Директор пошел вслед за Великим, и еще долго они ходили между спящими кодрами. Потом последовала лекция Великого о жизни и уходе за кодрами, их кормлении, вычесывании, физических и умственных возможностях и потребностях. Директор старательно запоминал. Больше вопросы он задавать не стал, не было подходящих в голове, а тот который был задавать не следовало. Инриха подмывало сказать, что разве они сами не понимали того, что, заманивая в Темные земли искателей приключений, глупо было среди них искать любящих родителей для своих кодров. Искать надо было совсем не так, но свои мысли директор оставил при себе.
Глава 26. Внутри и снаружи
Парадокс: интересный человек внутри больше, чем снаружи.
С ними пока еще не поговорили, ничего не объяснили, но сейчас им просто нравилось жить без кошмаров. Недолгий путь в пол дня, и они расположились лагерем возле входа в Главную залу Великих Мастеров.
Казалось бы людям надо впасть в экстаз или наоборот в гнев, но на то они и актеры, что б перемены воспринимать спокойно. Кто-то заглядывал в Главную залу, кто-то ходил смотреть на спящих и проснувшихся кодров, кто-то думал, о том, что будет дальше, а кто-то не думал. Но почти все приняли новости, которые привез и осторожно изложил директор о кодрах, как данность. Отказаться никому не пришло в голову.
Но были в лагере и другие события, которые влияли на общую атмосферу. Сейчас люди грустили из-за болезни драматурга Одольфо.
В ту самую ночь Одольфо слишком испугался, что он не будет больше писать. Конечно, он сказал себе, что плевал на это все, но сердце выдержало большую нагрузку. Последствия были неминуемы.
В ту самую ночь Одольфо подвергся достаточно жестокому испытанию для писателя. К нему пришли герои его постановок. Бред общения с ними отбил у драматурга желание писать, и тогда же очень сильно заболело сердце. Одольфо чувствовал, как оно буквально рвется изнутри, но молчал. Лекарства не помогали, вот тогда он и понял, что его конец близок.
Когда людям приходит время уходить, то это бывает всегда по-разному. Но счастливы те люди, которым дано уйти мгновенно, то есть переход между жизнью и новой жизнью незаметен и неожиданен для них. Но счастливы и те люди, которым дано закончить свои дела в тот короткий промежуток ожидания при переходе в новую жизнь.
Одольфо чувствовал, что у него есть день или два, чтобы все закончить.
Почти забыв про боль, которая удовлетворилась тем, что донесла до своей жертвы мысль о скорой смерти, Одольфо думал, решал, прикидывал и надеялся.
Вставать ему было тяжело, но он заставил себя выбраться из повозки и усесться на траве, прислонившись к колесу своего последнего дома на колесах.
За ним ненавязчиво, но присматривали, в труппе беспокоились о его состоянии. Сразу же рядом появился повар Грим.
- Я вот сладкие булочки сделал с ягодой и чай тебе травяной заварил. Ты же ничего не ел и вчера. Покушаешь? Или у тебя в повозке своя пекарня?
- Покушаю, - Одольфо с нескрываемым удовольствием уплел все, что принес повар Грим. - Вкусно. Хотел бы я так научиться готовить.
- У тебя другой талант, - Грим отметил, что Одольфо стало получше, вернулись краски на лицо, но общий фон был болезненным.
- В этой жизни, а кто знает про следующую, - задумчиво заметил драматург.
Повар Грим вздрогнул.
- Да, никто не знает про будущую, но я бы хотел попробовать себя и на другом поприще. Я иногда думаю, что в следующем перерождении хотел бы стать ювелирным мастером. У них такие волшебные вещи получаются, что я всю жизнь восхищаюсь их работой, - разоткровенничался повар.
- А я вот, - Одольфо задрал голову вверх и стал смотреть на кодра, парящего в воздухе, - я вот в следующем перерождении не хотел бы далеко уходить от театра, но писать бы больше не хотел. Я мечтаю стать актером, чтобы люди смотрели на меня и плакали и смеялись, чтобы души их открывались светлым чувствам. Я всегда переживал, что не играю на сцене то, что пишу. Я пишу, а актеры это видят по-другому, да и постановщики тоже вносят свои оттенки в восприятие. Автора, я думаю любого автора, это тревожит.
