Ночь стояла очень холодная. Здесь, в пустынях Косалы, так всегда бывало: только садилось солнце, и в один час жару сменял жестокий холод. Ледяной ветер, словно голодный алчный демон, кружил над утомленной землей, тревожил барханы, ошалело завывал, то куда-то торопился, несся, дерзко разметая песок, ломая редкие в этих суровых пустынных краях кустарники, а потом вдруг замирал, точно испугавшись чего-то, прятался за спинами холмов.
Песчинки, только-только остывшие после дневного зноя, беззащитно жались друг к другу и тихонько, едва слышно поскрипывали, тоскливо, жалобно и вместе с тем как будто упоенные этой своей вечной музыкой. Холодно светил месяц. А мириады звезд усыпали весь небесный купол, словно самоцветы на синей бархатной мантии какого-нибудь сказочного мага. Ночь была ясной, и, наверное, потому все вокруг выглядело таким… хрупким, чистым, будто нереальным.
И хрустальная даль небес, и бескрайние песчаные просторы, в обманчивом свете месяца казавшиеся пепельно-седыми, и мерцающие звезды — все!
Зулгайен разжег костер и бросил в него горстку сухой травы, что дал отшельник из пещеры Йелай.
Глядя на туранца, Конан снисходительно усмехнулся. Разложив костер, Зулгайен непременно спешил очистить его чудодейственной травой, и каждый раз при этом ощущал на себе ироничный взгляд своего спутника.
— Все возишься с этим… вонючим сеном?! — не удержался-таки Конан, и эта его колкость несколько удивила Зулгайена, поскольку обычно киммериец ограничивался лишь насмешливой улыбкой.
Туранец промолчал.
— Лучше бы отдал его лошадям, — с брезгливой небрежностью в голосе продолжал Конан. — И то больше было бы пользы!
Лошади голодны, в этом ты прав, — задумчиво произнес туранец. — У нас осталось немного овса… но будет разумнее оставить его на утро. Кто знает, что нас может ждать завтра! — он выдавил из себя короткий невеселый смешок и, взглянув на бродящих неподалеку лошадей, добавил: — А сейчас пусть сами ищут себе пищу. Должно же здесь хоть что-то расти?! — в его голосе послышались гневные нотки.
— Ты не бывал здесь прежде? — с понимающей улыбкой спросил киммериец.
— В Косале? — уточнил Зулгайен. — Всего один раз. Несколько лет назад сопровождал Ездигерда, когда тот направлялся к здешнему правителю. Мы ехали с богатым караваном и ни в чем не нуждались. К тому же, это был дружеский визит, и правитель Косалы встречал нас тепло и радушно. Сейчас же, — он обречено вздохнул, — все иначе: наш путь суров, да и ведет он не в роскошные палаты столичного дворца, а в логово ведьм… — Взгляд туранца стал жестче.
— Да, это мало похоже на увеселительную прогулку, — с привычной иронией в голосе заметил Конан. — Что-то ветер усиливается, — вскоре снова заговорил он, и в его голосе теперь послышались едва различимые тревожные нотки. — Так глядишь, и самум нагрянет, — киммериец настороженно осмотрелся. — Хотя… нет, у горизонта небо ясное.
Вслед за ним осмотрелся и Зулгайен.
— Да, — согласился он с киммерийцем, — ночь должна быть спокойной.
Взгляд полководца задержался на лошадях. Животные стояли поодаль от разведенного их хозяевами костра, на невысоком пологом холме и, опустив морды к самой земле, что-то жевали.
— Ну вот, по крайней мере, нашим лошадям уже не грозит голодная смерть, — шутливо сказал Зулгайен.
— Откуда эта тревога?! — усмехнулся киммериец. — Разве нечто подобное угрожает нам?
— Конечно же, нет! — все тем же шутливым тоном отвечал полководец. — У нас осталось еще несколько рисовых лепешек. — И, смеясь, добавил: — Не ручаюсь, правда, за их свежесть… Конан брезгливо скривился.
— Помнится, был еще и сыр, — пробормотал он, с нарочитой недоверчивостью во взгляде пялясь на дорожную суму, лежавшую возле туранца.
— О! — насмешливо протянул Зулгайен. — Да у тебя отменная память, дружище! Я уж и позабыл, когда… Хотя, постой! — его глаза лукаво блеснули. — Не тот ли это заплесневелый кусок сыра, что ты съел прошлой ночью?!
