3
С самого начала смены настроение исполнителя приго-воров Данилы Гарбенки было безнадежно испорчено. Мало того, что пришлось выйти на работу сразу после праздника, так еще какая-то баба вздумала буянить в предбаннике.
Эта женщина была красива и ее красота в тюрьме не успела потускнеть. Ее арестовали всего три дня назад и не сочли нужным возиться с нею долго - ведь муж ее давно уже был расстрелян.
Она начала возмущаться еще по дороге в расстрельную камеру, и опытный конвойный в полном согласии с неписан-ными правилами решил определить ее в гости к Гарбенке под первым номером. Но женщина не хотела идти в камеру, прок-линала судей, Органы и конвой и все кричала что-то про сына, ради которого она должна жить.
А когда вертухай пробурчал: "Ничего, до сына тоже очередь дойдет", женщина потеряла остатки разума и даже укусила конвойного за руку, когда тот попытался силой про-толкнуть ее в дверной проем.
По всем инструкциям в подобной ситуации следовало бы вызвать спецконвой и отправить эту бабу вниз, в кремато-рий, где ее живьем засунут в печку ногами вперед.
Но сегодня день был особенный. Пришел какой-то при-каз из столицы и все забегали, как ошпаренные. Всех свободных конвойных и вспомогательные наряды выделили в помощь опергруппам, которые в эту ночь проводили какие-то особые массовые аресты. И спецконвой в полном составе пошел туда же. Так что сокращенному боевому расчету пришлось управ-ляться своими силами.
Гарбенка выбежал в предбанник и, быстро оценив обстановку, решительно рявкнул:
- Ты и ты! Помогите ее скрутить! Быстро! А то спец-наказание всем.
"Ты и ты" относилось к двум смертницам, по виду самым сильным из всей партии. Первая наверняка была крес-тьянкой, а вторая скорее спортсменкой. И обе повиновались без возражений - ведь теперь уже никто в тюрьме не сомне-вался, что в самой справедливой на свете стране возможны спецнаказания в форме сожжения заживо.
Из-за нехватки вер-ту-хаев засовывать в печку живых нару-шителей поручали за-клю-ченным, и свидетельства очевид-цев быстро распространялись по тюремному блоку.
Общими усилиями эффектную красавицу с черными кудрями затащили в расстрельную камеру и раздели, нещадно изорвав ее платье.
Это было плохо. Данила Гарбенка имел секретную ин-формацию о том, куда идет утилизированная одежда, и тайную инструкцию: не допускать повреждения личных вещей осужденных. Дело в том, что одежда эта отправлялась в комис-сионные магазины, и за дорогое модное платье полков-ни-чьей жены можно было выручить недурные деньги. А теперь оно не годилось даже на половую тряпку.
Голую красавицу швырнули в коридорчик, но она и тут продолжала бунтовать и никак не хотела поворачиваться спи-ной. Пришлось стрелять ей в лицо, преодолевая умоляющий взгляд, под крик: "Сына пощадите!" и плач некрасивой кресть-янки, разревевшейся в самый неподходящий момент.
Раздеваясь, крестьянка продолжала всхлипывать, а спорт-сменка ее утешала, хотя сама была лет на восемь моложе и жить, наверное, хотела не меньше.
- Фамилия? - спросил у нее Гарбенка и услышав ответ, сразу понял, почему лицо ее кажется таким знакомым. Это была чемпионка страны по бегу на короткие дистанции - "самая быстрая женщина планеты" (вранье, потому что нас-тоящая рекордсменка Целины жила на островах - но чужие рекорды в ЦНР не признавали).
Она принадлежала к АСК - армейскому спортивному клубу, с которым вечно конкурировал ИСКО - единый спор-тивный клуб Органов. И похоже, теперь конкуренция перешла на новый уровень.
А впрочем, эта чемпионка, кажется, была дочерью гене-рала и женой офицера.
Уже стоя у стенки и поддерживая рукой совершенно обессилевшую крестьянку, чемпионка крикнула:
- Да здравствует великий вождь Бранивой.
Гарбенка выстрелил два раза без паузы, но крестьянка все же упала первой, а чемпионка рухнула на нее сверху.
- От пули не убежишь, - пробормотал исполнитель при-говоров.
А дальше ему пришлось иметь дело с малолеткой, кото-рая искренне считала себя изменницей и спрашивала с непод-дельным удивле-нием:
- Разве меня не будут пытать? Такое отродье, как я, заслуживает самой мучительной смерти.
Дело было ясное. Следователь на первом же допросе для профилактики заехал девочке по лицу и на словах разъяснил, что она по мнению Органов собой представляет и как с нею следует поступить. Вот у нее мозги и повернулись. Но исполни-телю приговоров в этом было мало радости, особенно когда девчонка возжелала лично командовать своим расстрелом.
