Взамен я со свистом вздохнул, что ничуть не лучше.
Он посмотрел на меня.
— Их намного больше, чем в прошлый раз, верно?
— Ты убьешь себя, Ястреб.
Он пожал плечами.
— Я уже не могу определить, которые из них я нанес себе сам.
Он принялся их разглядывать.
— Прекрати! — излишне резко выпалил я. Это становилось все более невыносимым, и наконец я увидел, как он потянулся к нижней пуговице. — Малыш, — сказал я, стараясь не выдать голосом отчаяния, — зачем ты это делаешь? — И в моем голосе ничего не прозвучало. Ничто так не приводит в отчаяние как бесстрастие.
Он пожал плечами, увидел, что я хочу не этого, и на миг зеленые глаза полыхнули гневом. Но этого я тоже не хотел. Поэтому он сказал:
— Слушай... допустим, ты прикасаешься к человеку, мягко, нежно возможно, даже с любовью. Так вот, мне кажется, что при этом в мозг поступает информация, которую что-то там истолковывает как удовольствие. Быть может, что-то в моей голове истолковывает информацию совершенно неправильно...
Я покачал головой.
— Ты Певец. Певцы, конечно, люди экстравагантные, но...
Теперь головой покачал он. Очень медленно, почти незаметно. И не сумел сдержать закипевший гнев. Скулы его закаменели и в глазах мелькнула мысль, ясная, как боль, мелькнула — и исчезла, так и не излившись в словах. И свидетельством муки вновь остались лишь шрамы, паутиной опутавшие худое тело.
— Застегнись, малыш. И прости, если я чего-нибудь не так сказал.
Его руки замерли, поднявшись к первой пуговице.
— Ты и вправду думаешь, что я мог сдать тебя копам?
— Застегнись.
Он застегнулся. Потом сказал:
— Уже ведь полночь! Эдна только что сообщила мне Слово.
— Какое же?
— Агат.
Я кивнул.
Он застегнул воротник.
— О чем ты думаешь?
— О коровах.
— О коровах? — переспросил Ястреб. — При чем тут коровы?
— Ты был когда-нибудь на молочной ферме?
Он покачал головой.
— Для того чтобы получить побольше молока, коров держат практически в бесчувственном состоянии. Корм дают внутривенно, из автоклава; питательная смесь перекачивается по трубам, сначала большим, потом — поменьше и совсем маленькие, пока не попадает ко всем этим высокоудойным полутрупам.
— Я видел. В журналах.
— Люди...
— ...коровы?
— Ты сообщил мне Слово. И теперь оно начнет перекачиваться и разветвляться, когда я сообщу его другим, а те будут передавать его еще дальше, пока завтра к полуночи...
— Пойду, меня ждет тот...
— Ястреб!
Он обернулся.
— Что?
— Ты считаешь, нет резона опасаться удара со стороны таинственных сил, более умелых и жестоких, чем мы с тобой... Ладно, будь по-твоему. Но ты еще не был свидетелем такого умопомрачительного исчезновения человека, какое я намерен устроить, как только избавлюсь от этого хлама.
Лоб Ястреба пересекли тоненькие морщинки.
— Ты уверен, что раньше я ничего подобного не видел?
— По правде говоря, совсем не уверен. — Я уже улыбался.
— Ага! — произнес Ястреб и издал звук, который был очень похож на смех, но смехом не был. — Пойду приведу того Ястреба.
Он скрылся среди деревьев.
Я бросил взгляд вверх, на обрывки лунного света в листве.
И посмотрел вниз, на свой портфель.
Аккуратно обходя камни, ко мне поднимался — тот Ястреб. На нем был серый вечерний костюм и серый свитер с высоким воротом. Голова над мясистым лицом была чисто выбрита.
— Мистер Кадуолитер-Эриксон? — Он протянул руку.
Я пожал ее: острые костяшки, обтянутые рыхлой кожей.
— А ваше имя мистер...