Было около трех, когда я вышел из офиса Хьюзендаля. Я подумал было позвонить Гузику и узнать, как они справляются с Беверли Этридж, но решил, что лучше сберечь десять центов. Мне не очень хотелось говорить с ним, да и, по сути, меня мало волновало, как они завершат дело. Я прошелся по Уоррен-стрит и заглянул в какую-то столовку. Особого аппетита у меня не было, но я давно ничего не ел, и мой желудок легким бурчанием демонстрировал свое недовольство. Я заказал пару сандвичей и чашку кофе.
Затем я еще немного прогулялся. Неплохо было бы зайти в банк, где хранились материалы на Генри Прагера, но уже темнело, и банк наверняка закрылся. Я решил отправиться туда утром и уничтожить все, что передал мне Орел-Решка. Конечно, Прагеру уже ничто не могло повредить, но оставалась еще его дочь, и у меня было бы легче на душе, если бы я знал: ничто больше не будет угрожать ее спокойствию.
Я добрался до гостиницы на метро. Там меня ожидало послание. Звонила Анита, она просила непременно ей перезвонить.
Я поднялся наверх и написал на белом конверте адрес Детского городка. Вложил в него чек Хьюзендаля, приклеил марку и опустил конверт в гостиничный почтовый ящик. Вернувшись в номер, я пересчитал деньги, что взял у Мальборо. Их было немного: всего двести восемьдесят долларов. Значит, какая-нибудь церковь скоро получит от меня двадцать восемь долларов, однако пока я не испытывал никакого желания отправиться туда. Мне вообще ничего не хотелось.
Итак, все кончено. Мне больше не нужно ничего делать, и в душе моей стало пусто. Если Беверли Этридж привлекут к суду, мне, наверное, придется выступить в качестве свидетеля. Но если суд и состоится, то это произойдет только через несколько месяцев. Меня ничуть не угнетала перспектива выступить свидетелем. Мне уже неоднократно приходилось давать показания в суде. Что до всех остальных, то Хьюзендаль вполне может стать губернатором, если, конечно, сумеет заручиться поддержкой политических боссов и так называемых народных масс; Беверли Этридж пребывает под опекой полиции, а Генри Прагер через день-другой будет погребен. Перст Судьбы определил его участь, и моя роль в его жизни завершена. Мне остается лишь причислить его ко многим другим, поминая которых я зажигаю — уже бесполезные — свечи. Вот и все.
Я позвонил Аните.
— Спасибо за перевод, — сказала она. — Деньги нам пригодятся.
— Там, откуда я взял эти деньги, их полно, — ответил я. — Но, боюсь, для нас этот источник иссяк.
— С тобой все в порядке?
— Да, конечно. Почему ты спрашиваешь?
— Твой голос звучит по-другому. Не знаю, что именно, но что-то в нем изменилось.
— Просто у меня была трудная неделя.
Последовала пауза. Наши разговоры обычно полны пауз.
Потом она сказала:
— Мальчики интересовались, не пойдешь ли ты с ними на баскетбольный матч?
— В Бостоне?
— Почему это в Бостоне?
— «Никсы» выбыли. Пару дней назад их разгромили «Кельтиксы». Об этом шумели всю неделю.
— Это были «Нетсы», — сказала она.
— Неужели?
— Я думаю, в финале играют они. Кажется, против «Юты».
— Вот как? — Не знаю, почему, но я всегда забываю о том, что в Нью-Йорке есть еще одна баскетбольная команда высшего класса. Я сам когда-то водил сыновей посмотреть игру команды «Нетс», но постоянно забываю о ней. — А когда следующий матч?
— В субботу они будут играть на своем поле.
— А сегодня какой день?
— Ты это всерьез?
— Послушай, я обязательно куплю себе часы с календарем. Так какой сегодня день?
— Четверг.
— С билетами, вероятно, трудно?
— Все распроданы. Мальчики подумали, может, у тебя есть какой-нибудь блат.
Я вспомнил о Хьюзендале. Ему, наверное, ничего бы не стоило достать пару билетов. И он, вероятно, был бы рад оказать мне эту услугу. У меня, конечно, есть и другие знакомые, которые могли бы помочь, но…
Я сказал:
— Не знаю. Надо подумать. Осталось так мало времени.