Киммериец нахмурился.
— Ладно уж, давай скорее свои черствые лепешки! — с небрежностью в голосе произнес он и ворчливо добавил: — Воистину рис — это не пища для настоящего мужчины.
Зулгайен достал из сумы несколько лепешек. Три протянул Конану, три оставил себе, а одну, оставшуюся, поломал надвое (причем с некоторым усилием — настолько она оказалась черствой!) и тоже поделил между собой и своим спутником.
Конан жадно откусил от одной из лепешек и чему-то широко улыбнулся.
Туранец с любопытством поглядел на него. И, то ли угадав мысли своего друга, то ли просто заразившись его внезапной радостью, тоже улыбнулся.
— Мне кажется, я знаю, о чем ты сейчас думаешь? — с дружеской непринужденностью произнес он.
Киммериец чуть качнул головой, тем самым как будто призывая Зулгайена говорить дальше. Улыбка полководца стала еще шире.
— Ты вспомнил тот постоялый двор в Дамарасе, где мы провели позапрошлую ночь…
— И где нас потчевали отменным ужином, — перебив его, добавил Конан. — Говяжье рагу в чесночном соусе, вино… — он упоенно прикрыл глаза и вздохнул. — А жена хозяина — просто красавица!
— Ну, не знаю, — с насмешкой возразил Зулгайен. — Мне не по вкусу косалийки. Самые красивые женщины живут в Туране!
Конан рассмеялся.
— О! Это истинный патриотизм! — воскликнул он.
Зулгайен снова улыбнулся. Пожал плечами. И, не говоря ни слова, положил в рот оставшийся кусок лепешки.
— И все же ты не прав, — тихо произнес Конан. — Может быть, среди косалиек редко встречаются настоящие красавицы, но, поверь, чувственнее женщин нет на свете. Они созданы для любви!
Туранец лукаво поглядел на него.
— Для любви?! — повторил он. — Позапрошлой ночью я слышал эти сладостные исступленные стоны ее любви. На постоялых дворах обыкновенно очень тонкие стены, не находишь?! А еще я слышал, как, выйдя из твоей комнаты, она… эта рожденная для любви косалийка, — из его горла вырвался негромкий смешок, — возвратилась к своему мужу. И как тот долго ворчал, корил ее за то, что задержалась на кухне. Хороша кухня! — туранец издал еще один смешок. — Думаю, хозяин постоялого двора охотно согласился бы с тобой.
Выражая непонимание, Конан чуть прищурил глаза.
— Ну… по поводу редкостной чувственности косалиек, — небрежно пояснил Зулгайен. — Так вот, я не закончил, потом…
— Как?! Было еще и потом? — со смехом протянул киммериец.
— Конечно! И это были… Все те же исступленные стоны, — не без иронии изрек Зулгайен.
— О, Кром! — воскликнул киммериец, ладонью хлопая себя по колену. — Зулгайен, дружище, я не собираюсь любопытствовать, отчего это позапрошлой ночью тебя мучила бессонница. Но ответь, какого демона тебе вдруг взбрело в голову всю ночь следить за бедной женщиной?! — В его глазах плясали насмешливые искорки. — Или, быть может, — голос Конана стал шутливо-вкрадчив, — ты, несмотря на всю свою нелюбовь к косалийкам, надеялся все же, что она заглянет и в твою комнату?!
В ответ Зулгайен рассмеялся. Закинул голову и… смех его внезапно оборвался. Мускулы туранца напряглись. Конан тоже поднял голову. В небе парила черная тень. Была ночь, но зоркие глаза киммерийца не могли ошибиться, — то был косальский гриф. Руки обоих спутников инстинктивно потянулись к оружию. Заметив обращенные к себе глаза мужчин, птица громко загалдела (как будто даже приветливо!) и устремилась к ним.
