Жаль, она не помнит Райнера. Не встречалась с ним. Зато она помнит адмирала Яна, и с миссис Ян знакома, и с Кассельнами, и про Юлиана Минца ей было интересно услышать.
И — никогда прежде Мари не встречала человека, который так умел бы слушать.
Проговорили до сумерек, и только на обратном пути домой Мари сообразила, что рассказала о себе больше, чем, как ей казалось, вообще знала о своих горестях. Стало совестно: совсем заболтала старушку. Но вроде бы та не только не возражала — поощряла. Может, и ничего?
А ведь она совсем одна, у нее вовсе никого не осталось, на старости-то лет.
Если я ей не надоела за сегодня, надо будет навещать почаще.
Генерал-губернатор Оскар фон Ройенталь вызывал у бывших граждан Альянса сложные чувства. Он не свирепствовал, но кровь погибших на площади Нгуен Ким Хоа, а потом и при подавлении беспорядков по всей территории бывшего Альянса, была на его руках. Он сохранил работающие структуры управления, перехватив вожжи у сметенной Рейхом коррумпированной верхушки и одновременно не мешая привычно функционировать среднему звену, и жизнь, пожалуй, стала бы налаживаться через какое-то время… но он был враг, захватчик, ставленник победившего авторитарного режима, олицетворение погубителей республики. От него все время ждали подвоха. Он еще проявит свою черную сущность!
Когда генерал-губернатор взбунтовался против своего кайзера, добрая треть бывшего Альянса полюбила его со всей страстью. Остальные две трети составляли не полюбившие и равнодушные, но равнодушных было меньшинство.
Новые Земли кипели, кипел Хайнессен, и гараж на Гринфилд Лейн не остался в стороне. Его сотрясали ежедневные дебаты. Побросав гаечные ключи и отвертки, механики сходились вокруг самого горластого — Салли Молина — и, начисто забыв о работе, вдохновенно спорили о политике. Прибегал мистер Кравчик, полный праведного гнева, в груди его клокотал возмущенный вопль: "А ну-ка по местам и за работу, разгильдяи!" — но прежде чем хозяин успевал высказаться, он слышал чью-нибудь возмутительную реплику, с которой был категорически не согласен, и втягивался во всеобщий хай.
Мари старалась не вмешиваться в диспуты, — что она понимала в политике? — но товарищи не давали ей отмолчаться. Она особо о себе не распространялась, но и не скрывала ничего — и о ее военном прошлом, Изерлоне и погибшем женихе в общих чертах было известно. Поэтому считалось, что у нее непременно должно быть веское мнение по животрепещущим вопросам.
— Мэри-Сью, ну скажи, ведь я прав? — горячился Фил Коннор. — Не воспользоваться обстоятельствами было бы глупо и даже преступно! Мы должны все, как один, поддержать генерал-губернатора, чтобы когда он свалит кайзера, добиться от него независимости!
Разумеется, немедленно вступили несколько голосов, считавших, что нужно, наоборот, всячески подрывать позицию мятежного наместника и затем договариваться с кайзером. Волновались и шумели те, кто полагал всякие сговоры с Рейхом предательством памяти погибших за демократию: бить Ройенталя, потом добраться до Изерлона и вместе с изерлонцами побить кайзера!
— Ты в своем уме? чем ты собираешься бить рейхсфлот? гаечным ключом? на Изерлоне щепоть военных и горстка крейсеров, а Яна Вэньли больше нет! Мэри, ну скажи ты этому дурню, ты же знаешь, что там на Изерлоне!
— А я говорю вам, прожектеры несчастные, что бунт адмирала Рейха против кайзера Рейха — это дела Рейха, которые нас не касаются вообще! — кричал Морис Анго, сверкая черными глазищами. — Пусть они друг друга хоть сожрут! и поделом! А вот когда сожрут, тогда мы выйдем на сцену и скажем: пришло наше время!