Не то чтобы я не хотел увидеть своих сыновей, по крайней мере в ближайшие два дня, но согласиться сразу мне мешало сомнение: в самом ли деле ребята хотят пойти со мной на игру, или я нужен им только для того, чтобы раздобыть билеты?
Я поинтересовался, пройдут ли в нашем городе какие-нибудь другие матчи в ближайшее время.
— Будут. В четверг. Но в этот день у них в школе вечер.
— Знаешь, четверг гораздо удобнее для меня, чем суббота.
— Мне бы не хотелось, чтобы они пропустили школьный вечер…
— На четверг легче достать билеты.
— И что?..
— Думаю, я не смогу купить билеты на субботу, но постараюсь достать что-нибудь на четверг. К тому же в этот день будет более важная игра.
— Вот как ты поворачиваешь! Если я не соглашусь, вся вина ляжет на меня.
— Ну что ж, тогда я кладу трубку.
— Нет-нет, погоди! В четверг так в четверг. Позвони, если достанешь билеты.
Я обещал позвонить.
Странная вещь: мне страшно хотелось нализаться, но к спиртному душа не лежала. Некоторое время я расхаживал по комнате, затем спустился, вышел в парк и сел на скамью. К соседней скамейке с деловым видом подошли два юнца. Они уселись и закурили. Один из них уставился на меня и подтолкнул локтем своего приятеля; исподтишка тот внимательно меня оглядел. Они встали и пошли прочь, то и дело поворачиваясь, чтобы удостовериться, не иду ли я за ними. Я оставался на месте. Нетрудно было догадаться, что один из них собирался продать наркоту другому, но они не решились провернуть сделку на глазах человека, смахивавшего на копа.
Не знаю, как долго я там просидел. Часа два, вероятно. Время от времени ко мне подходили попрошайки. Кое-кому я давал мелочь, которая, очевидно, должна была пойти на покупку очередной бутылки сладкого вина; кое-кого посылал подальше.
К тому времени, когда я оставил парк и пошел по Девятой авеню, Собор Святого Павла уже закрылся — было слишком поздно молиться.
Бар Армстронга, однако, работал. Всю долгую прошлую ночь и весь день я не брал в рот спиртного. Поэтому я попросил подать мне только виски. Никакого кофе.
О следующих сорока часах у меня остались довольно смутные воспоминания. Не знаю, долго ли я проторчал у Армстронга и куда отправился потом. В пятницу утром я проснулся в номере гостиницы в районе сороковых улиц; судя по убогой обстановке, это заведение было из тех, куда проститутки с Таймс-сквер водят свою клиентуру. Я не помнил, чтобы ко мне в какой-то момент присоединилась женщина. Все деньги остались при мне, и, стало быть, я провел ночь в одиночестве. На комоде стояла на две трети опустошенная бутылка бурбона. Я допил виски и, покинув гостиницу, продолжал пьянствовать, лишь время от времени приходя в себя. Очевидно, ночью я решил, что с меня хватит. Поэтому, когда в субботу утром меня разбудил телефон, я был уже в своей гостинице.
Он звонил довольно долго, прежде чем я очнулся и протянул руку к трубке. Я умудрился столкнуть аппарат с прикроватной тумбочки на пол, но к тому времени, когда мне удалось поднять его, я был уже почти в полном сознании.
Звонил Гузик.
— Вас трудно найти, — сказал он. — Я разыскиваю вас со вчерашнего дня. Вам ничего не передавали?
— Я не подходил к администратору.
— Нам надо поговорить.
— О чем?
— Скоро узнаете. Буду у вас через десять минут.
Я попросил его дать мне полчаса. Он сказал, что подождет меня в вестибюле. Я согласился.
Я принял душ — сперва горячий, потом холодный. Проглотил пару таблеток аспирина и обильно запил их водой. Голова была еще тяжелой с похмелья, чего, собственно, и следовало ожидать, но чувствовал я себя вполне сносно. Запой как бы очистил меня. Смерть Генри Прагера все еще тяготила меня — вряд ли удастся когда-либо сбросить это бремя с плеч. Но я сумел хоть отчасти избавиться от чувства вины, которое уже не терзало меня с такой силой.