Киммериец и туранец не шелохнулись. И хотя ладони того и другого по привычке сжимали рукояти мечей, оба спутника знали, что булат их обоюдоострых клинков был бессилен перед приближающейся к ним крылатой тварью. Птица опустилась на землю, совсем близко к Конану и Зулгайену, и в одно мгновение обернулась женщиной. Была она молода и необыкновенно красива. Тонкая, почти прозрачная кожа была не по-косальски светла, будто никогда и не видела солнца. Черты казались несколько грубыми, лишенными тонкости и изящества, но при этом все в ее лице было удивительно гармонично. Незнакомка глядела на сидевших у костра мужчин, и во взгляде ее серых глаз не было враждебности, только какое-то интригующее, дерзкое лукавство.
Женщина хотела приблизиться к Конану и Зулгайену, но сделала всего два-три шага, как вдруг судорожно вздрогнула, остановилась и недоверчиво покосилась на огонь. Что-то недовольно пробормотав себе под нос, она отступила назад.
— Кто ты такая? — громко спросил киммериец, испытующе глядя на нее.
Женщина улыбнулась, но ничего не ответила ему.
— Кто ты?! — еще более повысив голос, повторил Конан. — И что тебе нужно от нас?!
— Я не враг вам, — спокойно ответила незнакомка. — Мое имя Дарейна. Я одна из служительниц Дианирина.
— Нетрудно догадаться! — усмехнулся Зулгайен.
— Мне известно кто вы, откуда и зачем приехали в Косалу, — невозмутимо продолжала Дарейна. — Я могу помочь вам, — ее голос стал вкрадчивее. — Помочь вернуть в Вендию маленькую принцессу.
— Неужели?! — небрежно протянул Конан. — И почему же мы должны верить, что ты — ведьма! — поможешь нам?!
В глазах Дарейны промелькнул злой, алчный огонек. Однако она не торопилась с ответом.
— Кажется, я понимаю, в чем тут дело, — задумчиво произнес Зулгайен. Он, конечно же, обращался к своему спутнику, но при этом неотрывно глядел на молоденькую ведьму. — Она мечтает стать верховной хранительницей Дианирина.
Дарейна решительно взмахнула головой.
— Это верно! И я обязательно стану ею, — громко сказала она.
— Вот как, — улыбаясь, пробормотал Конан. — Теперь я понимаю. Это ты была… тогда, в Туманных горах:
— Кто же еще?! А ты, как я погляжу, не слишком-то спешишь отблагодарить меня?! — с показной небрежностью сказала она.
Киммериец недоуменно (впрочем, тоже не без некоторой наигранности) приподнял брови.
— Я ведь спасла тебе жизнь, — пояснила она, и теперь в ее тоне слышалась досада.
— Ах да! — протянул Конан. — Ты, помнится, заклевала на смерть того несчастного гвардейца… — Он издал короткий, сухой смешок. Ну, что ж… Прими мою благодарность! — Его голос звучал нарочито лениво.
Как будто оскорбленная неучтивостью киммерийца, Дарейна отвела от него взгляд.
— Вам нужна Слеза Дианирина? — с подчеркнутой холодностью спросила она. — Мне известно, где ее найти. — Дарейна нарочно замолкла, точно испытывая терпение своих собеседников. Уголки ее губ приподняла торжествующая улыбка.
Конан и Зулгайен молчали. Их глаза глядели на ведьму с притворной безучастностью.
— Слеза у девчонки, — глухо сказала Дарейна, почти прошептала, будто опасалась, что кто-то еще может подслушать их разговор.
— У Насинги?! — настороженно спросил киммериец.
Дарейна утвердительно кивнула.
— Она носит ее в перстне, точно драгоценный камень, — голос ведьмы стал еще более тихим. — А Слеза высасывает у девчонки силу. Для Серидэи, — Дарейна презрительно сузила глаза. — Она надеется обмануть нас. Вернуть себе прежнюю мощь и остаться верховной хранительницей.
— А как же вендийская принцесса? — спросил Зулгайен, тревожно всматриваясь в лицо молодой ведьмы. — Что с ней?!
— Она слабеет с каждым днем, — ответила Дарейна, — Серидэя держит ее в своем замке. Девчонка лежит в беспамятстве уже вторую седмицу.
— Ты поможешь нам отыскать этот проклятый замок?! — В голосе Конана слышалось скорее требование, нежели вопрос или просьба.
Дарейна взглянула на него с насмешкой
— Зачем же, по-твоему, я сейчас здесь?! — сказала она. — Я хочу помочь вам.
— Прежде всего — самой себе! — усмехнувшись, возразил киммериец.