— И я даже знаю, кто это будет, — фыркнул Молина. — Йоб Трунихт, предатель, тошнотворная рожа, чтоб его черти взяли, и желательно поскорее.
Но тут обнаружилось, что среди механиков есть поклонники Трунихта: пусть он сукин сын, но он наш родной сукин сын, талантливейший из политиков современности, если он вернется к власти, он обманет всех, и никакого Рейха не останется, потому что Трунихт его удавит… Да Трунихт удавит всех, кроме Трунихта! Давно пора удавить его самого!.. К этому моменту градус спора превысил все разумные пределы, кто-то стучал кулаком по ближайшему капоту, требуя слова, кто-то забрался на крышу такси и вопил оттуда. Морис взмахнул рукой, горячась, и заехал по носу Ларри Шеппарду, тот дал сдачи, Коннор отпихнул Молину, мистер Кравчик сунулся к ним и получил локтем в глаз…
Тогда Мари перегнулась через дверцу ближайшего автомобиля и надавила на клаксон. Машина заверещала неожиданно резко и громко, драчуны остановились, разинув рты.
— Надоело, — сказала Мари, отпуская клаксон. В наступившей тишине ее голос разносился по всему гаражу четко и внятно. — Делать вам нечего — только разбивать друг другу морды? Я ухожу. До свидания. — Одернула блузу на круглом животе — его уже никак было не скрыть, — и добавила: — Можете продолжать драку, я больше вам не мешаю.
Мистер Кравчик, помятый, с оборваными пуговицами и заплывшим глазом, догнал ее у ворот.
— Подожди, — сказал он. — Ты куда?
— Увольняюсь, — пожала плечами Мари. — Кстати, с вас выходное пособие и зарплата за прошлый месяц.
Какая муха ее укусила, она и сама не знала. Через какой-то месяц ее ждал положенный по закону отпуск, предоставлявшийся работающим матерям, да профсоюз обычно приплачивал, никакого резона вот так бросать работу безусловно не было — но она правда больше не могла. Ладно бы вечные политические дрязги, если бы не бесконечные упоминания об Изерлоне, наверное, это было бы даже интересно… но парни дергали и дергали за больное, не сознавая, что делают. И работать вдруг стало скучно и тяжело, да и уставала она теперь слишком быстро. Одно к одному. Может, к лучшему, что она сегодня вот так сорвалась.
Кравчик поуговаривал ее немного, но она закусила удила.
Через час она была дома, безработная, злая на весь свет. В голове было пусто и гулко, в комнате — темновато, хотя вечер еще не наступил, просто поздней осенью рано смеркается.
Райнер, какая же я дура. Райнер… Тоска навалилась, сдавила горло. Перед глазами вставало его лицо. Он улыбался, кивал, говорил что-то — слов было не слышно, но она знала: он обещает ей имперскую пуговицу с «Брунгильды». Я скоро вернусь и привезу мир, милая… Лжец!.. Комната завертелась, пришлось ухватиться за спинку стула, чтобы не упасть. Да что ж со мной такое… Ребенок в животе наподдал со всей силы. Голова кружится, малыш пинается, настроение ни к черту. Лечь надо…
Запищал комм. Не глядя, ткнула в клавишу приема. Лицо на экране расплывалось, хотя голос, кажется, знакомый… Извинилась, сказала, что сейчас не до разговоров, щелкнула «отбой» и повалилась на кровать, прижав к груди подушку. Тихо завыла. Легче не стало, только вокруг все темнело и темнело, и в ушах противный звон.
Потом дверь распахнулась, и вошла миссис Бьюкок. Откуда взялась? а, это же она, наверное, и звонила… не помню… Обняла, притянула бедную кружащуюся голову к себе на колени, провела по волосам чуть вздрагивающей ладонью, сказала что-то банальное и простое.
Слезы прорвались и смыли с губ хриплый вой.