Я взял одежду, которую носил эти дни, и, скрутив, запихнул в стенной шкаф. Как-нибудь после я решу, можно ли спасти ее химчисткой, пока же мне не хотелось даже думать об этом. Затем я побрился, надел все чистое и выпил еще два стакана воды из-под крана. Аспирин снял головную боль, но после долгих часов пьянства мой организм был сильно обезвожен: каждая его клеточка страдала от неутолимой жажды.
Я спустился в вестибюль еще до появления Гузика. У администратора выяснил, что он звонил четыре раза. Каких-либо других известий или представляющей интерес корреспонденции не было. Я просматривал одно из рекламных писем — некая страховая компания обещала мне совершенно бесплатно прислать кожаную записную книжку, если я сообщу дату своего рождения, — когда вошел Гузик. На нем был хорошо пошитый костюм; заметить под ним револьвер оказалось довольно трудно.
Он сел в кресло рядом со мной и снова пожаловался, что меня очень трудно найти.
— Хотел с вами поговорить сразу после того, как допросил Этридж, — сообщил он. — Занятная штучка! И как меняется! То она, видите ли, дама из высшего света — даже не подумаешь о ней чего-нибудь плохого, а то настоящая, как есть, проститутка.
— Да, женщина она чудная.
— Сегодня мы ее выпускаем.
— За нее внесли залог? А я думал, ее обвинят в убийстве с отягчающими обстоятельствами.
— Залог не нужен. Мы не можем предъявить ей никакого обвинения, Мэт. У нас нет доказательств.
Я смотрел на него, чувствуя, как напрягаются мускулы моих рук.
— Сколько ей это стоило? — спросил я.
— Я же сказал вам: залог не нужен. Мы…
— Сколько стоило ей откупиться от обвинения в убийстве? Я не раз слышал, что даже убийца может выйти сухим из воды, если у него достаточно зеленых. Мне еще никогда не приходилось видеть такого, но слышать — я слышал, и…
Казалось, он был готов врезать мне, и я мысленно молился, чтобы он это сделал, потому что мне нужен был повод, чтобы размазать его по стенке. На шее у него вздулась жила, глаза превратились в узкие щелочки. Но вдруг он расслабился, лицо приобрело обычное выражение.
— Естественно, вы не хотите мне верить.
— Ну еще бы!
Он покачал головой.
— Нам не за что зацепиться, — повторил он. — Вот что я пытаюсь вам вдолбить.
— А как насчет Орла-Решки?
— Она не убивала его.
— Ну, так ее хахаль. Или ее сутенер — не знаю, что их там связывало. Короче — Лундгрен.
— Исключено.
— Какого черта?!
— Совершенно исключено, — повторил Гузик. — Он был в это время в Калифорнии. В городе Санта-Паула, что на полпути между Лос-Анджелесом и Санта-Барбарой.
— Он просто слетал туда и обратно.
— Этого никак не могло быть. Он попал туда за несколько недель до того, как Орла-Решку выудили из реки, и пробыл в городе еще пару дней после этого. У него железное алиби. Он отбывал тридцать дней в городской тюрьме Санта-Паулы. Был задержан за хулиганское нападение и признал себя виновным в пьянстве и нарушении общественного порядка. Он отсидел тридцать дней от звонка до звонка. Поэтому Лундгрен никак не мог находиться в Нью-Йорке, когда прихлопнули Орла-Решку.
Я смотрел на него, широко открыв глаза.
— Возможно, у нее был еще один дружок, — продолжал Гузик. — Это вполне вероятно. Мы могли бы попытаться найти его, но все-таки едва ли она наняла одного парня, чтобы убить Орла-Решку, а другого — чтобы напасть на вас. В этом нет логики.
— Но Лундгрен покушался на мою жизнь!
Он пожал плечами.
