Мистаан или Шизумаат?