— Конечно, — хладнокровно согласилась ведьма. — Но… мы нужны друг другу. Как вы думаете без моей помощи отыскать замок Серидэи?! Завладеть Слезой?! — Ее глаза лукаво блеснули.
— Послушай, — с грубоватой непосредственностью остановил ее Конан. — А какой вообще толк от этой самой Слезы?
Дарейна чуть нахмурила брови, задумалась. Потом вдруг взмахнула головой и расхохоталась.
— Вам неизвестно даже это! — воскликнула она — А вы еще пренебрегаете…
— Ведьме не удалось-таки договорить — Конан властно перебил ее.
— И все же ты не ответила: зачем нам нужна Слеза Дианирина?!
— Она — это сердце всей магической силы Серидэи, — с преувеличенно таинственным оттенком в голосе произнесла Дарейна. — Знаете ли вы, как проходит обряд посвящения в верховные хранительницы? — спросила она, и в ее серых глазах промелькнуло что-то насмешливое. — Слышали что-нибудь о выборе Звезды?
Конан и Зулгайен лишь молча покачали головой.
— Выбранная Звездой ведьма вскоре сжигается, — чеканя слова, продолжала Дарейна.
— Сжигается?! — в унисон воскликнули киммериец и туранец. Они с недоверием всматривались в лицо молоденькой ведьмы.
— В пепел, — с торжественностью в голосе подтвердила она. — Затем от звезды Дианирина, отделяется огненная частичка. Это и есть та самая Слеза, — ее голос почему-то дрогнул. — Она падает в зал скалы Черного грифа.
— В зал скалы Черного грифа?! — переспросил Конан.
— Да, — тихо ответил Зулгайен. — Этот зал — главное святилище служительниц Дианирина. Его стены вздымаются наклонно, но в самой верхней части не смыкаются, подобно своду, а образуют огромное круглое отверстие. В него-то и заглядывает звезда Дианирина.
— Все верно, — согласилась с ним Дарейна. — Так вот, когда в зал падает Слеза… — она нарочно выдержала торжественную паузу, — сожженная оживает, возрождается из пепла. Теперь она становится верховной хранительницей Дианирина. Слеза тотчас же застывает и меняет цвет из огненного в лазурный. С этой самой минуты Слеза связывает верховную хранительницу со Звездой, — в голосе молодой ведьмы слышался трепетный восторг и зависть.
— Звезда Дианирина питает ее новыми силами? — осторожно спросил Конан.
— Как бы не так! — с некоторой досадой усмехнулась Дарейна. — Звезда высасывает ее собственную силу. Взамен же дает другую — нечеловеческую. — В ее голосе опять послышался какой-то будоражащий воображение таинственный оттенок. — Верховной хранительнице открываются все таинства огня. Сила Звезды может сделать ее повелительницей мира! — Дарейна исступленно закатила глаза.
— Не преувеличиваешь ли ты?! — с насмешкой спросил киммериец.
Ведьма бросила на него колючий оскорбленный взгляд.
Серидэя не смогла правильно использовать данную ей мощь, — не ответив Конану, продолжала она, ее голос звучал жестко. — Оттого-то и лишилась ее! — Глаза Дарейны злорадно блеснули, — А теперь она стремится снова завладеть магической силой. При помощи Слезы Дианирина забрать ее у этой девчонки, вендийской принцессы. Надеется обмануть нас…
— Вас? — не сдержав усмешки, спросил Конан. — Кого же это? Таких же ведьм, как и ты?!
Дарейна кивнула.
— Только у нее ничего не выйдет! — с придыханием сказала она. — Я не допущу этого!
— А почему ты решила, что Звезда выберет именно тебя? — осторожно спросил Зулгайен.
— Кого же еще, если не меня?! — с искренней убежденностью воскликнула Дарейна.
Киммериец и туранец переглянулись между собой, недоуменно и вместе с тем насмешливо.
— Я ведь уже сидела однажды в кресле верховной хранительницы, — с хвастливым самодовольством продолжала молодая ведьма, — там в зале скалы Черного грифа. — И Звезда приняла меня! Она всегда была ко мне благосклонна. Я знаю это! — Дарейна удовлетворенно рассмеялась. — И Серидэя знает. Она давно уже с опасением поглядывает в мою сторону.