— Возможно, за его спиной стояла она. А возможно, и нет. Она клянется, что не виновата. Утверждает, будто только советовалась с ним, когда вы ее прижали, и он обещал ей помочь. Будто бы она даже просила его воздержаться от насилия, ведь она и так могла откупиться. Вот ее версия. Да и чего еще от нее можно было ожидать? Может, она хотела, чтобы он прирезал вас, а может, и нет. Где тут основания для возбуждения дела? Лундгрен мертв, а больше никто не располагает информацией, которая могла бы полностью изобличить Этридж. Нет никаких доказательств, что она причастна к покушению на вас. Можно, конечно, доказать, что она знала Лундгрена, и можно установить, что у нее был мотив для покушения. Но нет никаких оснований, чтобы обвинить ее в сообщничестве или соучастии. Нельзя даже добиться привлечения к уголовной ответственности — никто из команды окружного прокурора не воспримет всего этого всерьез.
— В сведениях, полученных из Санта-Паулы, не может быть ошибок?
— Конечно, нет. Не мог же Орел-Решка пролежать в реке целый месяц!
— Нет. За десять дней до того, как нашли его тело, он был еще жив. Я говорил с ним по телефону. И все же я не понимаю, в чем тут дело. Наверняка у нее был другой сообщник.
— Возможно, но детектор лжи утверждает обратное.
— Она согласилась пройти этот тест?
— Это была не наша инициатива. Она сама потребовала. Что до Орла-Решки, то она вне подозрений. Что же касается покушения на вас, тут не все ясно. Специалист, который проводил тест, говорит, что в этом случае чувствовалось легкое напряжение. Он предполагает, что она, возможно, и знала, что Лундгрен собирается вас убрать. Видимо, она подозревала, что это может случиться, но они об этом не договаривались и она не задумывалась о том, к чему может привести ее просьба о помощи.
— Эти тесты не дают стопроцентной гарантии.
— Но они достаточно точны, Мэт. Случается, правда, что невиновный человек в свете их результатов предстает как виновный, особенно если оператор не очень хорошо знает свое дело. Но если они показывают, что ты невиновен, можно биться об заклад, что именно так и есть. Я думаю, результаты тестирования должны учитываться в суде.
Я придерживался такого же мнения. Но в чем же я ошибся? Я вновь и вновь прикидывал различные варианты и наконец понял все. Для этого мне понадобилось некоторое время. Между тем Гузик, не замечая, что я не слушаю его, продолжал рассказывать о допросе Беверли Этридж, снова и снова откровенно признаваясь в том, что ему хотелось бы сделать с этой дамочкой.
— Задавить меня пытался не он, — наконец проронил я. — Мне следовало бы понять это давно.
— Что вы хотите сказать?
— Я говорил, что однажды вечером меня пытались задавить. Тогда я впервые увидел Лундгрена. Меня чуть не убили на том же месте, где он напал на меня с ножом. Вот почему я подумал, что это один и тот же человек.
— Вы не разглядели водителя?
— Нет. Но я решил, что это Лундгрен, ведь я заметил, что он следил за мной в баре. Но это, конечно, был не он. Не его стиль. Он слишком любил свое перо.
— Тогда кто же это был?
— Орел-Решка рассказывал: кто-то, охотясь за ним, въехал на тротуар. Та же история.
— И кто это мог быть?
— Мне звонил какой-то незнакомец. Только один раз. Больше звонков не было.
— Я не понимаю, к чему вы клоните, Мэт.
Я посмотрел на него.
— Пытаюсь свести концы с концами. Только и всего. Кто-то ведь убил Орла-Решку.
— Вопрос состоит в том, кто это сделал?
Я кивнул:
— Вопрос именно в этом.
— Один из тех, на кого он вас навел.
— Я проверил их всех, — сказал я. — Может, за ним охотились не только те, о ком он меня предупредил? Может, он подцепил на крючок еще кого-нибудь, уже после того, как отдал мне конверт? А может, черт побери, просто кто-то напал на него, чтобы отобрать денежки, — ударил слишком сильно, запаниковал да и сбросил тело в реку.
— Такое бывает.
— Конечно, бывает.
— Вы думаете, мы когда-нибудь сможем найти его убийцу?
Я покачал головой:
— А вы?
— Нет, — сказал Гузик, — не думаю, что мы когда-нибудь обнаружим его убийцу.