Она очень старательно кричала: "Пли!" - и у Гарбенки от этого сделалось что-то вроде истерики, так что он, целясь дрожащей от смеха рукой, попал не в голову, а куда-то в шею, и девочка поимела те мучения, о которых так мечтала. Правда, мучилась она недолго - Гарбенка торопливо зарядил еще один патрон и исправил свою ошибку контроль-ным высрелом в висок. А потом еще долго не мог успокоиться, чтобы вызвать следующую жертву.
Следующей была учительница начальных классов, кото-рая молча разделась, аккуратно сложила свои тряпки, бросила их все вместе в утилизатор и, пройдя полпути до коридорчика, беззвучно упала в обморок.
В стремлении утихомирить разгулявшиеся нервы, Гар-бенка чуть было не злоупотребил беспомощным состоянием жертвы, хоть это и противоречило его принципам. Но когда он стал поднимать учительницу с пола и неосторожно сжал рукой ее грудь, она от боли очнулась и отпрянула с таким испугом, что Гарбенка сразу же и передумал.
В этой женщине, хоть и молодой, но с явными задатками старой девы, не было ровным счетом ничего особенного. В предбаннике Гарбенка видел девиц и получше.
У стенки учительница с тихим стоном свалилась в обмо-рок снова, и на этот раз Гарбенка даже не стал ее под-ни-мать, а так и застрелил бесчувственную. Он ведь был не садист, а прос-то выполнял свою работу.
А Лана Казарина в предбаннике все ждала своей оче-реди. Она то и дело порывалась встать первой, но реши-мость оставляла ее в тот самый момент, когда надо было от мыслей перейти к делу.
Все-таки она не хотела умирать. Мысли о смерти матери, о мучениях отца, о том, что из-за нее в тюрьму и под расстрел попали во множестве невинные люди, отступали перед жела-нием жить. И когда конвойный указал стволом автомата на нее, Лану охватил жуткий животный страх.
- Теперь ты, - произнес конвойный, и Лана шагнула в проем двери, как в пропасть.
Раздевалась она недолго - ведь ее привели на расстрел все в той же ночной рубашке и босиком. Но раздеваясь, Лана успела с чувством выпалить по адресу исполнителя пригово-ров:
- Какие же вы все-таки сволочи! Даже перед смертью не можете не поиздеваться.
И тут Гарбенка, обидевшись, выболтал ей страшную государственную тайну:
- Никто над тобой не издевается. Тебя расстреляют, а до-бру зачем пропадать. Тряпки твои в комиссионку пойдут, кто-нибудь другой их носить будет. Зачем же их кровью-то пачкать.
И вот тут Лана окончательно поняла, что великий вождь целинского народа Бранивой и вправду предатель, раз он своим мудрым руководством довел страну до такого состояния, что приходится перепродавать через комиссионки вещи казненных смертников.
А Гарбенка между тем продолжал:
- А если ты о чем другом подумала, так за этим тоже дело не станет.
Он подошел к девушке поближе и протянул руки к ее грудям. Лана отпрянула назад к стене, но Гарбенка потянулся за нею, прижался всем телом и зашептал возбужденно, горячо дыша ей прямо в ухо:
- Ну, не ломайся. Тебе понравится. Спорим, у тебя никогда еще не было настоящего мужика. И не будет... Ай!
Он вскрикнул от стремительного кошачьего укуса. Белые здоровые зубы генеральской дочери впились в его шею.
С воплем: "Сука! Убью!" - Гарбенка отскочил от деву-шки и схватил со стола незаряженный револьвер. А она, по-прежнему прижимаясь спиной к стене рядом с утилизатором, вдруг вся преобразилась и выглядела теперь так, что казалось, будь на ней тельняшка - разорвала бы с треском, как какой-нибудь революционный матрос.
- Убивай! - выкрикнула она, и даже страх весь куда-то пропал, как иногда бывает в азарте боя. - Ты же убийца! Такое у тебя призвание! А если сюда приведут твою мать - ее ты тоже убьешь? Или сначала изнасилуешь?
И видя, что палач снова бросил револьвер на стол и, дер-жась одной рукой за шею, другой полез в ящик за патронами, Лана торопливо продолжала говорить, как на трибуне, забыв о своей наготе:
- Вы все убийцы и предатели! Но ничего - скоро ваше время кончится. Скоро сюда придут амурцы, и тогда вы все умоетесь кровавыми слезами. Будете умолять о пощаде, но никто вас не пощадит. Потому что вы сами уничтожили всех лучших офицеров, а те, которые еще живы, не станут вас защи-щать, потому что вы убиваете их детей!
Она была всего лишь старшей школьницей - но школь-ницей, привыкшей выступать на митингах и собраниях, и говорить не только по бумажке, но и своими словами тоже. Однако ее речь не произвела впечатления на палача.
- Встань туда. Лицом к стене, - сказал он и, отняв левую руку от шеи, взял ею патрон и втолкнул его в барабан.