— Ладно! Хватит с нас твоего глупого бахвальства! — решительно остановил ведьму Конан. После чего был обожжен ее недовольным взглядом. — Лучше расскажи, как ты собираешься помочь нам?! — и со смешком добавил: — Если ты вообще собираешься это делать!
Дарейна обиженно фыркнула и несколько мгновений молчала. А затем, демонстративно обратив свой взгляд к Зулгайену (при этом, надо сказать, она то и дело косилась на Конана), сухо ответила:
— Я провожу вас в замок Сери…
— Насинга там? — резко перебил ее киммериец.
— Да, — сквозь зубы процедила Дарейна. — А вместе с ней и Слеза Дианирина. — Ее глаза жадно сверкнули.
— А нужна ли нам будет эта Слеза, если мы уже отыщем вендийскую принцессу?! — с сомнением произнес Конан.
Рука Дарейны описала в воздухе какой-то неопределенный жест.
— Неужели вы полагаете, что Серидэя так просто отпустит вас и эту вашу… девчонку?! — с гневной насмешкой воскликнула ведьма. Вспомнив о Насинге, она почему-то презрительно сузила глаза, а в голосе ее при этом отчетливо послышались злобно-раздраженные нотки.
— Не слишком-то доброжелательна ты к маленькой принцессе, — осторожно и с назидательной укоризной в голосе произнес туранец, испытующе глядя на Дарейну.
— Вполне достаточно того, что я намерена помочь ей! — с нарочитой небрежностью отозвалась ведьма, при этом почему-то стараясь не встретиться глазами с кем-нибудь из мужчин.
— Прежде всего — себе самой! Не забывай! — с холодной насмешкой повторил Конан.
— Пусть так, — пряча глаза под длинными темными ресницами, согласилась Дарейна.
— Расскажи нам о Слезе, — примирительным тоном обратился к ней Зулгайен. — Для чего она будет нужна нам?
— Чтобы одолеть Серидэю, — спокойно ответила ведьма, и на ее губах мелькнула тень улыбки. — Без Слезы Серидэя не сможет забирать у девчонки силу. Она не сможет уже ничего! — Дарейна довольно рассмеялась. — И когда состоится выбор новой верховной хранительницы, Звезда укажет на меня, — она выпрямилась с надменным высокомерием.
Рука Зулгайена опустилась на плечо киммерийца. Конан повернулся к спутнику. Туранец, высоко подняв голову и чуть прищурив глаза, глядел на небо. На мгновение он опустил растерянный взгляд на киммерийца, а затем снова поднял голову.
Конан тоже поглядел вверх.
На темно-синем фоне неба четко выделялись контуры огромной черной тучи. И… они вырисовывали профиль птичьей головы. На какое-то мгновение Конану даже показалось, что у этой «головы» обозначились прорези глаз и мигнули зеленым цветом.
Но это был всего лишь мимолетный проблеск, и сколько потом киммериец ни всматривался в тучу, ничего подобного не повторялось.
Конана вдруг отрезвил взволнованный голос Дарейны.
— О, нет! Только не это! — запричитала молодая ведьма. — Я не могу здесь больше оставаться… Она… Серидэя следит за нами…
Дарейна говорила еще что-то, но речь ее становилась все бессвязнее, и с трудом можно было что-либо разобрать.
Затем ведьма уже который раз бросила короткий боязливый взгляд в сторону плывущей по небу тучи, обернулась птицей и, взмахнув крыльями, унеслась прочь. Но еще долго слышен был ее взволнованный крик.
Конан и Зулгайен все глядели на тучу. Наконец они заметили, что контуры птичьей головы начали постепенно рассасываться.
И не прошло и нескольких мгновений, как от тучи не осталось и следа. Небо было ясным, как и прежде.
— Ну и что ты об этом думаешь?! — с не очень-то убедительной небрежностью в голосе спросил Зулгайен.
— Ты о Дарейне? — Конан чуть приподнял брови.
Полководец кивнул.
— Ну… — задумчиво протянул киммериец, — она симпатичная. Впрочем… — его глаза лукаво блеснули — наверное, не в твоем вкусе.
Зулгайен натянуто рассмеялся.
— Во всяком случае, — спокойно продолжал Конан, — у нас как будто появился новый союзник, — и с брезгливым пренебрежением добавил: — Хотя и слишком болтливый!