Хайнессен. Райнер Леонард
8 августа 800 года, 2 года по новому имперскому календарю было провозглашено Изерлонское республиканское правительство. Население Изерлонской республики (против 40 миллиардов населения Галактического Рейха) — было 940 000 человек, таким образом, 1/425 000 от всей человеческой популяции все еще защищала флаг республиканской демократии. Некоторое время на Изерлон не обращали особого внимания, однако в ноябре во время мятежа генерал-губернатора Новых земель Ройенталя в связи с необходимостью прохода имперского флота через Изерлонский коридор существование республики было фактически признано. Тем самым, вплоть до июня 3 года Новой эры в галактике по-прежнему существовали два государства с разными политическими системами — Галактический Рейх и Изерлонская демократическая республика.
История галактических войн, т. VI. — Серия "Популярная энциклопедия". — Хайнессен, 6 г. Новой эры
По совокупности аргументов младенец достоин лучшей участи, чем тугой сверток.
Растим малыша. — Популярный справочник для родителей. — Шампул, 785 г. к.э.
Весь декабрь Мари жила у миссис Бьюкок в Зеленых Полянах. Поначалу она металась и дергалась, сидеть на чужой шее свесив ножки было ужасно стыдно, и она говорила себе каждое утро: так нельзя, я же всего лишь приехала в гости на уикэнд! еще день, и я вернусь на свою квартиру… у меня есть мое выходное пособие от Кравчика… я проживу, что же я объедаю старого человека… Но вечером миссис Бьюкок находила неотложное дело, которое никак не могло позволить гостье уйти. Старушке все время нужна была помощь — у тебя молодые глаза, мне нужно подшить шторы, вставишь мне нитку в иголку? мне нужно будет выйти из дому на пару часов, может заявиться водопроводчик, подежуришь? я никак не разберу рецепт пирога, погляди… и муку просей, пока я тут с дрожжами… капусту тушить умеешь? нет? давай учиться… Запас невинных хитростей был неистощим, и Мэри-Сью довольно быстро раскусила тактику старушки, но поддаваться было легче и приятнее, чем спорить, — и она осталась. Через какое-то время, вздохнув, мисс Беккер спросила прямо:
— Может, мне перевезти мои вещи?
Миссис Бьюкок просияла и ответила:
— Давно пора. Давай позвоним твоей квартирной хозяйке.
Съездили в город, забрали пожитки. Кроме битого жизнью чемодана набралось аж две пластиковых сумки. Да я тут, на Хайнессене, разбогатела. На всякий случай оставили Линор адрес дома в Зеленых Полянах — вдруг кто будет искать, хотя и вряд ли… но все же…
На улицах было людно, хайнессенцы, взбудораженные последними политическими новостями, не в состоянии были усидеть по домам. Теперь, когда бывший генерал-губернатор проиграл свою партию, его жалели — и радовались, что не вмешался Изерлон, что прежний Альянс, так ничего и не решив с поддержкой мятежа, оказался не виноват перед кайзером и Рейхом, а нам же с ними жить. И были благодарны покойному адмиралу Ройенталю за избавление от многолетней головной боли, национального наказания и позора — Йоба Трунихта. Не все, конечно. Встречались и монархисты, и воинствующие антимонархисты, и вовсе анархисты, некоторые жалели, что не взорвали генерал-губернатора, а некоторые сожалели о Трунихте. Эти чувствовали себя одураченными: им хотелось бы спросить с кого-нибудь за "гениальнейшего политика современности", да не с кого было. Из Валгаллы герра Ройенталя не вернешь.
Мари совершенно не было жаль Трунихта, ее мнение о нем сформировалось давным-давно, она прекрасно помнила, как о нем отзывался Райнер, и друзья-пилоты, и вице-адмирал Аттенборо, — не говоря уж о генерале Шенкопфе и адмирале Яне. Но, если честно, политика ее сейчас интересовала очень мало. Все-таки главное было здесь и сейчас, шевелилось у нее в животе, толкалось, напоминало о себе. А судьбы мира могут подождать… Изерлон остался в стороне от драки, значит, дорогие ей люди пока живы — да будет благосклонно к ним небо! Которое из небес, не вполне ясно… уж искусственное небо Изерлона несомненно своих не оставит. Будет ли милостиво к ним высокое небо Хайнессена?..
