Степан Иванович заторопился, забоялся, что уедут без него, и теперь смотрел только под ноги.
Внизу, желе, по которому ступал босыми ногами, уже не было таким упругим - размочилось в кашицу.
- Гляди! Ходюнчик! Иван, гляди сюда - ходюнчик пришел!
Спасатель оказался не молодой, но задорный.
- Эй, мужики! А у нас - ходюнчик!
От соседней группы телег поздравили. Сказали, что ходюнчик - всегда к удачи.
Степан Иванович приглядывался к спасателям. Униформа у них была схожей с той, что на картинке в одном из кабинетов - писатель Толстой в полный рост стоит рядом с другим писателем. Холщовые рубашки без пуговиц и воротников, навыпуск. И штаны навыпуск, а на ногах... Ноги у всех были босые.
Степан Иванович постоял, посмотрел, как, укладывают мужчину с огромным животом - голого и почему-то в носках. Рядом со столь же необъятной голой женщиной - должно быть супружескую пару. Все скользкие от желе. Поднесли ребенка, полную копию, неясного возраста...
- Эй! Ходите все сюда! - заорал кто-то призывно.
- Глянь - какая краля и с двумя! Как их? Отмачивать, разделять или всех разом? Давай не расцеплять, так и погрузим, а?
- Дети увидят.
- Рогожей прикроем. Давай! Вот у старцев-то очи поползут!
- А осилим?
- Я поближе подгоню. И ходюнчик поможет. Эй! Поможешь?
Степан Иванович понял, что обращаются к нему. Неловко кивнул.
- Тут слега нужна, подковырнем и перебросим. Одним куском.
Сняли борт с телеги. Один конец подсунули под узел тел, второй удачно лег на телегу - стали пихать...
Степан Иванович тоже помогал и кряхтел, как все.
- Федор! Ты хоть бы доски отскреб, после того как навоз возил.
- Ничего! - с придыханием отвечал тот, кого назвали Федором - он подлез под борт, удерживать снизу и теперь кряхтел под грузом: - Они более навозные. Смотри, чего удумали, в какие места запихали. Разве они для того уста нам даны... как там давеча старец Василий говаривал?.. убей - не упомню. Ну, а про второе, он не говорил - я бы вспомнил - но то дело все с младенчества знают и пользуют, только успевай стирать за ними...
И все не мог успокоиться, даже когда загрузили.
- Дивчина молодая совсем, недозрелая, а эти два бугая стриженных... Разве ж можно так тело рвать?..
- Вот и будет им от щедрот старца Василия! Или, давай, к Кузьмичу повезем!
- Шутишь? Это ж еще на две версты. А у нас четвертая ходка.
- Жаль. Хотелось бы глянуть, как у того глаза оквадратятся.
- Можно конечно и к Кузьмичу, но уже поутру.
- Не оттают ли? Вроде у того ягодицы подергиваются?
Вместо ответа тот, кого называли Федором, стал руками выбирать куски и бросать на телегу.
- До утра достоят, а там первыми в очередь.
- А эти трое все место заняли. Норму не сделаем.
- Ходюнчика возьмем, посидит с краюшку.
И еще Федор буркнул себе под нос - никто не услышал, но Степан Иванович на всякий случай запомнил:
- Штабельками бы их - но не велено...
- Садись ходюнчик - прокатимся!
2.
- И чего два раза возим? Ведь с этими-то ясно уже все. Отодрать от дивчины и к лешакам их - в Рощу.
- Нельзя - положено расспросить - каков, откуда, какого роду племени, какого отца сын.
- А чего тут - все они городского рода племени, и отцы их, а, потому порчены в третьем колене, оторваны от земли, а то уже безвозвратно...
- Что ты, Василий, сразу - сказнить-сказнить! То, что сказнить, это ясно - раз городской и не дитя. Вопрос - как? Быстро или медленно? Если чиновничьего или бизнесменского роду-племени - отцы велели медленно. Но, а если неясными псевдословами изъясняется, либо телегазетчик какой... тьфу-тьфу, спаси от нечистого - вот и я словом опоганился! Тогда - очень медленно. Чтоб, значит, осознал, и природные слова все-все до единого вспомнил...
- Молоденькая совсем. Как дочка моя, а та еще и не на выданье. Наших-то не поймешь. По бабски пожалеют, а может наоборот. Кто их... У них свои ведуньи. - Как ты думаешь, забьют?
Федор не ответил, только буркнул что-то нечленораздельное себе под нос.
Ответил Василий:
- Если нужда заставила, да безысходность - одно. Если от черноты или давно, да нравится - другое. Плохо, если давно...
И он сокрушенно поцокал языком.
Степан Иванович слушал их разговоры как через вату. Мысль уползала. Ноги приходилось держать на вису, часто приподнимая колени - дорога была лесной, узкой, нахальная низкорослица пыталась укорчеваться едва ли не в колее и теперь цепляла за ноги. Еще он жутко боялся угодить пяткой промеж спиц колеса. Когда встряхивало, инстинктивно отклонялся назад на тела.
Наверное, в госпиталь везут. Видно не подъехать на транспорте. Надо сразу ... позвонить, чтобы отдельную палату... Где это я отдыхал? Надо же, как память отшибло...
На голое плечо сел комар потоптался на тоненьких ножках, кусать не стал, взлетел будто обиженно.
Рука, торчащая из нагромождения, неприятно подергивалась. Степан Иванович старался не смотреть на тела. Смотреть стал на лес. Деревья были вековые толстые.
Государственный заказник - не иначе. И на дачи никто не отмеряет, заборы не городят... еще не растаскали. Подумал удовлетворенно, с потаенной гордостью - велика Россия!