- Это всегда так, - Грим тоже запрокинул голову, но солнце слишком ярко сияло, он опустил голову и стал смотреть на взлетную площадку. По ней бегали актеры, которые что-то репетировали. Так показалось повару Гриму.
- Как?
- Да, так, что любой читатель читает не все то, что ты написал, а что-то свое, - Грима заинтересовало, что такое опять происходит между Джу и Лаврентио. Отсюда было не слышно, но они экспрессивно махали руками.
- Возможно, знаешь, я никогда не был читателем. Я всегда был автором. Хотя нет, я был читателем до того, как стал автором.
- Хмм, - Грим повернулся к нему. Одольфо так и смотрел вверх на парящего в потоках воздуха кодра. - А в чем была твоя точка перехода?
- Моя? - Одольфо понял, что и это надо рассказать, ему станет легче. - Я читать начал довольно таки рано. Читал вообще все, от научных книг до эротических, правда, стихи мне особо не нравились. В один такой прекрасный или не прекрасный момент мне стало скучно. Говорят же, что человек садится писать тогда, когда не может найти той книги, которую хочет прочитать. Со мной так и было. Я устал от всех этих обычных фабул и героев. Я даже могу сказать, что они достали меня по большей части своей однотипностью. Где-то так: я его любила, он меня любила, но в конце все померли.
- И что из этого получилось? - Грим попытался примерить эту логику на приготовление блюд. С одной стороны, она подходила, а с другой - полный бред.
- Я пишу тоже самое, - признался Одольфо. На этом месте оба мужчины захохотали. - Вот такая она жизнь, - отсмеявшись, смог добавить он.
- Точно, - согласился Грим. - Но молодым об этом знать не надо.
- Не надо, может быть у них получится что-то совсем иное, - принял его точку зрения драматург. - Грим, я хочу попросить тебя, позови сюда Инриха и Арана, пожалуйста. Я хочу с ними поговорить.
- Конечно, - Грим поднялся. После этого разговора он знал, что Одольфо умирает. Сейчас он простился с ним - поваром Гримом.
Весть разнеслась по лагерю мгновенно. Когда Инрих шел к Одольфо, все уже знали. Актеры сожалели, что пришел момент расставания, но пока слез не было.
Инрих уселся на место, на котором сидел повар Грим.
- Как ты? - нейтрально спросил он драматурга.
- Хорошо, когда уходишь, то это не имеет особого значения, - Одольфо смог улыбнуться через боль. Сердце опять заняло, хозяйка боль напоминала, что человек еще жив.
- Ты хотел что-то оставить? - директор старался говорить спокойно, но к горлу подступил холодный ком.
- Это не тебе. С тобой я хочу поговорить, вернее, я буду говорить, и просить тебя о помощи. У меня есть одна незаконченная вещь, и я собираюсь отдать ее Хэссу, чтобы он закончил. Но это мои с ним заморочки. Тебя же я хотел попросить о другой вещи. Инрих, пожалуйста, присмотри за ним.
- За кем?
- За Хэссом, - Одольфо стал говорить тише, в горле пересохло от боли.
- Ты изрядно меня удивил, друг, - отозвался Инрих. - Ты, что выбираешь последний разговор с Хэссом? Уж, этого я от тебя не ожидал. Ты и незнаком почти с мальчиком, - поделился директор своими сомнениями.
- Это он со мной почти незнаком, а я его знаю. Он очень похож на одного моего старого знакомого. И я думаю, что Хэсс меня точно не подведет.
- Старого знакомого? - переспросил Инрих.
- Очень старого, - подтвердил Одольфо, но рассказывать не стал. - Я тебя прошу присмотреть за мальчиком. Если, что случится, помочь ему ненавязчиво. Понимаешь?
- Почему меня?
- Ты единственный здравомыслящий из всей этой толпы, - Одольфо раскрыл причину своего решения.
Солнечные зайчики запрыгали вокруг говорящих, мимо проходил Казимир с большим зеркалом под мышкой. На миг один такой зайчик почти ослепил Одольфо.
- Я бы и сам за ним присмотрел, - продолжил Одольфо. - Думаю, что это тебе надо знать. Я кое-что умею видеть в людях. Так вот, на этом мальчике столько оберегов, причем от разных людей, да и от нелюдей тоже есть, что я до стольких считать не умею.
Инрих покачал головой, нечто подобное он и предполагал.
- Значит, этот мальчик сможет сделать все, что ты его попросишь?