Впрочем, поговаривали, что кайзер признал независимость Изерлонской республики — это звучало невероятно, но было, по-видимому, правдой.
Вечером в доме у миссис Бьюкок, в комнате — теперь уже своей, — за окном которой качала голыми зимними ветвями старая яблоня, Мари откинула крышку чемодана и вытряхнула на кровать содержимое. С тихим шуршанием выскользнуло на покрывало синее платье с Эль-Фасиля и застыло небрежной горкой шелка. Ложечка с птичкой звякнула о пуговицу. Учебник, падая, хлопнул засаленной обложкой, и высунулся край фотографии. Вот они, друзья, оставшиеся на маленьком железном шарике посреди огромного пустого космоса, в котором чуть что — и не протолкнуться от имперских флотов. И те, кого не осталось и там — и нигде в этом мире. Все еще живые, всем весело.
Она сидела у окна, вглядывалась в лица, смеявшиеся ей навстречу с глянцевой бумаги, гладила пальцем щеку Райнера Блюмхарта.
Полгода, как я живу без тебя. Как ты там? видишь ли ты меня из своего непостижимого далека? знаешь ли, что у нас будет сын? Теперь уже известно, что это мальчик. Райнер Леонард, я так решила. Ты не против? Наверное, он потому и мальчик, что я все время называла его — Райнер Леонард… Глупости, конечно. Наоборот. Мальчиком он был с самого начала, еще в те дни, когда мы были вместе с тобой и не подозревали, что он уже есть. Маленькая искорка, засиявшая тайно, не сказавшись. Мы зажгли ее вдвоем, Райнер Блюмхарт, нечаянно, просто потому, что не задумывались ни о чем… как хорошо, что мы не задумывались. Могли ведь решить — рано, не время, потом, после войны… и не осталось бы у меня ничего, кроме этой фотографии, где ты счастлив. И я счастлива. И еще буду счастлива, обязательно. У меня же есть он — вот этот человек, который еще не родился, но твердо решил родиться. Упрямый. Как я хотела бы, чтобы ты увидел меня сейчас, раз уж мне не дано увидеть тебя. Еще лучше, конечно, чтобы ты вернулся. Ну ее, эту Валгаллу, там же ничего хорошего нет. Разве что — там твои друзья. Но ведь здесь тоже — твои друзья. Ну, не совсем здесь… они на Изерлоне. А тут, на этой планете, только я — и твой сын.
За окном сгущался вечер, наверное, поэтому изображение на фотографии расплывалось, и казалось, Райнер шевелит губами, отвечая. Потом она услышала и голос. И теплая, такая знакомая ладонь провела по щеке, стирая слезы. Я знаю, это просто сон. Я не хочу просыпаться, Райнер.
Не уходи.
Райнер-младший родился 1 января 801 года, опередив назначенный ему срок на две недели.
Оказалось, миссис Бьюкок была права на все сто, не давая Мэри тратить полученные при увольнении деньги. А так — хватило на самое необходимое. Кроватка, коляска, множество маленьких одежек, подгузники и бутылочки, ванночка и погремушки… Где-то далеко, за пределами очерченного лампой круга, продолжалась великая политика. Ни мать, ни бабушка — ни уж тем более младенец — не помнили о ее существовании.
В доме царил Райнер Леонард, и весь мир вращался вокруг него. Что было им до волнений, сотрясавших галактику, когда малыш хотел есть или — тьфу-тьфу, не накаркать бы! — у него болел животик? Он просыпался по ночам. Он плакал. Он улыбался. Он научился переворачиваться в кроватке. Он смеется, смотрите, миссис Бьюкок, вот как мы смеемся!
У него не было ямочек на попке и перетяжек на ручках. И щеки не такие толстые, как хотелось бы. Зато аппетит превосходный, и голос громкий.